Леди и война. Цветы из пепла - Демина Карина - Страница 35

Но с самкой и карто он разберется как-нибудь потом. Завтра… или послезавтра.

Сегодня же Харшал возложил руку на лоб вожака, излишне сухой, с трещинами и чешуйками отмершей кожи, и заглянул в мысли, убеждаясь в их чистоте и правильности.

— Охранять.

Хорошая особь. Качественно сделанная. Сильная. Быстрая. Сообразительная. Такую не просто будет заменить… И это вновь подтверждает правильность тезиса о том, что качество изделия напрямую зависит от качества материала. Интересно, а из протектора получился бы карто?

Бредовая мысль.

Впрочем, после Единения не так сложно будет достать материал…

— Когда стемнеет, тебе дадут еды. Поделишься с остальными.

…и надо как-то решить вопрос с рабами. Пятеро — слишком мало для нужд Харшала.

Омыв руки и лицо ароматной водой, он нанес на щеки узор, соединив классически несоединимые цвета: синий и алый. Но сегодня душа требовала невозможного. И желтая охряная полоса, разделившая лицо надвое, стала визуальным отражением внутреннего смятения, которое уйдет.

Вспыхнул огонь, и мягкий аромат благовоний окутал Харшала.

Первый короткий вдох. И первый выдох, глубокий, насколько это возможно. Снова вдох… легкое головокружение и знакомое тепло в кончиках пальцев. Оно распространяется медленно, и Харшал, Мастер скрытых путей, позволяет себе насладиться каждым мгновением.

Скоро он вернется домой…

…он уже дома.

…на краю Пустоши. И сегодня между ней и Харшалом нет стены. Ветра Хаота летят по серой равнине, бессильные сдвинуть хотя бы песчинку. Клыки молний раздирают черноту неба, и гром тревожит вечную тишину, но вязнет в ней. Застывает.

Как тот полустертый дом, две стены которого съела Пустошь, но оставшиеся были реальны, как и низкий, времен Первого Ковена, диван, музыкальный инструмент чудовищных очертаний и чья-то рука, замершая над клавишами ровного серого цвета. От музыканта осталась лишь она, с искривленными пальцами, запястьем, которое начало осыпаться, и краем белоснежного манжета.

Иногда Пустошь позволяла цветам жить.

Она сохранила Танцовщицу, должно быть, любуясь ею. И Харшал разделял выбор Пустоши: женщина была прекрасна. Она застыла в немыслимой, но все же естественной позе, которую не сумела повторить ни одно из сотворенных Харшалом подобий.

Некогда он часы провел, разглядывая Танцовщицу. Пальчики, скрытые атласными башмачками, но проступающие столь явно, что каждый, кто смотрел на нее, ощущал ее боль.

В Хаоте ценили умение выдерживать боль.

…арка стопы. И натянутые струны мышц голени. Бедро совершенной формы, прикрытое полупрозрачной материей. Ее наряд столь же странен, как сама она. Вторая нога поднята и отведена назад. Расправлены плечи… каждая мышца стонет от напряжения, и в то же время женщина парит над землей, над собственной мукой, тень которой в глазах.

Это ли не совершенство?

Харшал рад, что увидел именно ее…

…и слышал музыку.

Нет, музыка все только портила! Харшал не предполагал, что древний инструмент способен издавать столь омерзительные звуки. Свист?

Пальцы музыканта коснулись-таки клавиш, и те рассыпались, и сами пальцы, инструмент, стена, дом… последней исчезла белая роза, веками остававшаяся в волосах Танцовщицы. Все, кроме свиста.

И Харшал понял, что свист существует сам по себе, отдельно от видения. Он открыл глаза, убедившись, что находится в собственном шатре, лежит на боку, неудобно подвернув руку, которая затекла и теперь ныла. Малая плата за отдых, хотя застой жидкости в патрубках может быть опасен.

Харшал перевалился на спину и пошевелил пальцами. Слушались.

Проклятый мир же врывался сквозь завесу все тем же мерзким свистом. Если это вожак разошелся, Харшал его стае скормит. Живьем.

В голове царила блаженная пустота, которая в любом ином случае даровала бы искомый покой и несколько часов отвлеченных размышлений. Порой в такие минуты возникали удивительной красоты идеи.

Но свист мешал.

Поднявшись не без труда, Харшал вдохнул сухой воздух, который, ко всему, мерзко вонял, и скривился. Сутки. Если за сутки ничего не изменится, он возьмется за самку, просто чтобы хоть чем-то занять себя.

А эти сутки потратит на свистуна.

Перед входом в шатер, устроившись на трупе лошади, сидел протектор. Он был молод и, следовательно, опасен. И Харшал мысленно проклял свое невезение.

Отступить?

Поздно.

Протектор видит его, пусть бы и делает вид, что увлечен игрой на этом варварского вида инструменте, состоящем из полых трубочек разной длины. Вожак карто держится рядом.

…три, не два, а три протектора… но один — еще в стадии взросления… и энергетический заряд его крайне низок…

…сеть справится.

— А вы умеете играть? — Протектор вытер инструмент о штанину и протянул карто.

— На чем?

Дикарь, истинный дикарь. Длинные волосы заплетены в косы, украшены какими-то побрякушками, любовь к которым характерна для отсталых племен. О том же говорят связки бус, браслеты и полное небрежение к внешнему виду. Он даже сапог не надел!

— На чем-нибудь.

Если верить мудрейшему Кхчаари, воспоминания которого о Первой войне были признаны неверными, молодые протекторы не вполне разумны, но компенсируют этот недостаток чудовищной силой. В прямую схватку ввязываться нельзя. Действовать надо осторожно, мягко, не повторяя ошибок предыдущего эмиссара.

— К сожалению, единственный мой талант — это трансформация. Однако я способен создать того, кто умеет играть.

— На чем? — Протектор склонил голову.

— На чем угодно.

— Нет, так неинтересно, чтобы кто-то другой. Вот если сам… правда, у меня слух напрочь отсутствует. Мне вас разбудить надо было. Вообще странно, на вас тут напали, а вы спите…

Только сейчас Харшал понял, чем воняет — паленым мясом.

— Люди, — сказал протектор. — Наверное, шли к границе и на вас наткнулись. Решили поживиться. Сейчас война, много всякого сброда…

Шатер сгорел.

И коновязь… и навес для рабов… и его полевая лаборатория… о нет, только не лаборатория! Пусть бы оборудование и не самое ценное, но материалы, образцы, записи…

— Не переживайте. Вы ведь живы. И все восстановите. Этих вот жалко, положили…

…не всех. И если Харшал останется в живых, он позаботится о том, чтобы карто получил по заслугам. Тупые ленивые твари! Как можно было поддаться людям?

— Их было больше. — Протектор вытер инструмент о штаны и протянул вожаку. — Втрое больше. И сначала обстреляли, а потом, подстреленных, и добили. Жалко. Забавные они у вас.

Вожак осторожно подул в трубочку, которая издала премерзкий звук.

Спокойно. Если протектору интересны карто, то Харшал будет говорить о них. И улыбаться. До тех пор, пока это существо не уйдет.

— А чем они питаются? — поинтересовался протектор.

— Мясом.

— Сырым или жареным?

— Любым, но сырое лучше отвечает их потребностям.

Вожак изучал инструмент, переворачивая то одной, то другой стороной. Довольно быстро он сообразил, как именно добиться звучания.

— А выгуливать надо?

— Двигаться они должны, но, в отличие от собак, способны выгуливать себя сами.

Протектор кивнул и, дотянувшись до макушки вожака, погладил. Посмотрел на руку и вытер о штаны.

— Ваш воздух разрушает кожные покровы, — Харшал поспешил дать объяснение, — поэтому приходится использовать бальзамическое масло. Оно же имеет неприятный запах.

— Ага… они сообразительные. Не как люди… и не как собаки. На нарвалов похожи. А мне нравилось с нарвалами разговаривать.

— О чем?

— О море. О чем еще можно разговаривать с нарвалами?

Харшал не представлял, что с животными в принципе можно о чем-то разговаривать. Все-таки прав был мудрейший, говоря о недоразвитости разума молодых протекторов.

— А вы их убиваете. Не в том смысле, что вы лично, но Хаот покупает рога, столько, сколько приносят.

— Нам они нужны.

— И не только они, — кивнул протектор. — Я понимаю. Папа говорил, что ваш мир — паразитирующая субстанция, которая или эволюционирует до симбиотических отношений, или погибнет, когда иссякнут питающие ее миры. У любой экспансии есть предел.