Леди и война. Цветы из пепла - Демина Карина - Страница 25

…ничего. Это… просто слабость. Я справлюсь.

Кайя целует мою руку, проводит большим пальцем по линии жизни, которая тянется до самого запястья, и значит, я проживу долго.

Мы оба проживем долго.

И черт побери, счастливо, поскольку иначе все эти танцы не имеют смысла.

…все будет именно так, сердце мое. Так и никак иначе.

Письмо принес Урфин и, протянув мне мятый конверт, скрепленный парочкой восковых печатей, сказал:

— Я не вскрывал.

Вот и мне как-то не хотелось.

«Драгоценная моя хозяйка…»

Почерк размашистый, неровный. Строки ползут то вверх, то вниз. И крупные буквы, растянувшиеся было, вдруг мельчают, словно жмутся друг к другу в страхе.

«Не так давно случилось мне встретиться со старым другом, человеком общительным и несдержанным на язык. Кое-что из его рассказа, полагаю, представляет интерес не только для меня…»

Второй лист сложен и запечатан.

«…но оставляю за тобой право распорядиться информацией по собственному усмотрению. Если супруг твой пребывает в более здравом уме, нежели в нашу последнюю встречу, предоставь это дело ему. В противном случае разбирайся сама. Уверяю, что в силу некоторых обстоятельств мой друг был предельно искренен и рассказ его заслуживает доверия.

В остальном же в городе становится скучно.

Суета. Кровь. Призывы защищать свободу.

На Оружейном дворе льют пушки. Порох тоже делать наловчились. Вот только закупкой материалов ныне занимаются сомнительного свойства людишки, а мастеров грамотных на Площадь Возмездия спровадили, оттого и сомнения меня, драгоценная моя хозяйка, разбирают в том, что пушки эти способны сделать больше одного выстрела. Но выглядят солидно.

Поговаривают еще, что нашелся хитрый человек, который велел делать пушки из гипса, а сверху красить бронзовой краской. Что будто бы выглядят они точь-в-точь как настоящие, особенно если с городских стен рассматривать. И что идея эта многим по душе пришлась.

Идиоты.

Нет, я понимаю, что гипсовые пушки куда дешевле бронзовых, но чем они стрелять собираются? Листовками? Или „Голосом Свободы“, тираж которого в последние дни не распродается, поскольку те, кто новости берет из газет, их себе ныне позволить не могут. Те же, кто обладает средствами, больше озабочен сохранностью этих самых средств.

К слову, хочу предупредить, что, по официальной версии того же „Голоса“, супруг твой был казнен в третий день лета на площади, а тот, кто выдает себя за Кайя Дохерти, есть самозванец и ставленник угнетателей народа. Народ же готов отстаивать свои права с оружием в руках… во всяком случае, тот, кому сбежать не удалось. Оружия в руках у него много, вот только вопрос, против кого оно обернется, и правительство это понимает. Распорядились раздавать хлеб бесплатно. Откуда только взяли?

Но знаю, что замковый ров почистили. И на стенах поставили пушки, вовсе не в городе отлитые, из прежних запасов. Всерьез готовятся встречать.

За сим откланиваюсь,

верный ваш вассал, Юго.

P.S. Надеюсь, младший рыжий жив и пребывает в полном здравии?»

Я отдала оба письма Кайя. Первое он прочел быстро, а вот второе…

…лист переходит к Урфину.

А я понимаю, что это письмо многое изменит.

…Кайя? Что в нем?

…ничего хорошего. Но и ничего, с чем бы я не справился.

Он не лжет, но и не говорит всей правды. Я слышу его печаль, которую Кайя не пытается скрыть. И меня обнимает, прижимает к себе так, словно боится, что я вдруг исчезну.

— Может, оставишь это мне? — Урфин возвращает послание.

— Нет.

Они не способны смотреть в глаза друг другу.

…я расскажу тебе все, что знаю. Но сначала я сам должен понять. Останешься с Урфином?

…останусь.

…я… ненадолго.

Не сомневаюсь. Надолго Кайя уйти не способен. И то, что происходит, достаточно серьезно, если он все же решается покинуть меня.

Мы остаемся втроем, и Урфин, предваряя вопрос, отвечает:

— Все совершают ошибки, Иза. Просто… некоторые обходятся дорого. А самое мерзкое, что прошлого не исправить. Он бы хотел, я верю, и… и наверное, я много говорю.

— Или мало.

Мы оба знаем, что задавать вопросы бесполезно. И Урфин, присев на ковер, вытаскивает из кармана разноцветные стеклянные шарики.

— Смотри, как я умею. Хочешь, научу? Конечно, у тебя пока руки маленькие, но это со временем пройдет…

В ладошке Йена помещается два шарика, а третий все время выскальзывает, норовя укрыться под кроватью. И Йен лезет за ним, вытаскивая помимо шарика клочья пыли.

— Скоро мы уедем. — Урфин говорит это мне. — Дня через два или три… Иза, если вдруг со мной что-то случится, ты же не позволишь Тиссе сделать глупость? Я знаю, что Кайя их не бросит, но для нее он чужой. Просто не поймет, если что-то вдруг не так. А ты поймешь.

Шариков в его карманах множество, они рассыпаются по ковру, к огромному неудовольствию Йена. Он пытается собрать стеклянные сокровища в кучу, но шарики скользкие и юркие.

— Ты не думай, что я помирать собираюсь. — Урфин ловко извлекает шарик из уха Йена, чем приводит того в недоумение. Йен засовывает в ухо палец, проверяя, не осталось ли в нем посторонних предметов. Так же тщательно изучает второе. — Но война — дело такое непредсказуемое. Я хочу, чтобы она была счастлива. Лучше, конечно, если со мной.

Еще один шарик прячется в волосах.

— Если же нет, то просто счастлива…

Ну да, куда уж проще: объяснить, как быть счастливой без того, кто нужен. У меня вряд ли что-то получится, потому что я сама не понимаю, возможно ли это.

— Постарайся выжить.

Что еще сказать?

Ничего. И мы молчим, глядя, как Йен составляет из разноцветных шариков одному ему понятную картину.

Паук сидел на затылке. Дар чувствовал его — членистые конечности, толщиной в волос, что вошли под кожу, массивное тело в серебряной оплетке и налитый кровью лиловый камень. Он сжимался и разжимался, передразнивая ритм сердца.

— Вы же понимаете, что с моей стороны было бы глупо полагаться исключительно на доверие и ваше благоразумие. — Тогда Харшал раскрыл черную коробку и вытащил паука. — Будет немного неприятно, но… вы ведь достаточно терпимы к боли.

Как таковой боли и не было. На ладони паук ожил и пополз, следуя руслу вены, выбирая направление по одному ему известным приметам. Дополз до шеи и прилип. Серебряные лапы долго ерзали по коже, бессильно царапая, но все же сумели проникнуть.

— Неудачно… но поднимете воротник повыше. Зато я буду знать, куда вы направляетесь. Да и о том, как вы себя чувствуете.

— И о чем думаю?

— О нет, поверьте, это досужие сплетни.

Сказано искренне, и Дар на подсознательном уровне понимает — его визави, которому очень хочется свернуть шею, не лжет.

— Еще неделя-другая, и это, — он дотянулся до существа на затылке, — издохнет.

— Попытайтесь управиться раньше, мы же не хотим недопонимания…

И вот теперь тварь на затылке пульсировала, усиливая и без того невыносимую головную боль. Накатывать стало с вечера, но Дар терпел. Кажется, временами он терял сознание, и конь, пользуясь возможностью, переходил на шаг, он бы и вовсе остановился, сбросив странного неприятного всадника, но удача пока была на стороне Дара.

Удача — фактор переменчивый.

…накрыло волной. Красной. Яркой, как мамин шарф из газа. Летит с балкона, пластается по ветру змеей. Дар протягивает руку, чтобы поймать. Не дотягивается. Еще немного… самую малость… если вторую руку отпустить… ногами он прочно держится за колонну.

Получается. Ткань скользит по пальцам, обвивает, и Дар с трудом удерживается от желания немедленно ее стряхнуть, до того она холодная и скользкая.

Не шарф — змея.

Но он уже взрослый. Ему скоро одиннадцать, и он знает, что делает — комкает шарф и засовывает за пазуху. Мама в последнее время совсем невеселая, Дар принесет шарф, и она обрадуется, хотя бы ненадолго.