Большая книга пиратских приключений (сборник) - Гусев Валерий Борисович - Страница 4

Наш папа вздохнул, с уважением пожал ему руку и сказал с большим сожалением:

– А вот академиком стать я даже и не мечтал…

– Папа не позволял? – серьезно спросил веселый матрос с помпоном.

– А вот этого, – капитан указал на него, – я сегодня же спишу на берег!

– Не спишете, – серьезно сказал папа. – Он мне нравится.

И капитан не стал возражать. А повернулся к маленькому человечку с пушистой головой и назвал его:

– Ихтиолог Рыбкин, доктор наук.

– Ихтиандр Рыбкин, – шепнул мне Алешка.

– А вот ихтиологом, – сказал папа, – я никогда не хотел стать. Я всегда любил рыбу не в море, а на столе.

– Боцман Шмага, – продолжил капитан.

Боцман шмыгнул носом и вытянулся во весь свой длинный рост.

– Где-то я вас видел, – сказал папа.

– По телевизору, наверное, – подсказал веселый матрос. – В программе «Здоровье». У Шмаги – вечный насморк. Мы его поэтому Шмыгой зовем.

Шмага засмущался и опять шмыгнул носом – будто волна в борт плеснула. А веселый матрос шепнул Алешке:

– Он у нас еще и глухой.

– Но он хоть видит? – сочувственно спросил Алешка.

– Еще как! Любой непорядок на палубе сразу заметит.

Все это знакомство длилось так долго, что мы даже проголодались. А капитану этого было мало, и он стал рассказывать о своем замечательном судне и водить нас за собой по всяким помещениям.

– Это каюты, это кубрик матросский, это машинное отделение, это траловое устройство, это драга, это капитанский мостик. Здесь радиорубка…

Капитан Флинт не зря гордился своим судном. Тут было много всяких технических чудес, но нам больше всего понравилась камера наблюдений, или темная комната, как ее все называли. Она находилась в глубине носового трюма. Каморка такая. У которой в пол было вделано толстое, ничем не пробиваемое стекло – вроде экрана большого телевизора. Она предназначалась для наблюдений за морским дном. Когда наблюдения не велись, экран закрывался металлической шторкой. Алешка как дитя олигарха тут же потребовал эту шторку убрать.

Капитан нажал кнопку на пульте, шторка уползла в сторону и где-то исчезла. Погас свет, и перед нами засветилось окно в океан.

Здесь было не очень глубоко, и дно под «Афалиной» просматривалось со всеми подробностями. И эти подробности нас не очень обрадовали. На песчаном дне, среди редких кучковатых водорослей, валялись: колесо от самосвала, чей-то оборвавшийся якорь, дырявая стальная бочка, много всякой драной обуви и прочий хлам. Среди него сновали мелкие рыбки, пробежал бочком маленький краб; скользили по песку солнечные зайчики. Ну прямо загаженный газон, в котором копошатся воробьи и вороны.

Капитан поспешил включить свет и «задернуть» шторку. Будто ему было стыдно за это безобразие.

Экскурсия продолжилась. Капитан показывал нам теперь всякие научные механизмы на палубе. «Это – то, а это – это».

– А почему вы ваш кораблик дельфиньей кликухой назвали? – небрежно спросил Алешка.

– Вопрос не ко мне. Игорь Владимирович, – попросил капитан начальника экспедиции Штокмана, – объясните юному коллеге этот факт.

– А можно? – спросил Штокман и погладил свою жидкую бородку.

Капитан молча кивнул, Штокман поправил очки.

– Это судно, юный коллега, предназначалось для боевых и разведывательных действий. И называлось оно, когда проектировалось, очень скучно – «СК».

– Спецкатер, – уточнил капитан. А Штокман продолжил:

– Вам известно, коллега, почему дельфин так быстро плавает?

– Конечно! – заявил коллега Алешка. – Хвостяра у него здоровенный.

Штокман усмехнулся:

– У кита «хвостяра» еще больше. Дело в том, что дельфин имеет под своей кожей специальную группу мышц. И эти мышцы, когда надо, вибрируют и гасят колебания воды вокруг тела дельфина. Ну, как бы вам попроще объяснить… Кожа приспосабливается к окружающей среде – и при движении практически отсутствует трение. Это понятно?

– Запросто! – сказал Алешка небрежно. – Ваша «Афалина» обшита не железом, а шкурами дельфинов.

По всему видно было, что Алешка этого не одобрял. Но Штокман засмеялся.

– Примерно так. Обшивка «Афалины» сделана из гибкого, но очень гладкого и прочного материала и тоже имеет что-то вроде внутренних мышц. Специальное устройство, когда нужна максимальная скорость, приводит их в действие. Это понятно?

Алешка кивнул и спросил:

– А где это устройство? И как его включать?

– Это военная тайна, – усмехнулся капитан. – Пошли дальше. Вот это камбуз. Здесь готовится пища.

– А где эту пищу кушают? – спросил Алешка. – Где ваша столовая?

Капитан засмеялся:

– Столовой у нас нет. Прошу в кают-компанию. Стол уже накрыт.

И мы спустились вниз, в кают-компанию. Вот здесь все было понятно. По бортам – мягкие диванчики, в уголке – небольшое пианино, по стенам – всякие картинки с видами всяких далеких стран, а посередине – длинный стол, похожий на бильярдный, с бортиками, накрытый разными блюдами и напитками. Даже салфетки, свернутые в конус, стояли рядом с каждым прибором.

– А зачем эти бортики? – спросил Алешка.

– А затем, – объяснил капитан, засовывая за воротник кителя белоснежную салфетку, – чтобы во время шторма посуда по столу не бегала и на палубу не спрыгивала.

– В старое время… – рассказал толстый кок Сковорода, все время что-то переставляя на столе, – в старое время этих бортиков не знали. Без них обходились.

– Руками посуду ловили? – спросил Алешка.

– Зачем? Опытный кок во время сильного волнения или шторма стелил на стол влажную скатерть. По ней посуда не скользила.

Шторма еще не было и сильного волнения тоже, но Алешка уже этот способ испробовал – облил полстола, открывая бутылку с минералкой.

– Хороший будет моряк, – похвалил его капитан, обтирая лицо салфеткой. Ему шипучей минералки досталось больше, чем скатерти. – Но, вообще-то, нашей «Афалине» никакая качка не страшна.

– Это хорошо, – сказал папа. – Я не люблю морскую болезнь.

– А почему не страшна? – спросил Алешка.

– А потому, – с удовольствием стал объяснять капитан, – что у нее в корпусе есть специальные резервуары со специальной жидкостью. И когда начинается сильное волнение, эта жидкость автоматически перекачивается из одного резервуара в другой. И гасит колебания судна.

– Жаль, – вздохнул Алешка. – Хотелось бы на мокрой скатерти пообедать.

– Тебе этого мало? – спросил папа, кивнув на лужу в центре стола. – Открывай еще одну бутылку.

Капитан поспешно встал. Вытянул за цепочку из кармана круглые часы, щелкнул пальцем по стеклу циферблата и сказал:

– Однако, в шестнадцать ноль-ноль выходим в море. Прошу всех на палубу.

Мы поднялись на палубу.

Над нами – яркое солнце. В борт «Афалины» мелко плещут волны, полные всякого мусора и покрытые радужной пленкой. Пронзительно скрипят горластые ненасытные чайки. Они все время что-то выхватывают из воды, но мусора на ней меньше не становится. Визжат и лязгают портальные краны, вытягивая из бездонных трюмов грузовых теплоходов громадные ящики, огромные сетки, чем-то набитые, связки железных бочек. Складывают их на причал, где тут же шустрые автопогрузчики подхватывают их своими блестящими, вроде здоровенных вил, клыками, приподнимают и куда-то увозят.

Невдалеке от нас стоит молчаливый военный корабль серого цвета. На нем всякие хитрые надстройки, ершатся грозными стволами орудия, а на корме приютился маленький вертолет со сложенными лопастями.

– Давно здесь стоит, – грустно сказал капитан.

– Порт охраняет? – спросил папа.

– Сам себя, – буркнул в ответ Иван Федорович. – Топлива у него мало.

– Временные трудности. – Папа пожал плечами. – Если надо, я могу для них купить солярку. Пусть поплавают.

– Вы лучше что-нибудь для нас купите, – ввернул веселый матрос.

– А тебе мало? – сердито спросил капитан.

– Ага. На сигареты не хватает.

Со стороны открытого моря в порт вошла красивая яхта под всеми парусами. Их у нее было так много, и такие они громадные и пузатые, что казалось – в порт низко, над самой водой, вплывает белоснежное облако.