Как стать лучшей подругой? Большая книга романтических историй для девочек (сборник) - Мазаева Ирина - Страница 62

— Это позор. Какой позор… — и Машка решительно попыталась зарыться обратно, но Мишка столь же решительно этому воспрепятствовала:

— Почему позор? У тебя что-нибудь болит?

— Душа у меня болит! Мне стыдно! Я опозорилась перед всем классом!!!

— Почему опозорилась-то? Кончай страдать! Ты, конечно, вчера произвела фурор, но, мне кажется, все было просто расчудесно…

— Ага, все отлично! — Машке надоело бороться с подругой, и она окончательно вылезла из-под одеяла и уселась на кровати, скрестив ноги. — Все просто прекрасно. Я выглядела идиоткой с этой дурацкой мамбой. Сегодня, наверное, все ухохатываются, вспоминая мои выходки. А я понятия не имею, что со мной случилось. Я чувствую себя клиенткой психбольницы. Потому что у меня такое ощущение, что вчера — это была не я, а кто-то другой.

— Как это: кто-то другой? — сначала удивилась Мишка, но потом, подумав, согласилась: — Да, слушай, ты права… Вчера ты настолько была сама на себя не похожа, что все поначалу были просто в шоке.

— А я в шоке до сих пор! Может, мне, не откладывая, пойти в дурку сдаться?

— Подожди, не спеши. Ты же мне сама всегда говоришь, что надо включать логику. Вот и включи ее! Попробуй проанализировать, что произошло.

— А что тут анализировать? Я сошла с ума.

— Хорошо, ты сошла с ума. В какой момент?

— Когда отплясывать стала. Нет, когда вообще решила пойти на эту вечеринку, — Машка задумалась. — А решила я пойти, потому что меня в подъезде подкараулила Якушева. И стала зазывать. Я ей сказала, что не собираюсь. А потом вдруг — щелк! — и я стала одеваться, краситься, надела красные сапоги… Слушай, опять красные сапоги! Все из-за них. Я снова, как и на вечеринке у Игоря, была в красных сапогах. И снова вела себя неадекватно.

— Ни фига себе! Тебя Якушева в подъезде подкараулила? С чего бы это?

— Да непонятно с чего. Зачем я ей так была нужна на этой вечеринке?

— Ха! — Мишка неожиданно расхохоталась. — А как ты ее вчера сделала. Как бы она ни пыталась позвездеть, но каждый раз заявлялась ты, и все внимание было исключительно на тебя. Якушева тебя убить была готова, как мне кажется. В первый раз ее скинули с пьедестала.

— Конечно, такой клоун — Капустина! — появился… — вздохнула Машка.

— А откуда ты умеешь танцевать мамбу?

— В том-то и дело, что до вчерашнего дня я понятия не имела, что есть такой танец — мамба. Или мамбо?.. Я фламенко танцую!

— Ну ты даешь! — еще раз поразилась Мишка. — А я уж было решила, что чего-то про тебя не знаю, подумала, что ты когда-то тайно латиноамериканскими танцами занималась… Да, в тебя вчера как будто кто-то вселился.

— Бесы. Тогда не в дурку, а к экзорцистам. Это те, которые бесов изгоняют. Жаль, что я в них не верю.

— Машка, а мне кажется, ты зря так убиваешься. На самом деле все было прекрасно. Ведь до твоего прихода на вечеринке действительно было скучновато. А после твоих танцев все как-то сразу завелись, развеселились. Парни стали активно клеить девчонок, девчонки — парней. Даже наш ботаник, Димка Лиминчук, разошелся и зазвал Янку Койвестойнен куда-то в глубины квартиры Шашина. Видела? Вот прикол.

— Ты меня успокаиваешь, да?

— Да. Точнее, нет. Я тебе правду говорю. Мне кажется, ты все преувеличиваешь. Это, в общем-то, и не позор. Так. Немного шокирующе, но в целом в рамках. Ты же ничего не разбила, никого не обидела. Даже не поцеловалась ни с кем, несмотря на предложения.

— Как ты не понимаешь, Мишка! Дело же не в этом! Это ведь… это ведь как будто не я была. Это была какая-то… стерва, вот! Какая-то пошлая, глупая, агрессивная… — Маша старательно подбирала слова, — фамильярная, несдержанная — разнузданная! — деваха. А я — не такая! Я совсем не такая. И не хочу такой быть. Понимаешь, раньше я была уверена в себе, я знала, кто я. А теперь я совсем сбита с толку. Я теперь сама себя боюсь. И больше всего хочу знать, что это было. Как это вдруг я стала не самой собой, а кем-то другим? Пока единственное, что мне приходит на ум, так это — красные сапоги. Но ведь не могут же они так мистически влиять на меня?

— А может, все прозаичнее? Может, ты просто напилась втихаря?

— Ты что! Ты же знаешь, я вообще не пью! Я категорически против этого!

— Да, тут я в тебе уверена…. Только… В великие и ужасные красные сапоги я тоже как-то не особо верю.

— Да я, если честно, тоже не верю. Но так хоть какая-то зацепка есть. Хороший выход: не надевать красные сапоги, и этого кошмара больше не повторится. А если дело не в них, тогда… тогда ведь этот ужас может повториться! А я этого так боюсь…

— Да, загадка… Может, тебе еще подумать? Ты ведь такая умная, всегда все можешь по полочкам разложить.

— А сегодня — не могу. У меня вчера с этой мамбой как будто мозг отключился. И больше не включается, — вздохнула Машка.

— Да, Шаша вчера был в шоке…

— Не говори мне про Шашина! — взвыла Машка. — Я теперь вообще не знаю, как ему в глаза смотреть.

— Ага! Тебе не все равно, что он подумал!

— Конечно, не все равно. Ворвалась к нему домой, раскомандовалась. Вела себя, как…

— А мне кажется, все-таки ты в него влюбилась. Ты вчера от него весь вечер не отходила.

— Я от него не отходила? — поразилась Машка.

— Конечно. Я за тобой наблюдала. Мне показалось, все эти твои танцы были исключительно ради него.

— Да при чем тут он? И это вообще была не я! И мне на него плевать. И пусть он думает себе, что я — психичка, сколько угодно, — Машка подтянула коленки к груди, обхватила их, уткнулась в них носом и обиженно замолчала.

— Да ладно тебе, с кем не бывает? Может, он и не думает о тебе, что ты — психичка. Мы же не знаем.

Маша молчала.

Молчала, потому что в голове у нее был полный сумбур. Если раньше она всегда спокойно могла контролировать свои мысли и чувства, то сегодня у нее это плохо получалось. Никакой гармонии и привычного ей душевного спокойствия не было и в помине. Наоборот, на ровной глади ее души все явственнее намечался легкий шторм. И чем больше говорила Мишка, тем большее волнение вызывала у Маши. Особенно когда завела разговор про Шашина.

Маша отчаянно пыталась понять, почему ей вдруг стало не все равно, что тот о ней подумал. Почему, размышляя о своем вчерашнем позоре, она в первую очередь думала о нем? Пыталась вспомнить его реакции на ее поведение. Что он говорил? Как себя вел? Но вспомнить не получалось.

И тут же она начинала злиться на него. Как будто это он был во всем виноват. Как будто из-за него она стала отплясывать эту дурацкую мамбу. Как будто из-за него стала цеплять Якушеву. Понимала, что он ни при чем, и еще больше злилась. На себя саму — за то, что думает о нем, потом снова — на него…

Да еще и Мишка со своими предположениями! Маше в какой-то момент захотелось спрыгнуть с кровати и накричать на подругу. Объяснить ей, что нет у нее никакой любви к Шашину. Выгнать Мишку, сказать ей, что она лезет не в свое дело. Что она всегда во все лезет. Со своими-то парнями разобраться не может, а пытается Машке чем-то помочь. А помогать-то ей вовсе не надо. Ведь она никого не любит, и поэтому ей просто замечательно жить на свете.

— Я совершенно уверена в том, что… — продолжала вещать про Шашина Мишка, не замечая состояния подруги.

Машино же ухо выловило только одну фразу:

— …жаль, что он не видел, как ты отплясывала на столе…

— Что?! — тут же вскинулась она.

— А ты что, не помнишь? — удивилась Мишка. — Ты же потом со своей мамбой еще и на стол влезла.

Маша нырнула обратно под одеяло, спрятала голову под подушку. Оттуда только донеслось:— Я не пойду завтра в школу. Я вообще в другую переведусь. Чтобы никогда никого не видеть!

Но в школу пойти пришлось. Что-что, а прогулять уроки просто так, без уважительной причины, Маша себе позволить не могла, ведь она была самой ответственной девочкой на свете. Она всегда считала, что душевные переживания душевными переживаниями, а дело делом. По ее мнению, любой умственно полноценный человек в состоянии контролировать свои чувства и эмоции. А вчера… вчера… Вчера это было просто переутомление. Просто минутная слабость.