Я – паладин! - Косенков Виктор Викторович - Страница 28

Медведь чужд морализма. Для него нет детей или взрослых, старых или молодых, для него есть только размеры добычи и то сопротивление, которое она может оказать. Ребенок сопротивления не окажет, а едой является привлекательной. Мясо у него мягкое.

Животная логика.

Но Леону повезло. Окажись на его месте взрослый – не сносить ему головы.

Медведь задрал оленя. Насытился и сейчас просто отдыхал у трупа, неспешно переваривая.

В этой ситуации взрослый человек рассматривался бы как конкурент, желающий одного – отнять еду. Ребенок такой опасности не представлял. А значит, имел шанс.

Медведь перестал ворчать. Опустился на четыре лапы. Тяжело выдохнул в сторону мальчишки.

Леон попятился, не спуская глаз с животного. Сделал пару шагов в сторону и очутился за стеной кустов, в которых зверь устроил себе столовую.

Еще несколько осторожных шагов.

Леон развернулся и побежал. Теперь ему было уже плевать на тот шум, который он поднимает, на ветки. Он прижал к груди Злату и несся по ночному лесу, надеясь только на то, что не напорется на острый сук и не свалится в какую-нибудь яму.

Он убежал достаточно далеко, когда позади раздался разъяренный рев.

Преследователи повстречали мишку.

Глава 25

Утро застало Леона пробирающимся по лесу.

Сестра умаялась и спала теперь в кульке за его плечами.

Мальчишка был измотан, грязен, исцарапан ветвями.

Каждый шаг он делал через силу. Дважды устраивал привалы, ел ягоды, те, что мог опознать. Пытался камнем сбить белку. Но с первого раза не получилось, а второго шанса зверек ему не дал.

Несколько раз Леон пересекал дорогу, путал следы.

Выйдя на ручей, напился воды и некоторое время брел по руслу ручья, чтобы не оставлять следов вовсе. Но ключ, видимо, бил из глубины, вода была ледяной, ноги быстро онемели, и мальчишке пришлось выбираться на землю. Разводить костер было не с руки, и Леон грелся на ходу. Башмаки его порвались и, подвязанные лоскутами ткани, оторванными от рубашки, теперь походили на грязные обмотки. Да и сам мальчишка более всего был похож на бродяжку. Хотя и сам этого не осознавал, потому что нищих никогда не видел.

В предутренних сумерках было очень трудно находить верную дорогу. И Леон часто останавливался, опасаясь, что заблудился и ходит кругами. Он искал в небе знакомые созвездия, но с приближением восхода небо светлело, и звезд становилось все меньше и меньше. Когда же рассвело и лес наполнился птичьим гомоном, Леон старался двигаться так, чтобы солнце находилось за спиной. Это был самый удобный ориентир.

С наступлением дня мальчишка вышел к дороге и двинулся вдоль нее. Так было безопасней. Он всегда мог углубиться в лес.

Однако вышло иначе. Вдалеке показалась телега, запряженная пегой лошаденкой.

На телеге, вальяжно развалясь в сене, ехал мужичок с сивой, взлохмаченной бородой и в рубахе застиранной, но все же опрятной. Ноги, обутые в лапти, мужик закинул на борт телеги.

Лошадка плелась еле-еле, особо никуда не торопясь, и Леон успел разглядеть седока достаточно, чтобы понять, что опасности он не несет никакой.

– Дяденька! – Леон выбежал из придорожных зарослей. – Помогите!

– Чур меня! – Мужичок замахал руками, попытался встать, перецепился за какую-то жердину и едва не свалился с телеги. Справившись с собой, он ухватил кнут. – Ты кто такой?!

– Я – Леон. – Мальчишка остановился, развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия. – Я из деревни.

– Какой такой деревни?!

– Из Выселок. Из нашей. Оттуда.

Он махнул рукой вдоль дороги туда, откуда пришел. От того, что ему встретился этот дед, такой простой, без всякой чертовщины и таинственности, без брони и оружия, обычный человек, хотелось плакать.

– Из Выселок, что ль? – переспросил старичок.

Леон неопределенно кивнул. В горле стоял гадкий комок.

– И чё? – все так же недоверчиво поинтересовался дед. – Чего ты тут?

– Помогите мне.

– Чего? Заплутал, что ль? Так я как раз к вашему священнику еду, хошь подвезу?

Леон покачал головой.

– Нету нашей деревни, дяденька. И священника нет. И вы туда не езжайте… Я один кто живой.

– Чего? – Брови старичка поднялись домиком. – Ты чегой-то, малец, напридумывал?

– Нету нашей деревни, – повторил Леон. – На нас напали.

– Кто напал-то? Ой, малец. – Старик погрозил ему кнутом. – Ты мне тут набрешешь полну торбу! Недосуг мне с тобой лясы точить! Но, пошла!

Леон заступил дорогу.

– За мной гонятся, дяденька. Помогите…

– А ну отойди. – В голосе старичка послышалась угроза. – Отойди, кому говорю!

– Не ходите туда. Там… – Леон замолчал; усталый и перепуганный, он не мог подобрать слов, чтобы объяснить мужику всю ту опасность, которая нависла над ним. – Из Леса тварь…

– Какая такая?.. – Старик был по-прежнему рассержен, но кнут опустил. Он наконец разглядел и исцарапанное лицо Леона, и маленькую девочку, что выглядывала у него из-за спины, и перемотанные ботинки. – А как вашего священника звать, а, малец?

– Отец Тиберий, дяденька… У нас и церковь порушена. И колокольня. Нельзя туда. Мне бы до города добраться.

– Куда? До города?! – Дед усмехнулся. – Ну ты хватил! До города!

Он засмеялся.

– Город – он ой как далече, малец. Тут вот только деревенька наша, Липовка, да еще пяток сел по округе. А до города верст сто, не меньше.

– Мне в город надо. Мне бы к… – Леон запнулся. – К барону!

– Куда-куда?! – Дед залился громким, не по годам звонким смехом. – К господину барону?! Ну ты даешь, малец! Ты, поди, из своих Выселок и не вылазил никогда?

Леон молчал.

– Правду про вас говорят, чудаков! Ой правду. Вы там одичали совсем. Даром что при церкви живете. – Старичок хохотал. – Барон-то он не в городе живет, дурья башка. А в замке. В замке живет барон. Да и то…

Старик махнул рукой, утер выступившие от смеха слезы.

Потом сказал потише:

– Да и то… Как увезли нашего милостивца, так и не видел его никто с тех пор.

Леон вспомнил события прошлой зимы, инквизицию. Паладинов.

– Сейчас вместо него управляющий. Но он все больше так, за хозяйством приглядывает, да еще спор там если какой. В общем, не то что бывший хозяин.

– А управляющий где живет? – мрачно поинтересовался Леон.

– Да там и живет, в замке. – Старичок махнул куда-то. – Там от наших Липовок дорожка ведет мощеная. Не промахнешься, да.

Он с сомнением оглядел Леона.

– Если дойдешь, конечно. Девка-то чья?

– Сестра это моя… – буркнул Леон.

– Ну хорошо… – Старик тронул вожжи. – Ты дорогу-то ослобони. А то я хоть и норовом скромен, так могу кнутом переписать… Век помнить будешь.

– Нельзя вам туда. За мной гонятся.

– От напасть, гонятся за ним! Кто гонится-то? Упыри небось?! Да ты, сынок, заплутал да напужался, поди, ночью в лесу-то. Вот и привиделось. Ты давай лучше ко мне в телегу, да поехали, я тебя к отцу с мамкой отвезу! Ну, всыпят, конечно, как без этого, а потом и простят. Поди, там изводят себя уже.

– Не надо в деревню ехать! Дяденька, не надо! – Леон буквально взмолился. Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Навалились апатия и усталость. Он не знал даже, что сказать этому упрямому деду, чтобы убедить его, остановить, заставить повернуть, кроме этого простого, исключительно детского: – Дяденька, не надо!..

Старик сердился, размахивал кнутом, но не бил.

С одной стороны, мальчишка явно на голову убогий. Его бы взять, да и вправду к управляющему свезти. Или старосте сдать. Пусть разбирается. С другой стороны, если с каждым юродивым возиться, так всю жизнь и будешь им сопли утирать.

А еще, и, наверное, именно эта мысль останавливала старика, деревня Выселки стояла на границе. Там чего только не бывает. Всякое бывало. Им-то, липинским, хорошо, они под боком у барона живут. Там и стража господская рядом, и торговля. Оживленное место. А Выселки – глушь. Да такая, что.