Я – паладин! - Косенков Виктор Викторович - Страница 24

Еще он думал про Герду. Вспоминал ее волосы, улыбку, глаза…

Несмотря на засуху, жизнь казалась Леону прекрасной.

В деревню он вернулся поздним вечером.

Стадо, отъевшееся за долгий день, шло тяжело, медленно. Коровы, просясь на дойку, громко тягуче мычали.

У ворот встретил отец.

– Все хорошо? Припозднился ты сегодня.

– Все в порядке, папа.

Отец обнял его за плечи.

– Растешь. – От отца пахло жарким днем, пылью. – Герда приходила недавно. Не застала тебя.

– Правда? – Леон не знал, что сказать.

– Конечно, правда. – Отец засмеялся. – Ладно, дуй спать. Завтра вставать рано.

Он подтолкнул Леона в спину.

– Пап. – Мальчишка остановился.

– Что еще?

– А солдаты через деревню проезжали?

– Да… – В голосе отца послышалась тревога. – Было. Не останавливались. Так и поехали по своим делам.

Он вздохнул.

На том и разошлись.

Глава 21

Заснуть Леон не смог. В голову лезли разные мысли. Ничего конкретного, а так, мусор. Будто чье-то неумолчное бормотание, едва слышимое, раздражающее доносилось со всех сторон. Леон ворочался на сене, прислушиваясь к сонному квохтанию кур. Хотелось встать и куда-то идти. Зачем? Куда? Леон не знал. Он пытался думать о Герде, но почему-то вместо нее все время вспоминались солдаты в дорожной пыли. Леон буквально видел их снова и снова. И даже не солдат самих, а момент их приближения. Облако пыли за холмами. Леон бежал к этому облаку, бежал. Но все время что-то отталкивало его назад. Будто незримая, мягкая, но решительная рука. Леон бился в нее, упирался ногами, двигаясь словно против сильного ветра. Выигрывал метры.

Он почему-то очень боялся, что солдаты пройдут. Не увидят его или он не увидит их. Словно чей-то голос звал его. Просил. Беги, беги!

И когда Леон преодолел сопротивление и добрался до вершины холма, невидимая рука куда-то пропала, и он едва не упал.

Радостный, он выпрямился и посмотрел вниз.

Там, в клубах пыли, поднятой неизвестно кем, стояли солдаты. Только теперь они выглядели совершенно иначе, нежели днем.

Их доспехи были смяты и залиты кровью. Страшные раны, торчащие обломки костей, сочащаяся кровь, изуродованные лица! Вот что увидел Леон. Неведомо как сидящий на мертвых лошадях отряд мертвецов смотрел вперед. Там, без коня, пеший, стоял паладин, поддерживая окровавленного умирающего оруженосца. Доспехи паладина были залиты чем-то черным, мерзким. В некогда блестящей кирасе зияли прорехи.

Паладин был жив.

Он единственный, кто смотрел прямо на Леона, будто ждал его!

И взгляд паладина был страшен!

Мальчишка замер, ему вдруг захотелось бежать, бежать как можно дальше! Бежать, утирая слезы, звать маму, сделаться снова маленьким, да и вообще не жить на белом свете, все что угодно, только бы никогда не попадаться на глаза этому страшному человеку, ведущему за собой смерть!

Вот о чем говорил отец! Вот о чем, вдруг осенило Леона… Но никчемное это знание уже ничем не могло помочь.

Паладин ткнул в него пальцем, оказавшись вдруг, каким-то немыслимым скачком, совсем близко.

– Ты! Вставай, мальчик! Вставай! Проснись! Проснись, Леон!

И его грязное лицо придвинулось вплотную.

Леон закричал, взмахнул руками, кинулся прочь и… проснулся.

Чувствуя, как подкатывает к горлу рвота, он кубарем скатился с сена, упал на земляной пол и, толкнувшись ногами, вылетел во двор. Там его вывернуло.

Однако этим дело не закончилось. Какая-то неведомая воля погнала Леона на улицу. Он бежал, спотыкался, падал, снова вставал и остановился только когда ткнулся лицом в чьи-то сапоги.

Леон, тяжело дыша, поднял голову.

Над ним, поддерживая раненого оруженосца, стоял паладин. Точно такой же, каким он видел его во сне. В изуродованных доспехах, раненный. Но один. Без отряда, мертвецы остались там, где им и положено было оставаться.

– Мальчик, – прохрипел паладин. – Хорошо, что ты пришел, мальчик.

Он уложил оруженосца на землю, тот застонал, закашлялся.

Паладин встал на одно колено. Полная луна накладывала жутковатые тени на его лицо.

Он поднял Леона. Взял крепко за плечи.

– Мальчик. Ты должен мне сослужить одну службу. Извини, мальчик.

Леон хотел было отказаться, вырваться и убежать, но вместо этого, сам себя не понимая, часто закивал головой. И вдруг понял – да! Он сделает все, все как просит этот человек! Умрет, но сделает!

Почему?

Леон не знал ответа.

– Возьми вот это. – Паладин сунул что-то, завернутое в грязную тряпку. – Возьми вот это и беги. Ты должен бежать, понимаешь?! Бежать отсюда, потому что за мной идет смерть. Понимаешь? Смерть! Но эта штука не должна. – Он сбился. – Сохрани ее! И беги, мальчик. Беги, отдай это паладину. Любому паладину, понимаешь, мальчик? Тебя найдут, обязательно найдут. Паладины. Такие, как я. И только им ты должен отдать это. Тебе понятно? Беги куда угодно. В город. В столицу!

На каждое слово воина Леон кивал. Эти слова проникали чуть ли не в душу его, врезались в нутро, навсегда застревали в его голове. Бежать. Сохранить. Отдать паладину. Бежать.

– Смерть будет искать тебя, мальчик. Будет искать. Я попробую остановить ее… – Паладин будто захлебнулся. Закашлялся. Но продолжил сдавленным голосом. – Я задержу ее сколько смогу. Прости! Прости меня, мальчик!!!

Последние слова он буквально выкрикнул. Сорвал с шеи большой тяжелый медальон, сунул его Леону.

– Это поможет! Беги!

Паладин толкнул Леона в грудь. Поднялся. Вытянул меч. Огромный, широкий и сверкающий. Сейчас, даже в изломанных доспехах, в грязи и крови, паладин был похож на грозного бога войны.

– Беги и прости меня, мальчик.

Позади раздался топот. Вдоль по улице бежал солдат, грязный, в одном сапоге, с перекошенной от страха физиономией.

– Разбудил, ваша светлость! Поднял на ноги!

– Что же молчат колокола?! – рыкнул паладин. – Что же молчат?!

– Сейчас, ваша светлость…

И словно в ответ на его слова заговорил колокол церкви. Это сумасшедший отец Карла, что работал теперь при церкви звонарем, бил в набат. Страшно и тревожно!

Послышались голоса. В окнах загорелся свет. И вот уже люди с факелами выбегают на улицу. Крики, тревожные голоса… Но Леон уже бежал, прижимая к груди неведомый сверток, бежал к дому.

Буквально в воротах он ударился в грудь отцу. Тот нес факел и вилы на длинной ручке.

– Леон! Что случилось?!

Белая рубаха отца была расстегнута на груди. Спросонья он путался в кушаке, пытаясь завязать его правильным узлом. Леон запомнил его таким, чуть несуразным, домашним.

– Паладин! – крикнул мальчишка. – Он велел…

Леон почувствовал, как слезы выступают на глазах. Нет! Не выступают, а льются уже по щекам! Леон ткнулся отцу в плечо. Прижался, будто тот мог ему чем-то помочь.

– Он велел мне… – захлебываясь плачем, Леон с трудом выговаривал слова. – Бежать!

Глаза отца потемнели. Он в нерешительности опустил руки. Но Леон не мог ждать. Слова паладина гнали его, жгли ему душу! Но бросить отца он был не в состоянии!

Тот присел. Заглянул Леону в глаза.

– Пойди домой, – тихо сказал отец. – Возьми сумку. Оденься как следует. Еды возьми. Сухарей и сала. И иди, раз он приказал. И еще.

Он поймал Леона за руку.

– Ты это. – Отец замялся. – Сестренку возьми. Береги ее. Матери скажи, что я велел. И еще. Я люблю тебя, сынок.

Надсадно сипя, из темноты вынырнул солдат. Тот, что был вместе с паладином.

– Ну ты здоров бегать, малец. – Он оперся на створку ворот, согнулся пополам, тяжело хватая воздух широко открытым ртом. – Я… Этого-того… с тобой… пойду. Приказ такой.

Он посмотрел на отца, искоса с подозрением.

Тот поднялся, отпустил Леона и сказал с достоинством:

– Он идет. Уже идет.

Солдат тяжело кивнул.

Леон тем временем пробежал по дому, схватил сумку, ту, с которой обычно ходил за стадом. Мелькнула мысль: «Как же теперь коровы-то?» Мелькнула и пропала.