Явился паук - Паттерсон Джеймс - Страница 66

Правды не знал никто, кроме самого Гэри. Ни эксперты-психологи, ни полиция, ни пресса. Ни даже я.

Как же решат присяжные его судьбу?

Первым крупным событием этого дня было появление Гэри в переполненном зале суда. Он выглядел как обычно: чисто выбрит и одет в простой синий костюм, словно провинциальный банковский служащий. У него по-мальчишески открытый взгляд, словно и не его обвиняют в похищении и убийстве ребенка.

Раздались хлопки аплодисментов. Даже похитители детей в наши дни могут вызывать восхищение. Процесс привлек внимание именно своей таинственностью и патологическими вывертами.

— Кто сказал, что в Америке нет своих героев? — прокомментировал Сэмпсон. — Свихнувшиеся ослы! Глянь, как горят их поросячьи глаза! Перед ними — новый, усовершенствованный Чарли Мэнсон! Вместо неистового хиппи — неистовый яппи!

— Сын Линдберга, — напомнил я Сэмпсону. — Интересно, может, такой оборот дела входил в его планы? Может, это часть его пути к всемирной славе?

В зал суда вошли присяжные, выглядевшие измученными и болезненно напряженными. Что же они решили — вчера, далеко за полночь? Один из присяжных по пути к месту за перегородкой из темно-красного дерева споткнулся и упал на одно колено. Процессия приостановилась. Этот краткий эпизод ясно обозначил уязвимость и человечность происходящего.

Бросив взгляд на Сонеджи-Мерфи, я уловил слабую улыбку, скользнувшую по его губам. Что это — маленький промах? Какие мысли бродят в его голове? Какого приговора он ожидает? Так или иначе, но Гэри Сонеджи, Плохой Мальчишка, не мог не оценить иронии происходящего. Ведь все состоялось: свершилась фантастическая постановка с ним в главной роли. Это его звездный час.

ХОЧУ БЫТЬ КЕМ-НИБУДЬ!

— Господа присяжные вынесли приговор? — поинтересовалась судья Каплан, когда измученные присяжные расселись по местам.

В ответ ей был передан маленький сложенный лист бумаги. Она прочла приговор с непроницаемым лицом, затем листок вновь вернулся к присяжным. Процесс есть процесс.

Глава присяжных начал речь слегка дрожащим, но твердым голосом. Это был почтовый служащий по имени Джеймс Хикин, лет пятидесяти пяти. У него было красное, почти малиновое лицо, что свидетельствовало о повышенном кровяном давлении либо о сильнейшем стрессе, который он в данный момент испытывал.

Джеймс Хикин провозгласил:

— Мы признаем подсудимого виновным в похищении двоих детей. МЫ признаем подсудимого виновным в убийстве Майкла Голдберга.

Имени Мерфи Джеймс Хикин не произнес: просто «подсудимый».

Зал суда пришел в состояние неописуемого волнения. Шум усиливало эхо, отдающееся от мраморных колонн. Журналисты рванули к телефонам. Мэри Уорнер принимала поздравления от ликующих членов своей команды. Энтони Натан с ассистентами быстро удалился, чтобы избежать вопросов.

Затем на выходе из зала суда разыгралась мучительная сцена. Когда охрана уводила Гэри, к нему подбежала жена, Мисси, и маленькая дочка Рони. Они все втроем обнялись и, не таясь, зарыдали. Раньше я не видел, чтобы Гэри плакал.

Если это и была сцена, то абсолютно безукоризненная, чрезвычайно правдиво сыгранная и в удачном месте — прямо перед зрителями зала. Я не мог отвести от них глаз. Наконец двое охранников буквально вырвали его из объятий жены и дочери и вывели вон.

В этой сцене не было ни одного фальшивого жеста. Гэри был абсолютно поглощен женой и дочкой и ни разу не обернулся к зрителям. Это было великолепно.

Может быть, он невиновен и напрасно обвинен в похищении и убийстве?

— «Напряжение, напряжение…», — Джеззи вслух мурлыкала мелодию, спускаясь по извилистой горной дороге без тени осторожности или страха. На каждом повороте она наклонялась вместе с мотоциклом почти вровень с землей, но продолжала ехать на четвертой скорости. Все вокруг — темные ели, валуны, телефонные провода над головой — сливалось в непрерывном движении. Все выглядело таким нереальным. Ей казалось, что она пребывает в состоянии свободного падения уже год, а может, и всю жизнь. Значит, скоро столкнется с землей.

И всем невдомек, каково это — быть так долго под таким давлением. Еще будучи ребенком, она страшно боялась совершить хоть малейшую оплошность — ведь если она не будет идеальной маленькой Джеззи, мамочка с папочкой не станут любить ее.

Крошка Джеззи — само совершенство.

«Лучшее — враг хорошего», «Хорошее — враг великого», — любил ежедневно повторять ее папаша. И она была примерной ученицей, всегда в потоке «А», она была Мисс Популярность, первой на любой скоростной трассе, которую только могла выискать. Несколько лет назад Билли Джоел записал свой хит «Напряжение». Именно так она и жила всю жизнь. Пора было с этим кончать, и, похоже, такая возможность наконец появилась.

Подъезжая к домику, Джеззи перешла на третью скорость. Внутри горел свет. Кругом — тишина и спокойствие. Темная озерная гладь на горизонте сливалась с горами. Но кто зажег электричество? Она не оставляла свет, это точно.

Джеззи быстро вошла в дом. Парадная дверь открыта, но в гостиной пусто.

— Кто здесь? — выкрикнула она. Тишина. Она проверила кухню и обе спальни. Нет ничьих следов. Лишь свет включен.

— Эй, кто здесь?

Задвижка на кухонной двери, ведущей к озеру, отодвинута. Джеззи вышла на пристань. Кругом пусто. Неожиданно слева раздался шум крыльев, хлопающих прямо по поверхности воды.

Стоя на краю пристани, Джеззи глубоко вздохнула. Песенка Билли Джоела все еще звучала в ушах, словно насмехаясь и передразнивая. «Напряжение, напряжение».

Внезапно кто-то обхватил ее сзади. Вокруг талии обвились сильные, как тиски, мужские руки. Она вскрикнула. Тут ей что-то сунули в рот. Сигарета: она узнала «Колумбийское золото». Классный допинг. Джеззи затянулась разок и тут же расслабилась. Успокоилась в держащих ее крепких руках.

— Я скучал по тебе, — раздался голос.

В голове все звучала песенка Билли Джоела.

— Что ты здесь делаешь? — наконец спросила она.