Явился паук - Паттерсон Джеймс - Страница 51

— Может, ты чего-то не понимала, — улыбнулся я.

— Видимо. Во всяком случае, придя в службу, я вкалывала днями и ночами. Ставила перед собой труднодостижимые цели — например, стать старшим инспектором в двадцать восемь лет. И достигала этого. Из-за чего и рухнуло мое замужество: работа была для меня важнее семьи. Знаешь, почему я начала разъезжать на мотоцикле?

— Нет, и почему ты меня катаешь — тоже.

— Потому что я никак не могла перестать работать, не забывала о работе даже дома, по ночам. До покупки мотоцикла. Знаешь, когда несешься со скоростью сто двадцать миль, то думаешь только о дороге. А остальное улетучивается из головы. И работа тоже.

— Отчасти по той же причине я играю на пианино, — признался я. — Сочувствую тебе — в такой семье расти непросто.

— Я рада, что наконец рассказала о них. До тебя никто этого не знал. Всю мою историю знаешь ты один.

И мы снова обнялись прямо за столиком кафе. Никогда я еще не чувствовал себя таким близким ей. Милая, славная Джеззи. Мне не забыть этих дней, нашего визита в рай.

Каникулы кончились внезапно. Мы вдруг очнулись в салоне самолета «Американских авиалиний», пристегнутыми к креслам. Синоптики сулили дождливую пасмурную погоду. Итак, назад — к Работе.

Во время полета мы слегка отдалились друг от друга. Мы вдруг одновременно начинали говорить, потом синхронно замолкали, играя в игру «сначала — вы». Впервые за эти дни мы вспомнили о нашем общем деле: завязался служебный разговор.

— Алекс, ты и вправду веришь, что у него раздвоение личности и он знает, что случилось с Мэгги? Ну, пусть Сонеджи знает. А Мерфи?

— Тоже, в какой-то степени. Тогда, рассказывая о Сонеджи, он был очень напуган. Независимо от того, является ли Сонеджи отдельной личностью или его личиной, — он его боится. Сонеджи знает, что с Мэгги Роуз.

— Очень плохо, что мы теперь ничего не узнаем. Но похоже, это так.

— Да, потому что я уверен, что вытянул бы из него информацию. Просто для этого нужно время.

Аэропорт округа Колумбия — настоящее стихийное бедствие, которое одновременно терпят тысячи пассажиров. Еле ползущий транспорт, километровая очередь на такси да еще люди, промокшие до костей под дождем. Мы с Джеззи оказались без плащей и тоже вымокли до нитки. Жизнь вдруг обернулась угнетающей реальностью. Здесь, в Вашингтоне, ждет незавершенное расследование, близится суд, а на моем столе наверняка лежит послание от шефа Питтмена.

— Давай уедем отсюда, — вдруг промолвила Джеззи, потянув меня за руку к стеклянной двери авиакомпании «Дельта». От нее все еще исходил слабый аромат кокосового масла и алоэ. Проходящие мимо в упор разглядывали нас. Они смотрели осуждающе. Это было невыносимо.

— Уедем, — пробормотал я.

В Вашингтоне я был уже в одиннадцать, а в полтретьего пополудни позвонил Сэмпсон. Он потребовал встретиться дома у Сандерсов: по его мнению, найдено связующее звено между похищением и убийствами. Наконец-то тяжкий труд на ранних стадиях расследования хоть как-то оправдался.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как я посетил жилище Сандерсов в последний раз, но все выглядело до боли знакомым. Дом встретил нас темными окнами. Интересно, продадут его или снова пустят жильцов? Сидя в автомобиле, я просматривал отчет следственной группы. Там не содержалось ничего нового для меня. Я вновь уставился на дом: спущенные шторы не позволяли заглянуть вовнутрь. Где же Сэмпсон и что ему надобно?

Ровно в три заявился Сэмпсон и, выпорхнув из своего «ниссана», мгновенно уселся в мой «порше»:

— А ты подзагорел, стал похож на жженый сахар. Так и охота лизнуть.

— А ты все такой же большой урод. Без перемен. Так что?

— Полиция тут неплохо потрудилась, — объявил Сэмпсон, закуривая «Корону». — А знаешь, ты неплохо держишься после всего.

На улице завывал ветер и хлестал дождь: это бесчинствовал торнадо, налетевший откуда-то из Огайо или Кентукки. Такая погода простояла здесь весь уик-энд.

— Ну, расскажи, как ты там играл в теннис, щеголял в клубном пиджаке, плавал и катался на лодке? — вопрошал Сэмпсон.

— У нас на это не было времени. Мы укрепляли духовные узы — тебе не понять.

— Вот это да! — залепетал Сэмпсон, искусно подражая кокетливому говорку негритянских девчонок. — Обожаю болтать о чепухе, а ты?

— Мы войдем в дом или нет? — поинтересовался я.

Невольно перед глазами промелькнули сцены недавнего прошлого: личико четырнадцатилетней убитой девочки, печальные глазенки Мустафы… Какие были симпатичные ребятишки… И никого не заботила их гибель в Саут-Исте…

— Вообще-то мы приехали к их соседям, — сообщил Сэмпсон. — Ну, давай за работу. Здесь кое-что произошло, чего я никак не могу понять. Но, похоже, это важно. Нужны твои мозги.

Мы направились к Серизьерам, ближайшим соседям Сандерсов. Нина Серизьер была с самого детства лучшей подругой Сьюзетт Сандерс. Семьи дружили с 1979 года. Нина и ее родители все еще не оправились после убийства.

Миссис Серизьер пригласила нас войти и позвала Нину. Мы уселись за кухонный стол напротив картинки с улыбающимся проповедником Джонсоном. Пахло табачным дымом и беконом. Наконец вошла Нина, простенькая девчушка лет пятнадцати, с виду очень спокойная. Мне показалось, что ей совсем не хотелось идти сюда.

— На прошлой неделе, — пояснил Сэмпсон, — Нина набралась смелости и рассказала помощнику учителя, что, возможно, видела убийцу за пару дней до преступления. Но ей было страшно об этом говорить.

— Я понимаю.

Действительно, в любом негритянском районе округа Колумбия почти невозможно себе представить, чтобы свидетель преступления добровольно явился в полицию давать показания.

— Я видела, как его поймали, — неприязненно пробурчала Нина. На меня уставилась пара красивых светло-карих глаз, сиявших на простоватом личике. — Теперь я уже не так боюсь, но все равно страшно…

— Как ты его узнала?

— По телевизору увидела. Ведь это он детей похитил. Его все время показывают.

— Раз она узнала Гэри Мерфи, значит, видела его без маскировки под учителя, — обернулся я к Сэмпсону.