Другие Семь дней (СИ) - Гвор Виктор - Страница 22

– Нагдат! – заверил Каха. – Эти несколько дней нужны для того, чтобы подготовить для тех, кто захочет остаться, подходящие помещения. Для предков перенос – такая же неожиданность, как и для нас. Заодно, у всех будет время подумать, как и где жить дальше. Пока готовиться жилье придется жить на пароме. Всё?таки, каюты здесь достаточно комфортабельные.

– А чем нас будут кормить? – тут же влезла толстуха. – А то дадут какую?нибудь бурду, которую и свиньи есть не станут!

– Свиньи? Нет, свиньи точно станут, – задумчиво произнес Вашакидзе и картинно развел руками. – Харчо и хинкали вас устроят? А борщ и гречневая каша?

Настроение женщины мгновенно улучшилось:

– Ну, неплохо бы еще какой?нибудь экзотики… – игриво протянула она.

– Звиняйте, ненько, бананив у нас немае… – под дружный хохот по?украински ответил Кахабер, попутно обратив внимание, что толстушка смеется чуть ли не громче всех. Подошла шутка под настроение. Смех окончательно разрядил напряжение. Надо было брать быка за рога.

– Еще о справедливости и несправедливости. Я был старшим лейтенантом пограничной службы Грузии. Вы все видели, как проходила моя первая встреча с товарищами из прошлого. Несмотря на это, им хватило четырех часов, чтобы разобраться в произошедшем, и раздать всем сестрам по серьгам. Теперь я советский пограничник в том же звании. Почему я приехал не четыре часа назад? Изучал перспективы, которые предоставляет СССР.

– Хо да? – спросил «кожаный». – И?

– У каждого из нас есть два выхода…

– Два выхода есть всегда. Даже, если тебя съели, – выкрикнул молодой парень в широченной бесформенной рубахе навыпуск, столь же широких шортах и шлепках на босу ногу.

– Слушай, это да! – подтвердил Каха. – В данном случае, можно остаться в СССР или уехать в другую страну. С другими странами всё зависит от Ваших личных возможностей. Только не забудьте, что все деньги, бывшие в грузинских банках и на их карточках, пропали. То же самое с российскими и украинскими банками. Рассчитывать можно только на средства в западных банках и то, что с собой. Включая вещи. Если «там» у Вас что?то есть, устроитесь комфортней, чем в Союзе. Здесь пока ни Интернета, ни мобильников, ни кондиционеров. Если окажетесь на Западе нищими – сами понимаете…

– А здесь? – спросила «артистка».

– Теперь здесь. Работа гарантировано найдется всем. Любой из нас по меркам сорок первого года – серьезный квалифицированный специалист.

– Аба хо! – опять выкрикнул парень в рубахе. – Это я квалифицированный специалист? Всю жизнь турецкое говно на базар таскаю!

Каха перевел на него глаза и ответил:

– Компьютер перезагрузить можешь?

– Запросто, – усмехнулся тот. – Даже письмо в «Ворде» накатаю. Вообще, продвинутый пользователь.

– А наших дедов надо учить нажимать кнопку «Резет». Так что не только продвинутый пользователь, даже пресловутая Моника Левински за спеца сойдет.

– Что, б…яди пропали? – поинтересовался «кожаный».

– Без понятия. Оральная техника госпожи секретутки никого не интересует. А вот умение нажать на ту самую кнопку в случае зависания – очень даже. Стране нужны все, кто умеет и, главное, хочет работать. В первую очередь – сисадмины, специалисты по оргтехнике, механики, электронщики. Можно работать на государство, организовывать артели или стать кустарём. В СССР многоукладная экономика, а безработных нет.

– А мне что делать? – спросила «собачница», поправляя очки с необычно толстыми стеклами. – Шестидесятилетняя полуслепая старуха, училка?гуманитарий – кому я нужна? Мои знания, умения, навыки в Советском Союзе сорок первого года неприменимы, а привычки вредны.

– Вы считаете, что учителя литературы или географии стране не нужны? Разве есть профессия древнее и уважаемее, чем учитель?

– Древнее есть, – опять пошутил «рубаха», – даже две!

– Мэорэ и журналисты? – уточнил Кахабер. – Обе трудно назвать уважаемыми. И кто?то учил первых журналистов письму, – он опять обернулся к «собачнице». – Кроме того, вы пенсионер! Можно жить на пенсию.

– И с какой стати СССР будет платить мне пенсию? – не сдавалась женщина. – В этой стране я не проработала и дня.

– В проекте постановления партии и правительства этот пункт выделен отдельно. Вы будете приравнены к своим фактическим ровесникам из СССР. Отношения государства с гражданами «баш на баш» характерны для другого общественного строя.

– Но где я буду жить? – пессимизм женщины был вполне объясним. – Моей квартиры в Тбилиси нет, даже до постройки дома, в котором я жила, ещё более двадцати лет. Я знаю довоенный адрес моей семьи. Но кто и на каком основании меня там пропишет? И в тесной комнате огромной коммуналки я буду только мешать.

– Это очень серьезный вопрос. На первое время всех нас расселят по общежитиям. Я пока вселился в солдатскую казарму. Потом будут предоставлять квартиры. Поскольку война отменяется, не придется много лет отстраивать сожженные города. Есть надежда, что всё это произойдет гораздо быстрее, чем в тот раз, – лейтенант задумался над последней формулировкой, потом махнул рукой, понятно и ладно. – А на Западе у Вас что?нибудь есть?

Собеседница только вздохнула.

– Гмэртма дагапарос! – она перекрестила Кахабера. – На тебе Крест написан.

– Никто не говорит, – продолжил Вашакидзе, – что проблем нет. Есть. И больше, чем хотелось бы. Но здесь их решать будем всей страной. А «там» каждому придется заниматься этим в одиночку.

– А что с нашим товаром будет? – поинтересовался «рубаха».

– Те, кто везет полезный товар, например, машины или одежду, продадут его государству по нормальной цене. Боюсь, что «Гербалайфы» и прочую подобную шебутень можно выкинуть сразу. В СССР ее втюхивать некому.

– Это почему? – ожила толстая «ненько». – Тысячи людей пользуются предлагаемыми мной биодобавками! Это гарантированное похудание! Я сама уже семь лет…

– Сколько же ты тогда весила? – поинтересовался «кожаный», скептически оглядывая необъятные телеса.

– Я… Мы… Да вы… – тетка задохнулась от возмущения.

– Попробуйте сдать образцы ваших добавок на исследование в советские лаборатории, – предложил пограничник, – вдруг, и в самом деле, от них есть польза. А нет, так хоть правду узнаете. Это не «международные независимые эксперты», которые за двести баксов и стрихнин, как биодобавку, в фотошопе сертифицируют.

– Ладно, – вмешался «кожаный», – кончай нас агитировать за Советскую Власть, – он усмехнулся. – А ведь и вправду, за Советскую Власть! Не суть. Значит, говоришь, есть несколько дней, чтобы разобраться и решить, что делать дальше?

– Есть.

– Нормалек. Успеем обсудить всё, и продумать. Вопрос серьезный, с наскока не возьмешь, – мужик вдруг широко улыбнулся и закончил. – Выкрутимся! Где наша не пропадала!

Восточная Пруссия, г. Кенигсберг[14].

Эрих Кох, обер?президент, гауляйтер Восточной Пруссии

По черепичной крыше и стеклам барабанили тугие струи дождя, а яблони в окружающем виллу саду гнулись под резкими порывами ветра. Вилла называлась «Иоахим», располагалась по адресу Оттокарштрассе, двадцать два, в дорогом районе Амалинау. Считалось, что вилла принадлежит городскому управлению, но в Кенигсберге все знали, что на самом деле она была «служебной резиденцией» государственного советника Эриха Коха. Но четырех человек, сидевших за столом для совещаний в кабинете на втором этаже здания, не интересовало буйство стихий за плотно зашторенными окнами. Трое из них с предельным напряжением на лице изучали лежащие перед ними документы, и только один разглядывал цветной иллюстрированный журнал. Собственно, в этом не было бы ничего необычного. Человека с журналом звали Ганс Адольф Прютцман. Он был немцем, и журнал «Der Spiegel» был немецким. А поскольку большинство изучаемых тремя остальными участниками документов вышли именно из его ведомства, он вполне мог позволить себе почитать прессу. Несуразность была в том, что Ганс Прютцман носил мундир группенфюрера СС и уже почти два месяца, с конца апреля 1941 года, возглавлял штаб оберабшнита «Норд?Ост». Только вот журнал, в который он уткнулся, был датирован маем две тысячи десятого года…