Одна на две жизни - Романова Галина Львовна - Страница 32

Тот день заканчивался полной неизвестностью. С ним никто не разговаривал, к нему никто не заходил, кроме тюремного сторожа, принесшего остатки ужина. Утро начиналось точно так же. Но вскоре после полудня — до его слуха донеслись отголоски колокольного перезвона — дверь в камеру отворилась. На пороге показались тюремный сторож и два констебля с оружием — короткими пиками и палашами.

— На выход!

Из следственной тюрьмы — камера располагалась на первом этаже — его провели длинным темным коридором в соседнее здание. Но вместо того чтобы, велеть подняться по лестнице наверх, где находились кабинеты следователей, приказали свернуть к двери под лестницей, в глубине холла.

Просторный кабинет казался огромным из-за того, что в нем было мало мебели. Стол следователя, шкаф в углу, две лавки у двери. Его конвоиры остановились у порога. Ариэл сделал несколько шагов и остановился у стола, за которым сидел крупный самец-рогач. На столе были разложены бумаги, а на чистой тряпице лежал его кортик.

— Подозреваемый в убийстве доставлен, — отрапортовал старший из двух констеблей.

— Отлично, — пробасил рогач и поднял голову.

У него были большие лиловые глаза в ореоле длинных ресниц, красивые и влажные, как у настоящего оленя. Горбатый нос, мясистые губы, скошенный подбородок и щетина на лице только усиливали впечатление. А рога были хороши. Только знавший кое-какой толк в нетрадиционном оружии Ариэл заметил, что их кончики были закруглены. Ударить ими рогач мог, а вот пронзить врага — уже нет.

— Меня зовут Ффырх-хым-муум, — представился он. — Вам, человекам, запомнить это с первого раза и тем более правильно выговорить довольно трудно, поэтому можете звать меня просто Холодный Туман. Я назначен вести ваше дело.

В голосе следователя не было особого восторга, и Ариэл, знавший, как некоторые люди относятся к нелюдским расам, кивнул. Наверняка либо решили, что это дело настолько простое, что с ним справится даже тупой нелюдь, либо тут все очень сильно запутано и дурно пахнет. Вот и спихнули на того, кого потом можно просто подставить.

— Холодный Туман. Очень приятно, — сказал человек.

— Вы готовы к сотрудничеству?

— Конечно. Мне, как и вам, нужно установить истину, — ответил Ариэл.

Будь на месте рогача человек, он бы ни за что не осмелился открыть рот — люди, облеченные властью решать чужие судьбы, крайне болезненно относятся к тому, что кто-то кроме них может иметь свое мнение. Но осадить нелюдя — иное дело. Пусть не думает, что с ним так легко справиться.

Взгляд серых глаз столкнулся с лиловыми глазами — и рогач первым отвернулся.

— Присаживайтесь, — пробасил он, указывая на табурет напротив. — И начнем работать. Ваше имя?

— Ариэл Боуди.

— Возраст? — Следователь тщательно выписал каждую буковку.

— Двадцать семь лет. Почти двадцать восемь.

— Чин?

— Бывший лейтенант двадцать шестого гвардейского императорского полка. Ныне — младший подмастерье на кафедре алфизики под началом мастера Димера Молоса.

— Сословие?

— Понятия не имею. Дело в том, что семейство Боуди взяло меня из воспитательного дома грудным младенцем и о настоящих родителях я ничего не знаю. Ну, почти ничего.

Рогач — одежду он не носил, но крест-накрест грудь его пересекали два кожаных ремня — старательно записывал за ним все слово в слово.

— Значит, вы — приемный сын? К какому сословию принадлежало семейство Боуди?

— К дворянскому. Мои приемные родители умерли рано и завещали мне сумму, достаточную для поступления в Военную академию и покупки чина лейтенанта.

— Как давно и по какой причине вы оставили военную службу?

— У меня был младший брат, Марек Боуди, законный сын моих приемных родителей. Ему исполнился двадцать один год, и он должен был вступить в права наследования. Я к тому времени уже почти четыре года состоял в гвардии и тут же подал прошение об отставке.

— Награды за военную службу имелись?

— Особенных — нет. Ни одного ордена или медали — только вот это…

Он не сдержался и кивнул на кортик. Именной. Полученный как награда за проведение карательной операции в провинции Зейнар. Все остальные поощрения выражались либо в виде словесной благодарности, либо в звонкой монете.

— То есть вы признаете, что это ваше оружие?

— Да, хотя я ума не приложу, как он там оказался! Я оставил его… точно не помню где. Наверное, в лаборатории алфизики у мастера Молоса.

— А кстати, почему вы, военный, вдруг пошли по стезе науки?

«А почему ты, судя по рогам, самец не самого низшего ранга, не стоишь во главе собственного гарема, а сидишь тут, в столице людей, и бумажки перебираешь?» — хотелось огрызнуться Ариэлу, но он сказал:

— Из-за брата. Марек с юных лет решил заниматься наукой. В двадцать один год он уже был студиозусом, и мне захотелось быть рядом с ним.

— Но мастер Молос, с которым мы вчера беседовали, отрицал вашу причастность к науке.

Ариэл кивнул. Ничего иного он от желчного старика не ожидал. Тот вообще терпел бывшего офицера, а ныне бретера и сорвиголову исключительно ради Марека. А после смерти подмастерья и вовсе едва не желчью плевался. Если этот рогач с ним разговаривал, можно представить, какие слова прозвучали в адрес Ариэла…

— Что верно то верно. Наука меня не особенно прельщала.

Холодный Туман опять покачал головой. А потом протянул руку и подцепил кортик за рукоять, поднося оружие к глазам.

— Интересную вещь поведал нам вчера мастер Молос, — промолвил он. — Дескать, в этот кортик посредством научного эксперимента была внедрена некая искусственная субстанция, аналогичная душе. В результате чего сей предмет обрел способность становиться смертельно опасным оружием только в руках владельца.

Ариэл задержал дыхание. Тайны он из этого не делал — тем более научный эксперимент проходил в присутствии многочисленных свидетелей. И он сам во всеуслышание объявил об этом.

— Вы не будете столь любезны и не напомните мне, что это за свойство, уникальное для холодного оружия? — невинным тоном поинтересовался рогач.

«Он все знает, — сообразил Ариэл. — И хочет только убедиться…»

— Это оружие… одушевленное оружие, — промолвил он, — становится смертельно опасным только в моих руках. Раны, нанесенные с его помощью другим человеком, не будут смертельными… Но это не я убил Фила Годвина! В ту ночь я спал. У себя в комнате. Один.

— То есть алиби и свидетелей нет, — подытожил Холодный Туман, кладя кортик на место и снова берясь за перо. — Но тогда как вы объясните, что смертельные раны были нанесены именно им?

— Как объясню? Вы знаете, как в подобных случаях поступают зейнарцы? У них есть особые ритуальные ножи. Одноразовые, так сказать. Если хотят показать, что смерть этого человека не случайна и что он не стал жертвой грабителей, а тут имело место, так сказать, заказное убийство, то в ране оставляют этот ритуальный нож. У них очень интересные рукояти — на верхушке вырезан человеческий череп, а сам клинок — слюдяной. Слюда, понимаете? Она хрупкая. Ею нельзя убить. Клинок из слюды просто вставляют в рану и оставляют труп на всеобщее обозрение.

— Зачем? — моргнул рогач.

— Чтобы все знали — это была казнь. Возмездие. Высшая мера наказания. Называйте как хотите. Что поделать — другая культура…

— И вы хотите сказать, что кто-то поступил аналогичным образом, чтобы свалить вину на вас? Кто-то, кто кроме вас настолько хорошо разбирается в обычаях зейнарцев?

Ариэл кивнул.

— И вы кого-нибудь подозреваете?

Ариэл покачал головой. Он мог навскидку назвать в столице трех-четырех людей, кто его недолюбливал настолько, чтобы обвинить в убийстве, но никто из них не был связан с Зейнаром. Кроме покойного Фила Годвина. Нет, он не служил с ним в одном полку, но, помешанный на мумиях, погребальных обрядах и экзотических традициях южных и восточных земель, служитель музея однажды побывал в Зейнаре, который, между прочим, граничил с Кайтарром и еще недавно был одной из провинций этой древней страны. Фил ездил в Зейнар буквально за несколько месяцев до начала там беспорядков. Он мог знать об этом обычае. Но мог ли кому-то о нем рассказать?