Кошки-мышки - Паттерсон Джеймс - Страница 45

На пару секунд я почти ослеп, а затем почувствовал ожог: ботинки и брюки на мне загорелись. Я машинально закрыл лицо ладонями.

– О Господи! – простонал рядом Гроуз. Вдруг я услышал шипение, словно на гриле поджаривался бекон. Оставалось только молиться, что роль бекона исполняю не я. Нам с Гроузом не хватало воздуха: мы задыхались, с бульканьем втягивая в себя дым. Пламя заплясало по моей рубашке, а до слуха донесся издевательский смех Сонеджи:

– Добро пожаловать в ад. Кросс! Гори, крошка, гори!

Гроуз и я, сорвав с кровати одеяло и простыни, принялись сбивать огонь. Нам повезло: мы довольно быстро управились с пламенем, охватившим нашу одежду и обувь.

– Он хотел сжечь Шарифа заживо! – проорал я Кармину. – У него эти штучки не кончились! Я успел заметить, по крайней мере, еще одну такую же бутылочку.

Спотыкаясь и пошатываясь, мы бросились по коридору вслед за скрывшимся Сонеджи. Внизу мы встретили еще двух детективов. Они были ранены и не могли продолжать преследование. Сонеджи действовал сегодня, как настоящее привидение.

Мы метнулись к лестнице черного хода, где наши шаги тут же отозвались гулким эхом. Глаза слезились, но все же я мог видеть, куда ступаю.

Гроуз остановился и по рации передал информацию остальным полицейским:

– Внимание! У подозреваемого имеется зажигательная бомба! У Сонеджи есть бомба! Будьте предельно осторожны!

– Какого черта ему тут надо? – недоуменно бросил мне вслед встретившийся по дороге детектив. – Он что-то замышляет, чтоб его разорвало?!

– Именно так, – выдохнул я. – Мне кажется, ему не терпится побыстрее умереть. И он хочет остаться знаменитостью. Покончить с собой при помощи взрыва. Это в его стиле. Может быть, он взорвет себя даже здесь, в Беллвью.

Гэри Сонеджи всегда стремился привлечь к себе всеобщее внимание. Еще будучи мальчиком, он был одержим рассказами о «преступлениях века». Сейчас я уже не сомневался в том, что Сонеджи был готов умереть. Но только сделать он это должен был исключительно эффектно. С шумом, грохотом и жертвами. Даже из собственной смерти ему не терпелось устроить настоящее представление.

Захлебываясь в кашле и хрипя, мы, наконец, добрались до дверей вестибюля. Дым раздирал горло, в остальном я чувствовал себя превосходно. Только вот пока оставалось непонятным, какие шаги нам следует предпринять.

Ярдах в тридцати впереди я заметил какое-то хаотичное движение. Прорвавшись через взбудораженную толпу, я попытался поскорее покинуть здание. Слух о пожаре уже распространился. Входящие и выходящие посетители госпиталя всегда создавали столпотворение не хуже, чем в метро. Можете себе представить, что происходило здесь сейчас.

Однако через некоторое время я все же оказался на крыльце больницы. На улице шел сильный дождь, и все стало серым и мрачным. Я тщетно искал взглядом Сонеджи.

У входа под навесом, покуривая, стояла кучка врачей и посетителей. Они еще ничего не знали об экстренной ситуации, а возможно и слышали, но привычка к неожиданностям взяла свое. Мощеную дорожку, ведущую от здания больницы, переполнял поток прохожих, прикрывшихся зонтиками. Из-за этого отыскать среди них Сонеджи казалось занятием безнадежным.

Куда он запропастился, черт подери? Куда он мог деться? От гнетущего осознания того, что я вновь его потерял, у меня опускались руки. Это становилось невыносимым.

Под грязными вылинявшими зонтиками на Первой авеню полным ходом шла торговля съестным: хот-догами и знаменитыми нью-йоркскими пончиками.

И никаких следов Сонеджи.

Я почти отчаялся, но все же продолжал осматривать улицу. Мне никак нельзя было упускать его на этот раз. Никогда больше не представится такого прекрасного случая свести счеты. Внезапно в толпе образовалась брешь, и тут я заметил его.

Есть!

Сонеджи передвигался к северу по тротуару вместе с небольшой группой пешеходов. Я немедленно начал погоню, Гроуз не отставал от меня. Мы оба вынули пистолеты, хотя в такой толпе стрелять никто бы не рискнул. Множество женщин, детей и стариков приходили в больницу и столько же покидали ее.

Сонеджи начал метаться то влево, то вправо, перебегая зигзагами среди горожан. Я понял, что он заметил нас и пытается скрыться.

На этот раз ему пришлось импровизировать по ходу дела. Как я успел понять по его последним действиям, у него сильно нарушилась мыслительная способность. Он потерял былую ясность и четкость планирования своих поступков. Вот почему он готов умереть прямо сейчас. Он не может дальше так существовать. Он теряет рассудок и постепенно затухает. Сонеджи не в силах вынести этого болезненного процесса.

Впереди шли дорожные работы, и половина улицы была занята рабочими в строительных касках. Раздраженные гудки автомобилей звучали одной сплошной сиреной.

Внезапно я увидел, как Сонеджи неожиданно отделился от толпы. Что за чертовщина? Он бежал в направлении Первой авеню прямо по скользкой мостовой. Его заносило из стороны в сторону, но он припустил, как мне показалось, изо всех сил.

Я наблюдал, как он подал вправо и накренился. Сделай нам одолжение! Поскользнись и грохнись прямо сейчас! Но он удержал равновесие и вскоре поравнялся с городским автобусом, притормозившим у остановки.

Чуть было не растянувшись на тротуаре, Сонеджи изловчился и уже через секунду оказался внутри этого проклятого автобуса.

В салоне оставалось место только для стоящих пассажиров, и мне было видно, как Гэри, отчаянно размахивая руками, что-то кричит своим новым попутчикам. «Господи, он угрожает им! – сразу же сообразил я. – Он попал в городской маршрутный автобус со своей зажигательной бомбой!»

Детектив Гроуз стоял, слегка покачиваясь, рядом со мной. Волосы его спутались от ветра, лицо было вымазано сажей. Он размахивал обеими руками, пытаясь притормозить какую-нибудь машину. Рядом остановился полицейский седан, и мы мигом вскочили в него.

– С тобой все в порядке? – только и успел спросить я Кармина.

– Наверное. Надо его догнать.

Мы поехали вслед за автобусом по Первой авеню, включив сирену и ловко лавируя между другими машинами. Один раз нам чудом удалось избежать столкновения с такси. Дорога была скользкая, и обогнать автобус оказалось не так-то просто. К тому же, этого сейчас делать было никак нельзя.