Конец лета (др. перевод) - Стил Даниэла - Страница 14

Дина слегка кивнула. Она была поглощена своими мыслями вплоть до того момента, как Ким подрулила к стоянке гостиницы.

— А почему ты, черт возьми, не хочешь, чтобы он взглянул на твои работы?

Скрытность Дины всегда раздражала Ким. Дина была единственной из всех учениц в художественной студии, у которой был замечен настоящий талант, но она единственная из всех, кто скрывает его уже в течение двадцати лет. Другие же пытались преуспеть на поприще живописи, но не смогли.

— Я же сказала тебе. Я не готова.

— Ерунда! Если ты не позвонишь сама, я сообщу ему номер твоего телефона. Уже давно пора явить миру гору твоих шедевров, которые стоят в студии лицом к стене. Это преступление, Дина. Ты ведешь себя неправильно. Иисус, когда я вспоминаю тот хлам, который я рисовала и разбивалась в лепешку, чтобы продать…

— Это не было хламом. — Дина ласково взглянула на подругу. Но они обе знали, что работы были не так уж хороши. Ким намного удачнее давалось искусство организации рекламных объявлений, сочинения названий и оформления выставок, нежели искусство живописи.

— Это был хлам, и мне на это наплевать теперь. Мне нравится то, что я делаю сейчас. А что ты думаешь о себе?

— Мне тоже нравится то, что я делаю.

— А что это то? — Кимберли почти не скрывала своего огорчения, что было заметно в ее словах. Она всегда ощущала досаду, когда речь заходила о работах Дины.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Ты знаешь чем. Я рисую, забочусь о Марке и Пилар, веду хозяйство. Я постоянно занята.

— Да, ты постоянно о ком-то заботишься. А о себе? Разве для тебя было бы так уж плохо увидеть свои работы, выставленные в галерее, а не только в офисе своего мужа?

— Где они висят, не имеет значения.

Она не осмеливалась сказать Ким, что они уже давно не висели и в офисе. Марк нанял нового оформителя шесть месяцев назад, который заявил, что ее работы «слабые и унылые», и убрал их совсем. Марк принес все картины домой, включая маленький портрет Пилар, который теперь висел в зале.

— Для меня важен сам процесс рисования, а не демонстрация результатов.

— Это похоже на игру на скрипке без струн, черт возьми! Это бессмысленно.

— В этом есть смысл для меня. — Она говорила мягко, но твердо, и Ким покачала головой, пока они выбирались из машины.

— Я думаю, ты ненормальная, но я все равно люблю тебя.

Дина улыбнулась, и они направились ко входу в гостиницу.

Остаток времени они провели незаметно. Походили по магазинам, снова ужинали в «Пайн Инн». Во второй половине дня в воскресенье Дина еще раз выбралась на пляж. Теперь она знала, где он жил, различив его дом, скрытый за деревьями. Она знала теперь, какой близкой ей стала картина Уайета. Она прошла вперед, но не увидела его там и даже рассердилась на себя за то, что ее интересовало, появится ли он на пляже. А почему он должен появиться? И что она сказала бы, если бы он появился? Поблагодарила бы его за то, что он не сообщил Кимберли о встрече с ней? И что? Какое это имело значение? Она знала, что не увидит его снова.

Глава 5

Когда зазвонил телефон, она все еще находилась в студии, сидя поодаль от полотна, стараясь оценить проделанную утром работу. Это была ваза с тюльпанами, которые роняли свои лепестки на стол из красного дерева на фоне голубого неба, проглядывавшего через распахнутое окно.

— Дина? — Она была ошеломлена, услышав его голос.

— Бен? Как вы узнали номер моего телефона? — Она почувствовала, как теплый румянец разливается по щекам, и была действительно сердита на себя за то, что испытывала подобное чувство. — Ким?

— Разумеется. Она заявила, что, если я не выставлю ваши работы, она прекратит наше сотрудничество.

— Она не говорила этого! — Румянец разлился еще шире, когда она засмеялась.

— Да. Она только сказала, что у вас очень хорошо получается. Знаете что, я обменяю моего Уайета на одну из ваших работ.

— Вы с ума сошли. И Ким тоже!

— Почему вы не даете мне самому делать выводы? Не возражаете, если я появлюсь у вас около полудня?

— Сегодня? Сейчас? — Она взглянула на часы и покачала головой. Было уже больше одиннадцати. — Нет!

— Понимаю. Вы не готовы. У художников всегда так. — Его голос был таким же приветливым, как и на пляже.

Она уставилась на телефон.

— В самом деле. Я не могу. — Она перешла почти на шепот.

— Завтра? — не требовательно, но твердо сказал он.

— Бен, действительно… это не совсем так. Я… — Она запнулась и услышала его смех.

— Пожалуйста. Я на самом деле очень хотел бы посмотреть ваши работы.

— Зачем? — Она почувствовала, что ведет себя весьма глупо, задавая такой вопрос.

— Потому, что вы нравитесь мне. И я хотел бы посмотреть ваши работы. Это очень просто. Разве в этом есть что-то особенное?

— Пожалуй, что и нет. — Она не знала, что еще сказать в ответ.

— Вы будете завтракать с кем-нибудь?

— Нет. — Она снова тяжело вздохнула.

— Не надо говорить так печально. Я обещаю, что не буду использовать ваши полотна в качестве мишени для игры в дартс. Честно. Верьте мне.

Странно, но это было так. Она верила ему. Что-то было в его манере говорить, в его взгляде, который она хорошо запомнила.

— Я думаю, что могу довериться вам. Хорошо. В таком случае в полдень.

Ни один из тех, кто отправлялся на гильотину, никогда не произносил слова столь решительно. Когда Бен Томпсон вешал трубку, он улыбнулся сам себе.

Он был на месте точно в полдень. С корзиной, в которой были французские булочки, хороший кусок сыра, а также полдюжины персиков и бутылка белого вина.

— Этого хватит? — спросил он, выкладывая свои богатства на столик.

— Очень мило. Но вам действительно не стоило приезжать. — Она выглядела напуганной, наблюдая за ним из-за стола. На ней были джинсы и забрызганная краской рубашка, волосы были уложены в слегка сплетенный узел. — Я очень не люблю, когда меня ставят в неловкое положение. — На лице ее появилась тревога, пока она наблюдала за ним, и на какое-то мгновение он прекратил раскладывать фрукты.

— Я не ставлю вас в неловкое положение, Дина. Я действительно очень хочу увидеть ваши работы. Но абсолютно ни черта не значит, что я думаю. Ким сказала, что вы хорошо рисуете. И вы знаете, что это так. Там, на пляже, вы сказали мне, что вся ваша жизнь — в живописи. Ни один человек не может шутить с этим. И я не собираюсь этого делать. — Он сделал паузу, затем продолжил, понизив голос: — Вы видели некоторые работы, которые мне очень нравятся, в моем коттедже в Кармел. Эти вещи мне действительно интересны. Они интересны и вам. Если вам нравится мой Уайет, это доставляет мне радость, если же он вам не нравится, это никоим образом не изменит моего отношения к этой картине. Ничто из того, что я увижу, не сможет помешать вам продолжать свое дело или даже изменить ваше отношение к нему. Никто не сможет когда-либо что-нибудь здесь изменить.

Она молча кивнула, затем медленно направилась к стене, у которой стояли, опираясь друг на друга, спрятанные и никем не замечаемые двадцать картин. Ничего не говоря, она повернула их наружу одну за другой, бросая свой взгляд только на краски на полотнах, пока она их поворачивала. Она не смотрела на него, пока наконец он не сказал:

— Стоп.

Она с удивлением подняла глаза и увидела его опершимся на ее рабочий стол с непонятным выражением в глазах.

— Вы что-нибудь чувствовали, когда рассматривали Уайета? — Он изучал ее лицо и задержался на глазах.

Она кивнула.

— Я чувствовала очень многое.

— Что именно?

Она улыбнулась.

— Сначала, очутившись в вашем доме, я испытала удивление. Но затем что-то похожее на благоговение, на радость от созерцания этой картины. Я чувствовала, как эта женщина притягивает меня, как будто я уже знала ее прежде. Я почувствовала все, что, на мой взгляд, Уайет хотел сказать мне. И на мгновение была зачарована этим.