Инверсия праймери - Азаро Кэтрин - Страница 18

— Я не верю, что вы хайтон.

— Почему?

Его удивление казалось совершенно искренним. Если он и подделка, он либо не знал этого сам, либо был поразительно хорошим актером. Но я не верила в его подлинность. На таком близком расстоянии я безошибочно опознаю эмоции аристо — но от этого не улавливала ничего. Гладкая стена.

Я подошла к балконной двери и выглянула из-за занавески. В саду под окном дежурил охранник.

— У вас хорошая охрана.

— Похоже, недостаточно хорошая.

— Не понимаю только, зачем. — Я опустила занавеску. — Вас охраняют одиннадцать человек, из которых по меньшей мере у одного в теле биомеханическая система. — Я подумала об охраннике с Источниками. — Это вроде бы говорит о том, что вы — могущественный хайтон, занимающий положение, какого вы не можете иметь по возрасту. И мало кто, тем более в ваши годы, имеет желание или необходимость подвергаться сложной и болезненной операции по вживлению в мозг киберзамка. И поскольку киберзамок контролируется не вами, а вашими охранниками, логично предположить, что они подчиняются кому-то другому.

Он уставился на меня:

— Откуда вы все это знаете?

Я не знала. О большей части этого я только догадывалась, но он сам все и подтвердил.

— Я знаю свое дело.

— Да. Похоже.

Тут уже я изумленно воззрилась на него. Ни один аристо не признает открыто, что кто-то вроде меня, являющийся для них не более чем товаром, силен в чем-либо кроме прислуживания им, аристо. Нет, разумеется, они прекрасно знают наши способности, но никогда не признают их. Этот человек обладал манерами, выправкой, произношением хайтона. Но не презрением.

Подлинный аристо не делал бы секрета из намерений наказать меня за мои поступки. Я бы ощущала эти намерения. Но я не ощущала ничего. Он казался расстроенным и заинтригованным одновременно, но и этого я не ощущала. Это было едва ли не хуже их обычной внутренней пустоты.

И тут меня осенило. Он блокировал свое сознание. Это были не инстинктивные психологические стены, которые может воздвигать вокруг своего сознания любой — не важно, эмпат он или нет. Этого человека защищали грамотно поставленные ментальные барьеры. Он умел запрещать своему НТК передавать сигналы другим эмпатам. Мне хорошо известно, сколько сил и времени требуется на то, чтобы обучиться этому искусству. Это входило в мою подготовку как Демона. Это отличалось от тех виртуальных дверей, которые я закрывала, показывая другим эмпатам, что мои чувства касаются только меня. Это были укрепленные защитные блоки, преодолеть которые мог только более сильный разум.

Но ведь такие барьеры ставят только псионы. Только псионы! У нормальных людей нет ни нужды, ни возможности делать это. По правде говоря, даже с помощью биомеханических систем большинство псибернавтов не способны ставить барьеры такой мощности, как я ощущала у этого человека. Он блокировал даже меня. Это означало, что он телепат, и сильный. Но ни один аристо не может быть псионом. Таких свойств просто не было в их драгоценном генофонде.

— Почему вы так на меня смотрите?

— Как?

— Словно я редкий лабораторный экземпляр.

— Я просто хочу понять, зачем Источнику путешествовать под видом хайтона.

Он вспыхнул от гнева:

— Вы… вы вламываетесь сюда, угрожаете мне, размахиваете оружием, подвергаете сомнению чистоту моей крови… Так я не очень-то впечатлен.

Давайте, стреляйте. Вы же Демон, вот и стреляйте. Как это вам положено?

Убивать без жалости.

Мне не нужна была телепатия, чтобы видеть: его гнев настоящий. Он верил, что он хайтон.

— Мы никогда не убиваем без жалости. Как мы могли бы? Мы же эмпаты. Мы чувствуем, что ощущают наши жертвы.

— Эта вещь, которую вы называете эмпатией — разум слабеет от нее, — его голос сделался тише. — Это болезнь. Люди с этой болезнью должны укреплять свой разум, чтобы преодолеть недуг.

Этого-то он откуда набрался?

— Это что, говорили вам ваши родители, когда учили вас скрывать свои телепатические способности?

Он побледнел, и я не сомневалась: я попала в точку. Он был псионом, а это значило, что ни один из его родителей не мог быть аристо. Однако кто-то приложил массу усилий для того, чтобы скрыть этот факт. Почему? Да, многие хайтоны имеют детей от своих сервов и некоторые растят этих детей, попадающих в касту посыльных. Но вырастить такого ребенка как хайтона — дело неслыханное. Это означало бы феноменальное «загрязнение» их бесценного генофонда, чистотой которого они так гордятся.

— Как долго, по-вашему, вы сможете еще скрывать это?

Он не сводил с меня глаз.

— Что вы собираетесь делать?

Я сама себе не верила: он меня боялся! Общаясь с хайтонами, я улавливала множество эмоций: презрение, злость, брезгливость, раздражение, похоть. Только не страх. Стоило им убедиться, что я Источник, как они отказывались признать, что этот Источник способен пробудить в них страх. И все же я ощущала его ясно и отчетливо.

Я его ОЩУЩАЛА!

У меня на лбу, выступила испарина. Секунду назад барьеры казались неодолимыми. Теперь они рассасывались, по крайней мере для меня. Его сознание было ментальной крепостью, овладеть которой можно только путем ожесточенной борьбы умов, и все же я ощущала его. Должно быть, он добровольно убрал стены; я ничего для этого не делала. При этом я не ощущала с его стороны ни желания убрать эти барьеры, ни сознания того, что это произошло.

Он смотрел на меня с таким желанием, что застал меня врасплох. Кровь прилила мне к лицу — и к более интимным местам. «Блок!» Псимвол «Блок» вспыхнул, но не исчез, а продолжал мигать, информируя меня о том, что блок не действует. Либо его желание было слишком сильным, чтобы его заглушить, либо я ощущала то же самое. Да что со мной? Все не правильно. Нет, все правильно, и это уже не правильно.

Я глубоко вздохнула. Спокойно. Тебе надо узнать, кто он. Но как? Ну по крайней мере я имела неплохую отправную точку: если кто-то хотел выдать его за хайтона, он должен был дать ему хайтонское имя.

— Чего я не понимаю, — заявила я, — так это того, зачем ваши родители дали вам имя, на которое у вас нет прав.

Это замечание не вывело его из себя, как я надеялась. Он только пожал плечами.

— У меня больше прав на это имя, чем у сотен других людей, носящих его.

Сотен. Так. Учитывая, что всех аристо не больше нескольких тысяч, имя должно быть из популярных. Какие распространенные среди аристо имена я знаю? Это несложно. Крикс. Тарка звали Крикс, я никогда не забуду этого.

Что еще? Витар, и Джейбриол, и…

Джейбриол. Джейбриол. Теперь я знала, почему этот человек показался знакомым мне и Рексу, а ни Хильда, ни Таас его не узнали. Этот лже-аристо, этот голубок в теле хищного волка, казался ожившей копией хайтона, человека, умершего, когда Хильда была еще маленькой, а Таас и не родился еще. Этот человек напоминал покойного Императора Джейбриола Куокса, отца нынешнего Императора.

Но между сидевшим передо мной купцом и голографическими портретами Джейбриола Куокса была огромная разница. Хотя покойный Император в юности мог быть и симпатичнее, с возрастом лицо его сделалось жестче, выявив его истинную натуру. Его сын, нынешний Император, был изящнее, спокойнее — и не уступал ему в пороке. Годы проявили жестокость на его лице. Человек передо мной не имел и намека на эту жесткость.

Мысль, вертевшаяся в моей голове, была абсурдной. Она не могла быть правдой. Но я хотела проверить ее.

— Как вы собираетесь править, Джейбриол? Ваш народ никогда не согласится, чтобы их Императором стал телепат.

Он покраснел:

— С разумом у меня все в порядке. Мой народ примет меня.

Нет. Нет! Это не правда. Этого не может быть. Но теперь, когда его разум открылся мне, возможность ошибки отпадала сама собой. Мы все ошибались.

Ур Куокс имел наследника.

Я заставила себя говорить спокойно.

— Вы — Источник. Это единственная возможность родиться псионом. У вас должны быть гены обоих родителей… — обоих… Обоих. — Я пригляделась к нему. Теперь я явственно видела в его лице черты Куокса. Он не только напоминал покойного Джейбриола Куокса, но и имел явное сходство с нынешним Императором. — Но это значит, что ваш отец — Император — тоже хайтон только наполовину. Вы не больше чем на четверть аристо.