День без смерти (сборник) - Кудрявцев Леонид Викторович - Страница 42

Ладно, подумал Рон Гре, на крайний случай остается Возвращатель Времени.

Принять решение трудно — зато какое блаженство, когда оно принято! Рон Гре совершенно самостоятельно открыл эту старую истину, запирая за собой дверь лаборатории. Всего через полчаса, дожевывая на ходу, он бежал назад, даже без биоусилителей чувствуя каждой клеткой своего настроенного, словно радиотелескоп, тела, что приключилась беда.

4. В звездопаде

А потом все перемешивается, как в диковинном безалкогольном коктейле, — пронзительно-красные сигналы тревоги, и зеленые огни индикаторов противометеоритных лазерных батарей, и короткие удары бортовых двигателей, и толчки ускорения; и все это валится в одну кучу, а потом — раз, другой, третий — внешний стук по корпусу корабля.

— Метеоритная атака, — радостно говорит капитан Никитин.

— Ее только недоставало, — говорю я.

Корабль висит сейчас один в необъятном небе, до ближайшей планеты несколько лет лёта с нашей скоростью, двигатели все время барахлят, аварийные роботы их чинят, а потом приходится чинить аварийных роботов, и вовсе не очевидно, что нам удастся из всего из этого выпутаться. А тут еще метеоатака.

— Не понимаю, откуда здесь столько метеоритов, — говорю я. — На моих картах нет ничего подобного.

Корабль наш маневрирует: тормозит, ускоряется, отрабатывает повороты, бочки, виражи и другие фигуры высшего пилотажа. Словом, ведет себя как змея, которую забрасывают камнями. Делает все, чтобы увернуться. И увертывается. Но иногда в нас все-таки попадает. Порядка нескольких раз, как говорят перестраховщики.

Вдруг капитан Никитин отстегивается от кресла, встает и направляется к распределительному щиту с таким видом, будто хочет там что-нибудь выключить.

— Эй, — говорю, — капитан! В чем дело?

В этот момент корабль делает резкий вираж, уходя от очередного булыжника, и капитан Никитин, естественно, растягивается на полу рубки. Потом встает и продолжает движение к распределительному щиту.

— Я хочу выключить шкибер, — говорит он.

Ну вот, думаю, дождался. А ведь дядя Степа тебя предупреждал, что он сумасшедший. Тогда ты не послушался. Других тоже не слушал. Никитин просто спортсмен, считал ты, отчаянный парень. Главное- уйти в рейс. Вот теперь и расхлебывай.

— Это еще зачем? — спрашиваю.

— Мне кажется, он не совсем исправен, — говорит он.

— Это вам только кажется, — говорю я. — Я совсем недавно его проверял. Я за свое хозяйство ручаюсь.

Он тем временем преодолел уже половину пути до распределительного щита. Останавливаться, конечно, не собирается.

— Недавно, — говорит. — Год назад я его и сам проверял.

— Да вы что, не понимаете, чем это может кончиться? — почти кричу я.

— Прекрасно понимаю.

— А кто поведет корабль, когда вы выключите шкибер?

— Вот вы и поведете. Или я сам, если вам трудно.

А корабль между тем будто танцует свой корабельный народный танец. Сплошные па и пируэты. То вправо его ведет, то влево, и все время дергает и бросает, и не поймешь, где верх, а где низ. Очень богатый репертуар. И капитана Никитина тоже, естественно, швыряет по всем углам. Оттого мы так долго и разговариваем. А всего-то от наших кресел до этого щита метров восемь, от силы. Но корабль-то честно отрабатывает программу, как на параде. Бог мой, думаю, да разве же я смогу такое выделывать? Да и никто не сможет. Только машина.

— А кто будет стрелять по ним из лазеров?

— Вы, — говорит он мне. — Или я. Словом, тот, кто свободен от пилотажа.

Локаторы белым-белы, горят вспышками. Сигнал на сигнале и сигналом погоняет. А он — стрелять по ним вручную, когда там не то чтобы прицелиться, а даже и спуск нажать не успеваешь, как тебя уже хлопнет, если ты даже и разберешь, что к чему.

Корабль в этот момент опять становится на дыбы, и капитана Никитина со всего размаху ударяет головой о пульт. Некоторое время он лежит недвижимый, будто судовое имущество.

Потом открывает глаза и смотрит на меня как положено командиру:

— Штурман Буров! Идите и выключите шкибер.

— Сейчас, — говорю я ему. — Уже иду. Вот только отстегну ремни.

И начинаю делать вид, что распутываю привязную систему. Он, успокоенный, закрывает глаза и лежит неподвижно. Не считая, конечно, того, что кидает его из стороны в сторону на каждом крутом повороте.

Потом он вновь открывает глаза.

— Штурман Буров! Разве вы не слышали моего последнего распоряжения?

— Отчего же, — говорю. — Прекрасно слышал.

— Почему же вы его не выполняете?

— Да вот, — говорю, — травма. Плечо вывихнул. ремней расстегнуть не могу.

— Не лгите, — говорит он. — Или вы забыли устав?

— Да, — говорю я ему. — У меня от этой трясучки всю память отшибло.

— Тогда я вам напомню, — говорит он мне слабым капитанским голосом. — На звездных трассах члены экипажа должны беспрекословно подчиняться приказам своего командира. Вам это понятно?

— А то как же, — говорю. — Чьим же еще?

— Следовательно, как член экипажа вы должны беспрекословно подчиняться приказам.

— Разве я прекословлю? Я и слова-то такого не знаю.

— Выполняйте приказ, штурман Буров! — говорит он мне уже немного окрепнувшим голосом. — Выключайте шкибер.

— Сейчас выключу, — говорю. — Вот только рой пусть сначала кончится.

— Немедленно выполняйте приказ!

— Хорошо, — говорю. — Сейчас я выключу шкибер. А кто поведет корабль?

— Вы.

— Прекрасно, — говорю я ему. — А кто будет стрелять по ним из лазеров? Тоже я?

— Разумеется.

— Тогда я увольняюсь по собственному желанию. Я не могу выполнять невыполнимых приказов.

Где-то в этот момент к нему возвращаются силы, и он начинает ползком пробираться к распределительному щиту.

— Я вам это припомню, штурман Буров, — говорит он мне. — Вы у меня узнаете, что такое неповиновение.

— Буду вам весьма благодарен.

Звездолет тем временем продолжает крутиться волчком, капитана Никитина оттаскивает назад, но он упорнее прежнего продвигается к распределительному щиту.

— Зря вы капризничаете, штурман, — говорит он потом, ухватившись наконец за его основание и делая попытку приподняться. — Пока я с вами, вам ничто не грозит.

— Охотно верю, — говорю я. — А вам?

Он изображает улыбку на своем разбитом лице.

— Ну, мне тем более! Я ведь не могу умереть. Здесь сквозь защитный лазерный заслон каким-то чудом продирается крупный метеорит, и шкибер реагирует на него наиболее естественным образом — задирает корабль носом кверху. В результате этого маневра капитана Никитина отрывает от распределительного щита и бросает назад, к нашим креслам, и его лицо оказывается в каких-нибудь несчастных тридцати сантиметрах от моего, и я вижу, что ОН В ЭТОМ УВЕРЕН.

— Я не умру, Буров, — говорит он потом, немного отдышавшись после падения на пол. — Я не могу погибнуть в рейсе. Да и с вами, пока вы со мной, ничего не случится.

— Почему? — говорю я, как последний на свете тупица.

— Не знаю, — говорит он. — Но, по-моему, я бессмертен. Я это сто раз проверял.

Я, естественно, молчу. Чего уж тут скажешь? А рой тем временем редеет, и толкает наш корабль не так уж часто, но капитана Никитина успело до того измочалить, что он лежит мешком возле своего кресла без всяких новых попыток выключить шкибер. Потом он собирается с силами, приподнимается, взгромождается на свое кресло рядом со мной и пристегивается ремнями. И вовремя, потому что корабль тут же снова бросает вбок.

— А кто будет шкибер выключать? — говорю я.

Он сидит злой и на меня не смотрит. Это длится довольно долго, потом он говорит официальным голосом:

— Штурман Буров, вы обратили внимание, что рой сейчас поредел?

Я даже и отвечать не стал. Зачем же отвечать на такие вопросы?

— Мы сейчас уходим от роя, — говорит он. — Вы обратили внимание, что работают только кормовые батареи, а носовые бездействуют?