Солдаты мира - Леонов Борис Андреевич - Страница 60

Тулупов смотрел на лейтенанта с возрастающим интересом:

— Вы хоть командира-то роты поставили в известность?

— Никак нет, товарищ генерал-полковник, не поставил.

— Почему?

— С третьего направления должен был стрелять только мой взвод. Но в последний момент нас в конец отодвинули.

Ордынцев кивнул, подтверждая.

— И все же в таких случаях командира роты, к тому же и руководителя стрельбы, предупреждать вы обязаны.

Лейтенант молчал.

— Ясно, — сказал Тулупов неопределенно, и в слове этом присутствующим послышалось только одно: ясно, Ермаков — своевольник. А между тем самому Тулупову ясно было совсем другое: доложи лейтенант Ордынцеву, тот наверняка отверг бы затею Ермакова, да еще взгрел бы в придачу. Рассчитывал ли Ермаков, что его поймут и без слов, или ему все равно, раз дело сделано, но Тулупов оценил молчание.

— А скажите-ка, товарищ лейтенант, — подал голос несколько отошедший Степанян, — вы готовы взять на себя ответственность, если рота сегодня срежется и получит двойку? Хотя и не зачетная, а все же стрельба!..

— Я, товарищ полковник, готов отвечать за все последствия моих поступков. Другому меня не учили. Только никто больше не срежется, если с третьего направления разрешат стрелять моему взводу.

— Обождите хвастать, — перебил Степанян уже без прежнего раздражения в голосе. — Можно, товарищ генерал-полковник, посмотреть на этого молодца в деле? А то языком чесать все мастера.

— Раз просит, почему не разрешить? — улыбнулся Тулупов и заговорщически подмигнул лейтенанту.

Генерал думал сейчас о том, что в словах Ермакова, видимо, есть здравый смысл. Он и сам воевал против того, чтобы точность стрельбы достигалась в привычной, выверенной обстановке. Значит, не вытравлено это зло, и стоит, быть может, проверить огневиков в других полках. И насчет борьбы за каждый поражающий выстрел тоже стоит подумать… А в штабе еще удивляются: и чего командующего носит на ротные занятия?

— Кто стреляет первым? — спросил генерал у Ермакова.

— Разрешите мне самому?

— Не разрешаю. Я не сомневаюсь, что вы умеете корректировать огонь. Назначайте первым одного из наводчиков взвода.

— Ефрейтор Стрекалин.

— Это ваше дело. Действуйте.

Когда сапоги Ермакова простучали вниз по лестнице, Степанян посмотрел на генерала.

— Каков… а? — спросил не то осуждающе, не то восхищенно. — Ну, завали он мне стрельбу!

В душе генерала шевельнулось чувство симпатии к этому вспыльчивому, колючему человеку, который сейчас так откровенно желал удачи дерзкому лейтенанту.

Теперь все на вышке следили только за третьим танком. И когда трасса первого снаряда хлестнула по земле недалеко от цели, у многих вырвался вздох.

— Опя-ать! — огорченно воскликнул старший лейтенант Линев.

Но тут же второй раскаленный шарик стремительно выкатился из пушечного ствола, сверкнул в пыльном воздухе, вошел в самую середину бегущей мишени, ударил в бугор, круто подскочил и потерялся в просторном небе полигона. Степанян выразительно крякнул:

— Вот это корректировочка! Ай да лейтенант!

Танки танцевали на расплющенных суглинистых трассах, вздымая пыль, приседали в рытвинах, грозно вздыбливались над краями глубоких ям, а стволы орудий завороженно тянулись к линии переднего края «противника» — туда, где чернели остовы разбитых, обгорелых машин и густые длинные метелки пулеметных трасс одну за другой смахивали возникающие цели…

Потом из третьего танка стреляли другие наводчики взвода Ермакова, и все повторялось с поразительной точностью, словно за орудийным пультом находился один и тот же человек.

— Жаль, не сообщил он им величину отклонения, — заметил Степанян. — При такой подготовке они бы и на пятерку вытянули.

— А не кажется ли вам, — спросил Тулупов, — что нынешняя их четверка дороже иных пятерок? — Оставив дальномер, он повернулся к Ордынцеву: — Павел Прохорович, не найдется ли у вас запасного комплекта спецодежды? Хочу посостязаться с вашими огневиками.

Генералу предложили первый танк, однако он выбрал третий. Юргин вызвался поехать командиром экипажа, но тут Тулупов отказал, попросил кого-нибудь из сержантов. И дело было не только в том, что командующему хотелось посмотреть, как молодые командиры управляют экипажами в атаке. По временам Тулупов испытывал странное желание хоть час побыть на месте рядового, как бы свалив тяжесть генеральских погон, почувствовать над собой уютную сержантскую власть.

Со стрельбы Тулупов привез четверку — пятерка на третьем направлении исключалась — и возвращался к вышке подобревший. Что ж, будь ты хоть прославленным полководцем, а солдата в тебе признают лишь по умению стрелять, от этого никуда не денешься. Хотя, конечно, вслух не скажут…

Командир полка встретил командующего на исходном рубеже и шел рядом, приотстав на полшага.

— Какие выводы из нынешней стрельбы сделали, товарищ Юргин?

— Вывод один, товарищ генерал-полковник: подучить командиров и наводчиков корректированию огня.

— Подучить? А надо ли подучивать взвод Ермакова? Сколько вы таких взводов в полку знаете?

Юргин замялся.

— Я же недавно полк принял, — начал было он, но Тулупов оборвал:

— Знаю, с какого числа вы полком командуете. Но сегодня не первая стрельба в вашу бытность командиром. Извольте отвечать.

Подполковник молчал, ускорив шаг, пошел вровень с генералом. Тот нетерпеливо скосил глаза на спутника, и Юргин заговорил:

— Выдумывать и предполагать не хочу, товарищ генерал-полковник. А сказать честно — не знаю. Две недели сроку — доложу в точности.

«Эге, да ты не столь уж робкий мужик», — подумал Тулупов.

— Хорошо, — кивнул он. — Через полмесяца возьму по одному наводчику из каждой роты, вывезу на незнакомую местность и прикажу стрелять в самых сложных условиях, какие сумеем создать. Если эта сводная команда получит низкую оценку, буду считать: выводов вы не сделали… Позор! Три экипажа подряд не могли сообразить, какое отклонение дает пушка, и лупили до конца на одной установке прицела. Вот я еще с Ордынцевым поговорю!..

Степанян встретил их у вышки, сказал Юргину:

— Этот самовольник-то ваш, оказывается, башковитый, чертяка. Вы поинтересуйтесь, какую он там систему тренировок для своих наводчиков изобрел. Я не во все вник, но, по-моему, дело стоящее. Выходит, и у нынешних лейтенантов можно иногда нам с вами поучиться.

Тулупов сощурился, насмешливо рассматривая полковника:

— Между прочим, командира, который перестает учиться у своих подчиненных, опасно назначать даже отделенным.

Полковник смолчал.

Втроем они направились к полевым классам. И тут увидели, как рослый танкист прикреплял к деревянному щиту цветастый боевой листок. Заметив начальников, он выпустил листок из рук, и тот, приколотый лишь в одном углу, свернулся в трубку.

— Комсомольский секретарь? — спросил Тулупов.

— Бывший групорг. Секретарь занят, так я по привычке. — И, спохватясь, представился: — Наводчик орудия ефрейтор Стрекалин.

— Как стреляли, товарищ Стрекалин?

— Хорошо, товарищ генерал-полковник.

— Что ж не отлично?

— Пушка отклонение дала, внес поправку — вторым срезал мишень.

— А может, руки дрогнули и пушка ни при чем?

Танкист покачал головой, вывернул наружу широченные ладони, словно хотел доказать, что в таких руках пульт не дрогнет и от прямого попадания снаряда в танк.

— Это ж наш нарушитель спокойствия, — заметил Юргин. — Спорторгом-то вас оставили, Стрекалин?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Ну, тогда у вас двойная возможность поскорее оправдаться.

Генерал понятливо сощурился:

— Стало быть, комсомольской должности лишили, потому и бывший групорг?.. Что ж… было бы только желание поправить дела.

Тулупов с интересом следил, как солдат, расправив на щите боевой листок, по углам его вместо кнопок вдавил в доски короткие гвозди.

— Какой грех за ним? — спросил Тулупов, когда солдат ушел.