Солдаты мира - Леонов Борис Андреевич - Страница 35

Перед присягой карантин решили обстрелять. Все сладко разволновались, а когда после завтрака выдали каждому ватники и валенки, а десятерым салагам — автоматы, настроение вовсе поднялось, и бахвальство некоторых парней начало принимать нахальный оттенок. Мишка Арепьев из Якутска убеждал всех, что снимал с кедра белку одной дробинкой в глаз, а Стаська Гужавин едва не подрался с рыжим хлопцем из Закарпатья, который ни в какую не хотел верить в то, что Стаська нашел дома в овраге ржавый немецкий автомат, почистил его и стрелял по воронью. Но когда карантин построился возле казармы и сержант Бархатов резко крикнул: «Смирно! По направлению к винтовочному полигону шагом марш!» — веселое возбуждение как бритвой подсекло, даже снег посуровел на дальних сопках, тревожно заскрипел под валенками.

Лейтенант Янко, тонкий, бледнолицый украинец с нервными губами, внимательно приглядывался к солдатам и иногда хмурился, словно натыкался на того, в ком был неуверен. До армии Янко работал инженером на машиностроительном заводе в Харькове. Янко был на год моложе Цветкова, и поэтому, когда на строевом плацу ему приходилось приказывать Родиону повторить какое-нибудь упражнение, он немного смущался. Вначале эти приказы раздражали Родиона, потом показались забавными. Родион почувствовал на своем лице прикидывающий взгляд лейтенанта и сердито повернулся к нему: он не выносил, когда за ним подсматривали. От быстрого шага и теплого ватника под шинелью он взмок, устало гудело правое плечо, ощетиненное тяжелым автоматом. Вскоре из-за холма вынырнули вышка и два крепколобых блиндажа. В холодном воздухе сухо треснул выстрел, и лица у ребят замкнулись. Сержант Бархатов сразу повеселел и занебрежничал, но этим еще больше разволновал карантин, который по-овечьи сбился в кучки и загнанно озирался на выстрелы. Лейтенант Янко по нескольку раз объяснял салагам технику стрельбы и сердился, если кто-то бестолково повторял его движения. Мишке Арепьеву он гневно закричал в лицо, когда тот нечаянно навел пустой автомат на Кольку Фомина и щелкнул курком. Колька слегка побледнел и отшагнул в задний ряд, прилег на снег возле Родиона. Увидев, что тот тщательно целится в желток солнца, он цыкнул слюной сквозь зубы и рванул на себя затвор. Так они лежали на промерзлой земле плечом к плечу, слушая свои дыхания, сосредоточенно целясь в невидимую точку на зимнем небе… А когда встретились глазами, то не могли сдержать мальчишеской улыбки.

Первым стрелял Стас Гужавин. Он осторожно принял из рук Бархатова отяжелевший магазин, поставил закорючку в тетрадке и прошествовал к маленькому черному столбику.

— На курок жми плавно, не дергай, — сказал посуровевший лейтенант Янко и затер сапогом окурок. — Дыши ровно, стреляй при выдохе. Шепчи про себя: двадцать два.

Неотвязно чувствуя притихших ребят за спиной, Стаська оглянулся и снисходительно подмигнул. Все растерянно улыбнулись ему и замерли. Одна за другой взлаяли три короткие очереди, жутко похожие на те, что в кинофильмах про войну, и было странно думать, что эти выстрелы принадлежат Стаське Гужавину, лопоухому непутевому парню.

Когда к столбику подошел Родион, лейтенант Янко с тревожным любопытством заглянул ему в глаза и отвернулся, словно подсмотрел недозволенное. Родион лег на землю и сбросил рукавицы. Ломая ноготь на большом пальце, сбил предохранитель и передернул затвор. Теперь было страшно даже к прикладу прикоснуться — казалось, автомат тут же заколотится, как птица в силке. Он до слезной рези в глазах всматривался в черное сердечко мишени, так что вдруг ему почудилось, будто точка на снегу дрогнула и медленно поплыла на кого. Родион взбросил голову и со страхом посмотрел на лейтенанта.

— В чем дело, Цветков? — растерялся лейтенант и прострочил глазами белое искристое, поле.

— Взгляните: там не человек?

— Где? Тебе мерещится. Это мишень качнулась, — нервно обрубил Янко и опасливо покосился на деревенеющий палец Родиона, занесенный над курком. — Стреляй, а то руки обморозишь.

Родион прижался щекой к ледяному прикладу и сощурил левый глаз, но в груди так отчаянно дергалось сердце, что мушка в прорези дрожала, как не смытая слезой соринка. Тупой удар в плечо словно отрезвил ого, и тогда он с радостным ужасом услышал выстрелы и понял, что это его выстрелы. Пустые гильзы тонким коромыслом летели в снег, и одна едва не обожгла ему лоб.

— Ты что же, вояка, весь магазин в небо выпустил? Даже в пулемет не попал, — пристыдил Родиона сержант Бархатов, но, взглянув на его белое от страха и счастья лицо, великодушно похлопал по плечу. — Теперь ты стреляный воробей. Поздравляю.

Родион устало расклеил губы и вдруг увидел Фомина. Родион предложил ему свой автомат. Колька пугливо смешался, помедлил немного и принял оружие, как полено. Лейтенант Янко хмуро столкнулся с ним взглядом.

— Что с тобой, Фомин. Заболел?

Колька остановился и потерянно посмотрел на лейтенанта.

— Нет, товарищ лейтенант, — тихо прошелестел он, и ребята заулыбались.

— Отдай Цветкову автомат. В следующий раз отстреляешься. Сегодня я не допускаю тебя к оружию. Как мертвец ходишь. Боишься?

— Нет, — покраснел Колька и покосился на друзей. — Разрешите стрельнуть разок, товарищ лейтенант.

— В другой раз. Отойди в сторонку.

Колька сгорбился и просительно взглянул на ребят. Те растерянно молчали. Но поднимая головы, Колька сунул Родиону автомат и побрел в блиндаж. Лейтенант вдруг перехватил жесткие глаза Родиона и смущенно поскреб ногтем переносицу.

— Фомин! — буркнул он. — Иди попробуй.

Колька остановился и через плечо вскинул непривычно злое лицо. Дразнящая мысль о том, что он может ошарашить сейчас всех, изумила его настолько, что он побоялся расстаться с этой мыслью и поспешно выпалил:

— Я не буду стрелять!

— Как это не будешь? — невозмутимо, словно заранее зная ответ, спросил лейтенант. — Я тебе приказываю стрелять. На исходный рубеж шагом марш!

И команда эта переломила что-то в душе рядового Фомина, словно ветер дыхнул на короткий язычок огня и погасил его. Но Колька успел заметить почтительное удивление на лицах ребят, и этого ему было достаточно для того, чтобы подчиниться приказу лейтенанта. Он понял: это не приказ, а извинение.

С первыми выстрелами Фомина мелко замотало, будто он вцепился не в автомат, а в электрический провод. Последней очередью он все-таки захлестнул пулемет. Черное сердечко медленно поплыло к земле. Колька вскочил с бледным лицом, потерянно впился в снежный холмик, за который покатилось сердечко, и улыбнулся, когда оно вдруг снова равнодушно показалось на горизонте. Лейтенант Янко покосился на Фомина, потом на Цветкова и приказал карантину строиться.

Родион шагал рядом с Колькой и чувствовал, как тот сосредоточенно прислушивается к себе, не зная, чему больше верить: радости или недавнему испугу. Сейчас Родиону было легко понять этого маленького чудака: то же самое происходило и в нем. Ребята еще ближе стали ему. Хотелось беспрерывно шутить и смеяться вместе с ними. Воспоминания о выстрелах, тревожным эхом отдающих в сердце, о черных сердечках мишеней, уплывающих в снег, только обостряли непривычно-волнующее чувство слияния со строем.

Родион так задумался, что сбился с ноги. Шагавший позади Стаська Гужавин запнулся о его валенок и сердито заворчал. На Стаську, в свою очередь, закричали те, кто шагал за ним: «Эй, впереди, возьмите ногу!» Родион сделал короткий прискок, как его учил на плацу лейтенант Янко, и сразу вошел в ритм строя. Снова было легко и радостно шагать. Родион поймал Колькин взгляд и с улыбкой подмигнул ему. Колька смущенно отвернулся.

Двадцатого декабря Родион принял военную присягу. Двадцать первого он уже спал в расположении взвода управления второго дивизиона. В списке личного состава ВУД-2 рядовой Цветков числился на должности радиотелефониста, что соответствовало ефрейторскому званию. Графой ниже, обведенная химическим карандашом, скрючилась фамилия рядового Фомина. В гвардейский ВУД-2 Колька попал благодаря широко посаженным на азиатский манер глазам — дальномерщик Цыренжапов, подыскивая себе замену к демобилизации, поманил однажды Фомина и сунул в руки прибор: