М+Ж. А черт с ним, с этим платьем! - Пастернак Евгения Борисовна - Страница 7

У меня так зачесались руки все это убрать, что пришлось на них сесть. Железное правило – ничего не трогать в квартире у одинокого мужчины – я уже хорошо знала. Не дай бог! Почему-то каждый воспринимает это как желание немедленно выйти за него замуж. И совершенно никто не понимает, что женщина не для него старается, а для себя. Я, например, физически не могу долго находиться в такой квартире. Под ногами песок скрипит, чашки все внутри от чая черные… И это далеко не худший вариант.

Я наступила на горло природному инстинкту и ограничилась тем, что ногой задвинула шмотки, которые валялись в коридоре на полу, в угол. По коридору стало можно пройти.

В комнате было полегче, и от нечего делать я принялась рассматривать пачку фотографий, которые валялись на столе. Снимки как снимки, ничего особенного. Честно говоря, я думала, что увижу пару дюжин женщин всех мастей и размеров. Ан нет. То есть женщины, конечно, были, но в основном целыми табунами. Явно фотки с работы, выставок, банкетов, дней рождений. Да и места все знакомые: Ленинские горы, Питер, Гурзуф, Сочи. Я так увлеклась рассматриванием знакомых пейзажей, что чуть не пропустила одну южную фотографию. На первый взгляд, все то же – юг, пальмы, кипарисы. А на второй взгляд меня пробрал священный ужас. На фотографии была я. Правда, я. Лет на пять моложе, прическа другая, но совершенно очевидно я – прекрасно помню и свою одежду, и сумочку, и даже пляжные тапочки. Они живы до сих пор, дома лежат. Я их в баню с собой беру.

Кроме меня, на этой фотографии был Сергей и еще какие-то люди. Лица казались знакомыми, но я, хоть убей, не могла вспомнить, где их видела.

Чем больше я смотрела на эту фотографию, тем страшнее мне становилось. Мы с Сергеем выглядели на ней такими счастливыми, стояли рядом в центре кадра, махали руками тому, кто нас фотографировал… В сочетании с платьем в шкафу все это приобретало какой-то зловещий смысл. Может, у меня амнезия? Может, он был моим мужем, а потом я попала в аварию, потеряла память, а у меня был с собой чужой паспорт? И теперь я живу под другим именем? А он случайно встретил меня в метро, решил помочь, а жить со мной вместе опять не хочет, поэтому ни в чем не признается? Нет!..

Он был вместе со мной в той аварии, тоже потерял память, но у него с собой был его паспорт. Он продолжает жить под своим именем, но меня забыл. Логично… Только с родителями какая-то неувязочка получается. Они у меня одни и, кажется, не менялись. А может быть, избирательная амнезия? Наверное, у нас был несчастливый брак. Вернее, сначала счастливый, а потом случилось что-то страшное, кто-то меня оклеветал. И вот мы ехали домой на машине, он за рулем, такой неприступный (наезд крупным планом на мужественно сжатые губы), гонит сто десять, а я-то ни о чем не подозреваю! Я спрашиваю:

– Что случилось, дорогой?

И вся такая красивая, в вечернем платье, в босоножках на высоком каблуке и с розой в волосах.

Если меня и оклеветали, то наверняка на какой-нибудь презентации. Кто-нибудь подошел к Сергею и как бы между прочим спросил:

– Кстати, ты знаешь, что твоя жена спит с другим?

Сергей, естественно, морально уничтожил клеветника точным и язвительным замечанием, а потом задумался: а вдруг?

И вот мы едем в машине, он кипит от злости, но не знает, с чего начать, поэтому делает вид, что не хочет ругаться в машине. Так вот, я спрашиваю:

– Что случилось, дорогой?

При этом сижу, сексуально откинувшись на спинку сиденья. (Видна длинная нога в разрезе платья.) А он мне отвечает:

– Дома поговорим.

И газует… Тут из-за поворота выскакивают двое детей на велосипедах, он тормозит (в прямом смысле этого слова), машину заносит на скользкой дороге. (Правильно, должен идти дождь. Это создает интим в салоне и придает трагичность финалу.)

А финальная сцена такая: врезавшаяся в высокий бордюр машина и дождь. Типа, природа тоже плачет.

Да-а… Голливуд, 2004 год. В главных ролях Ричард Гир и Джулия Роберте.

Пока я увлеченно придумывала всю эту ерунду, на улице стемнело. Я попыталась набрать Наташку. Недоступна. Дома никого. Наверное, пока стояла в пробке, телефон разрядился.

От нечего делать меня совсем разморило. Когда частота зевания превысила разумную, то есть рот совсем перестал закрываться, я решила, что, когда Наташка появится дома, она мне сразу позвонит. А если я на десять-пятнадцать минут закрою глазки, ничего страшного не случится.

Я свернулась калачиком на кровати, подсунула себе под ухо телефон и заснула в ту же секунду.

Среди ночи помню какой-то шум. Спросонья я совершенно не поняла, что случилось, залезла поглубже под одеяло, обняла подушку и заснула с удвоенной силой.

Среди ночи я проснулся и понял, что на сегодня лимит Морфея выбрал. Наверное, возраст. Накатывает такое иногда – ни спать, ни работать, ни чем серьезным заняться. Я привычно дернулся врубить своего «пентюха», погонять монстров или почитать, что пишут в сети,– и вспомнил, что до компьютера придется добираться через тело молодой, теплой, славно пахнущей…

Засунул голову под подушку. Что-то было неправильно. Под словом «что-то» предполагалось «все». Неправильно появилась в моей жизни эта провинциалка. Неправильно спала на моей кровати, но без меня. Неправильно чувствовала себя хозяйкой – а она ведь чувствовала, я понял!

Но неправильнее всего было то, что я внутренне признавал за Катериной все те права, которая она себе походя присвоила: появляться у меня, когда захочет, спать в самом вульгарном смысле этого слова, даже оставаться в моем логове без хозяина!

Последнее только сейчас ошарашило меня. Я рылся в памяти, припоминая, когда кого-нибудь пускал в квартиру в свое отсутствие. Не было таких случаев! А Катерине Ивановне запросто ключи отдал, потом легко бросил ее наедине со своими интимными вещами (типа мятых рубашек). Вся ерунда, которую я напридумывал про Катю-аферистку, казалась мне теперь ерундой полной, сиречь чушью.

Да тут еще это платье… И у Петровича я так и не выспросил, что за дурацкий розыгрыш он придумал с моей якобы бывшей женой Катей. То есть у меня была когда-то супруга, но носила она причудливое имя Вероника и на мою рыжую гостью походила только полом. Еще одно воспоминание заставило меня всполошиться: я ведь угадал ее имя еще в ходе стычки с метроментом! Почему? У меня отродясь не было ни одной знакомой Кати! Катька-младший-редактор не в счет – она вызывает у меня исключительно отцовские чувства.

Я пытался вспомнить свою аспирантскую молодость и выстроить логическую схему. Итак, факты. Знакомство в метро, при котором я угадываю имя. Вероятность? Сколько есть общеупотребительных имен? Маша – раз, Света – два, Оксана – три… Допустим, тридцать. Значит, одна тридцатая, то есть три процента. Потом платье. Сколько бывает расцветок платьев? Допустим, десять. Еще десять процентов вероятности. Ах да, еще этот… покрой. Значит, не десять, а, наверное, два процента. И сколько будет, если перемножить два и три процента? Шесть на десять… в минус четвертой степени. А еще поведение Петровича. Это вообще ни в какие ворота…

Я испугался. Вернее, почувствовал, что мне должно стать страшно. «Не бывает таких совпадений!» – пытался я обеспокоить себя, но с ужасом осознавал, что ужаса как раз и не испытываю. Это чертова Екатерина Ивановна появилась в моей жизни так нагло и так естественно, и при этом без всякого намека на роман.

Попытки классифицировать наши взаимоотношения приобретали все более мистический характер и вскоре измотали меня совсем. Я так и не понял, заснул в ту ночь или нет.

Наверное, да. По крайней мере, утром со мной произошло нечто вроде просыпания. Сквозь противное марево я почувствовал, что по моей квартире без моего спроса прямо над моим ухом кто-то расхаживает. Утренний стакан «Седого графа» мог вернуть мне хотя бы нейтральное отношение к этой (вычеркнуто цензурой )жизни, но на моей кухне наглая захватчица пила из моей любимой кружки мой чай.