Стоунхендж - Никитин Юрий Александрович - Страница 31

Небо постепенно светлело. Костер догорал, багровые угли рассыпались, подергивались серым пеплом. Перун пошевелил веткой в золе, словно искал испеченное мясо.

– Если ты прав, то нам надеяться не на что?

Древние боги, а ныне демоны, как неустанно напоминал себе Томас, чтобы душить в зародыше зарождающуюся симпатию к этим созданиям, сидели уже тихо, уставшие от бесовских плясок. Все лица были обращены к калике. Тот выглядел невеселым, глаза запали.

– Это пройдет, – твердил он, – пройдет.

– Когда? – спросил Перун.

Томас ощущал, что вопрос задали все обитатели прошлого мира. Калика поднял голову:

– Это не зима, что приходит, а затем уходит… Что сейчас с нами и со всем миром – это не само пришло, это мы, люди, сотворили… Потому что боги и звери молчали. Как птицы, рыбы, деревья и гады с насекомыми. Только люди меняли мир. Но каким он будет завтра, тоже зависит от людей. Вы знаете, что в последнее свое творение, людей, измученный Род, чувствуя свое бессилие, просто влил свою кровь… Тем самым он отказался больше творить как верховный бог, это было распределено между людьми. Каждому досталось по капле, но когда в жилах течет капля крови самого Творца… Люди стали сотворителями!

Велес покачал головой:

– Да, натворили…

– А что, творят только разумное, доброе, вечное?.. Творят всякое. Но все равно, это лучше, чем ничего не делать. Стоять на месте – это сползать обратно в Хаос. Люди не стоят на месте. Они тянут мир вперед, тянут назад, толкают в сторону, даже на край пропасти, заставляют двигаться быстрее или ползти как черепаха, они бьются между собой уже не только за кусок мяса, но и за то, куда миру идти, каким быть! Такого еще не было. Таким мир стал только теперь. Штиль хуже самой сильной бури!

В наступившей тишине слышно было, как далеко-далеко закричал петух. Томас вздрогнул, напрягся: все должно рассыпаться, развеяться в дым, а исчадия демонов с ужасными криками обратятся в черный дым и устремятся обратно в ад, откуда прибыли. Даже прекрасная ангелоподобная Леля превратится в нечто жуткое, клыкастое, прежде чем рассыпаться в прах.

Петух прокричал снова. Велес нарушил тягостное молчание:

– Надо чаще собираться… Авось будем хоть знать, что с миром делается. Ведь мы его тоже меняли…

Томас спросил шепотом у Яры:

– Но ведь, как я понял калику, эти демоны… эти старые боги, не меняли мир?

– Велес, – ответила она таким жарким шепотом, что у него заполыхало ухо, – если верить калике, первый из людей, кто придумал каменный топор и стал охотиться на зверей. И других приучил. Потом он стал богом охоты. Вообще среди богов, созданных Родом, много богов, которые из людей сами стали богами. Ну, тоже как и Велес. Перун вон весь помешан на воинских подвигах, воинской чести и славе, он был лучшим воином на всем белом свете, он доказывал, что именно война улучшает породу людей, заставляет больше трудиться… Словом, он стал богом войны, как и другие боги из людей, через своих последователей.

Прокричали и третьи петухи. Усталые боги прошлых времен поднимались, исчезали. Кто просто уходил в лес, кто подолгу прощался с другими, обнимался, проливал слезу, а кто и словно растворялся в воздухе. Ни тебе черного дыма, ни запаха серы и смолы. Даже адским пламенем не пахнуло, к немалому облегчению и одновременно разочарованию Томаса.

– Петух прокричал, – сказал Велес угрюмо, – гулянка кончается… наступает время деловых людей.

Последние двое лесных жителей просто нырнули с мест в багровую россыпь углей, словно в родное болото. Томас ощутил жар, словно его душу уже жгли, пронзив вертелом, над костром.

Теперь уже ясно, что все их ночные гости пришли из ада!

Когда трое странников остались одни, калика еще сидел, уронив голову на руки, а Томас насторожился, подбежал к краю поляны.

Их кони, на которых они прибыли сюда, исчезли. Вместо них с кустов обрывали желтые листья трое самых совершенных созданий, каких Томас когда-либо видел. Нет, самым совершенным созданием была его невеста Крижина, но следом за нею стояли эти трое сказочно прекрасных коней. Все трое уже оседланные, с полными седельными сумами. Вороной жеребец, белый конь и гнедая кобыла с хитрыми глазами. У всех были длинные гривы, тонкие мускулистые ноги и у каждого грудь бугрилась сухими мышцами.

– Кони… – прошептал Томас так, словно боялся спугнуть бабочек. – Пресвятая Дева! Это нам?

– Мне и Яре, – буркнул калика, поднимаясь. Он повел плечами, разминая после долгой ночи. – Одного придется взять в запас… Ты ж не примешь в дар от демонов?

Томас оскорбился:

– Думаешь, струшу?.. Я поскачу на таком коне, даже если он на полном скаку может обратиться в дым! Да я на таком коне… Да я… Если он даже от самого дьявола из рук в руки…

Калика взял себе черного, как ночь, жеребца, Ярослава вскочила в седло гнедого, не дожидаясь помощи благородного рыцаря. Томас медленно подошел к белому, как снег, жеребцу, чувствуя значимость момента. Белого коня всегда отдают вожаку, предводителю. Он, Томас Мальтон, должен вернуться в Британию на белом коне. Да и мешок с чашей демоны приторочили именно к седлу белого жеребца.

Только одно смутно беспокоило.

У всех троих коней глаза были багровые, словно внутри черепов полыхало адское пламя.

Часть II

Глава 1

Дорога сама бросалась под ноги, а встречные деревья летели навстречу, как брошенные рукой великана. Кони мчались, словно северный ветер, люди лишь пригибались под низкими ветками, судорожно задерживали дыхание, когда кони-звери взмывали над мелкими оврагами, перепрыгивали разломы, валежины, пни.

Томас побаивался за своего белого коня, все-таки несет настоящего рыцаря в настоящих доспехах, а они железные, но тот скакал все так же впереди, сухой и неутомимый. Если бы под ним были камни, а не влажная земля, летели бы искры. И Томас не был уверен, что не пахло бы серой и горящей смолой.

Яра в этих местах не бывала, Томас тоже, дорогу указывал калика. Правда, дорог он тоже не знал, но на Руси, как он сказал, дорог нет вовсе и вряд ли будут, зато есть направления. Он и вел маленький отряд в северо-западном направлении, ориентируясь по солнцу.

Когда дорога два дня незаметно спускалась ниже, так же незаметно сырая земля перешла в мокрую, а среди леса все чаще стали попадаться болотца и болота. Огненные кони, готовые по твердому нестись, едва касаясь земли, начали увязать, чистая кожа покрылась потеками грязи. Теперь уже калика ехал на расстоянии от Томаса, белоснежный конь забрасывал его комьями грязи, а Яра плелась еще дальше, берегла одежду.

Томас оглядывался, наконец сказал с беспокойством:

– Сэр калика, ты бы поменялся с женщиной!

Олег в задумчивости осмотрел свою звериную, пропахшую потом шкуру:

– Я тоже думаю, что это ей больше к лицу…

– Да нет, местами.

– Беспокоишься?

– Конечно! Если ее что сцапает, какой овощ мы получим от ее жениха?

– От хвоста уши, – согласился Олег. – Жаль будет. Столько везли, кормили…

Яра с подчеркнутой неохотой поменялась с каликой местами, но, как он заметил, вскоре уже держалась к рыцарю ближе, чем раньше он сам. Видимо, ее гнедая кобылка не на шутку заинтересовалась белым красавцем жеребцом.

Когда болота пошли так часто, что приходилось петлять, слезать с седла и вести коней в поводу, Томас бурчал раздосадованно:

– Что за земли! То ли дело в сарацинских песках… Сэр калика, почему здесь, на Руси, столько болот?

– Эт чтоб тебе было привыкшее явиться в Британии. Там болот еще больше. А здесь болотам пришел конец… Это раньше было Болото Настоящее.

– Настоящее? А это какое?

– Эти болота перед тем что брызги с лап не самой крупной лягушки.

– А как же на нем рос лес?

– Сэр Томас, когда-то по этому самом месту ползла льдина. Так, не самая огромная, всего высотой в две-три версты. Не таяла ни летом, ни зимой. И не было здесь жизни никакой вовсе… Люди? Они тогда жили на том месте, где сейчас сарацинские пески. Там были болота и вот такой же лес… Потом на белом свете потеплело, а здесь и вовсе началось Великое Отступление Льдины. Она таяла, отодвигаясь дальше на Север, где сейчас царство Льда. На том месте, где была Льдина, образовалось исполинское Болото, которое не высыхало ни летом, ни зимой. Но шли годы… какие годы – века!.. и среди пересыхающих болот появились трава, кусты, потом чахлый лесок, а затем уже и такой Лес, что в южных странах не поверят, в глаза плюнут.