Старик - Иванин Александр - Страница 85

– Для кого это – для нас? – задал вопрос Иваницкий.

Безликий замер на мгновение, но потом расплылся в снисходительной улыбке и пояснил Иваницкому:

– Властей Российской Федерации.

– Вы или дурак, или мошенник. Теперь нет ни Российской Федерации, ни мирового сообщества вообще, если вы еще не поняли. Где ваши власти, и что они могут сделать? Шарахнуть ядерным ударом по оставшимся в живых людям? Зомби от этого только больше станет. Если бы военные на свой страх и риск не стали раздавать оружие и не организовали эвакопункты, о России вообще можно было бы забыть. Куда ты лезешь, чмо подзаборное, задолиз фанерный?

У безликого глаза полезли на лоб:

– Да как вы смеете? Что вы себе позволяете? Да я…

– Я – головка от фортепиано, – глумливо прервал его Иваницкий. – Катись подальше и воблу свою сушеную с собой забери. Я правде служу – это мой долг. А ты в холуях ходишь у всяких выродков, которые мнят, что им весь мир принадлежит.

Тут и у сухощавой аналитички глаза на лоб вылезли:

– Товарищ Нечаев, вы как своих подчиненных воспитываете? Немедленно возьмите ситуацию под контроль! В противном случае мы уполномочены снять вас с должности.

Нечаев сидел, поставив локти на стол и низко склонив голову. Он медленно поднял глаза на представителя кризисного штаба и сквозь зубы процедил:

– У меня более пяти тысяч человек на хребте сидит. Я им питание должен обеспечить, помощь и отправить на новые места жительства. Я спасаю людей. Иваницкий со всякой мразью борется. А вы чем занимаетесь?

– А вот это мы сейчас и выясним, – уверенно сказал Иваницкий.

Он обошел стол и положил руку на плечо безликого:

– Пойдем выйдем, родной, побазарить нам с тобой нужно.

Все молча смотрели на происходящее. Возмущенно-наглое выражение лица представителя кризисного штаба исчезло и преобразилось в растерянно-испуганное. Петров с ухмылкой подошел к столу и, протянув руку, схватил за волосы женщину, прибывшую вместе с начальником оперативного управления. Он одним мощным движением выдернул ее с места и перетащил через весь стол. Гоготнув, ударил ее в живот, сбив зарождающийся визг.

– Ну че, сладенькая, любовно с тобой побалакаем или как?

Иваницкий вывел с собой из кабинета растерянного Павла Олеговича. Попов все так же с довольной улыбкой тащил за волосы Агнию. Та слабо сучила ногами и безмолвно разевала рот, ее бесстрастное лицо было искажено сейчас мукой нестерпимой боли. Она даже обмочилась.

В подвал их не повели – им хватило и комнаты следователей. Трясущийся Павел Олегович блеющим голосом поведал им о том, что в один прекрасный день аппарат администрации президента остался совершенно без руководства. Один из начальников управлений, понимая действительную ситуацию, решил взять власть в регионе в свои руки. Они связались со всеми военными частями в Московской области и сообщили им о создании нового органа власти, рассчитывая, что это сработает. В общих чертах план выглядел как авантюра. Они хотели подчинить себе все военные части и удержать за их счет свою власть в регионе. Бред, конечно, но что-то у них начало получаться.

Пока Иваницкий допрашивал Павлика не-Морозова, Попов упражнялся с воблой. Тетку он уложил плашмя на пол и встал ногой ей на грудь. После чего взял со стола бутылку из-под пива и стал медленно натягивать на бутылку презерватив прямо перед глазами воблы. Презерватив, разумеется, лопнул, и Попов с тоном сожаления сказал своему материалу:

– Ты же не будешь возражать, если без резинки? Бутылка-то чистая.

И тут из дамы сплошным потоком полились признания. Но толку от этого было мало. Дама оказалась обычной кадровичкой, интриганкой и в дополнение к тому – глубоко в засохшей душе – она мнила себя рисковой авантюристкой.

Павлик не-Морозов оказался настолько деморализован, что был готов на все, что ему скажут. Иваницкий не почувствовал в нем никакой лжи. Начальник оперативного управления начал исправляться, ступив на светлую дорогу правды и служения Долгу. Новому адепту было дано задание привести в накопитель своих руководителей. Тот немедленно связался по рации со своим непосредственным начальством и проявил недюжинные таланты актера, переговорщика, обманщика и мошенника, заманивая свое непосредственное руководство в ловушку. Он сладко пел им о том, что скоро в накопителе должны собраться командиры самых крупных подмосковных военных частей, что сейчас наступает самый тот момент, который решает все. Просто нужно приехать, наобещать с три короба и заставить людей присягнуть на верность новой власти. На другой стороне его внимательно выслушивали, расспрашивали, задавали каверзные вопросы. Но мотивация у Павлика была более чем высокой. Повода для сомнений в уговорах не возникло.

Иваницкий все время разговора смотрел на Павлика и его собеседника особым взглядом через себя. В Павлике он не заметил ничего, кроме дикого ужаса и внутренней мерзости. А вот его собеседник по другую сторону радиоканала светился всеми цветами радуги низменных чувств: страх, жадность, замешенные на эгоизме, презрение ко всем окружающим и колоссальное самомнение. В конечном итоге победили жадность, властолюбие и гордыня. Новый князь Подмосковных земель и промышленности был готов явить свою сиятельную особу верноподданным.

Они должны были приехать вечером, часам к семи, а Павлику вменено в обязанность организовать достойный прием. На этом сеанс связи был окончен. Обгадившегося Павлика потащили в кабинет Нечаева. Новым властителям действительно нужно было оказать достойный прием. Агнию просто убили, а после того как она восстала, проломили ей череп топором.

Павел Олегович с подобострастием выложил все, что он знал о новой власти.

Военные похихикали и стали готовиться к приему новых гостей.

Добившись своего, Иваницкий увел своих соратников в кабинет. Времени еще было вагон, и терять его зря было большой роскошью. Следовало заняться неким Пистоном, который имел совершенно непонятные виды на накопительный пункт и его обитателей.

Бочкин не любил тайн. Если что-то скрывают, это явно может ударить не только по башке, но и в спину, а инстинкт самосохранения у Бочкина был развит чрезвычайно сильно. В момент возвращения в накопительный пункт ему сразу буквально ударила по глазам разительная перемена в придурковатом следователе. Выбрав удобный момент, он вошел буквально на плечах зазевавшихся караульных в комендатуру, которую теперь превратили в неприступную крепость. Наружные стены были обложены мешками с песком и бетонными дорожными плитами. На крыше комендатуры и около ворот разместились наспех выполненные капониры. Просочившись во внезапно ставшую недоступной комендатуру, он пошагал на второй этаж.

Погрузиться в пучины служения Долгу новому Иваницкому с командой помешал Бочкин.

Щелкнула дверная ручка, и дверь беззвучно распахнулась. К новообращенным вошел Бочкин.

– Привет, душегубы! А кто это вам четыре неправильные буквы на двери нарисовал? Там три правильные советские буквы должны быть написаны. С «ха» начинается.

Бочкин был в приподнятом настроении.

– Бочкин, а зачем ты живешь? – вместо приветствия спросил у него Иваницкий.

Усатый мужик опешил, вперив непонимающий взгляд в лицо следователю. Процесс шевеления извилинами отразился на лбу глубокими морщинами.

– Бочкин, ты знаешь, зачем ты живешь? Для чего? – продолжил непонятный разговор Володя.

– Хм… Для себя я живу. Вы чего тут? Политуры перепились, что ли?

– Нет, Бочкин, просто мы теперь знаем, зачем живем.

– И зачем же вы живете?

– Бочкин, а ты человека убить можешь?

– Могу, конечно. Теперь особенно.

– А тебя совесть грызет, когда человека жизни лишаешь?

– Ну, ты это загнул. Может, «белочка» к тебе в гости пришла?

– Грызет тебя совесть, – утвердительно ответил за Бочкина Иваницкий и продолжил: – А есть такие покойники, за которых тебя совесть не мучит?

– Есть, конечно, – уже настороженно ответил усатый мужик.