Отрок. Все восемь книг (СИ) - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 34

Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.

И тут — я, со своим восторгом. Нинея Михаилом, конечно же не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими — информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство — никакой мистики!

Интересно, как они это восприняли? Наверно, оба — негативно. Нинее я всю малину, пардон, обосрал, а Михаила, хоть и выручил, но колдовством, в его понимании.

М- да, вот и делай после этого добро людям… Ой, что это с ним?".

Отец Михаил не дошел до телеги, ноги у него подкосились и он сел прямо на землю, сгорбившись и свесив голову. Мишка подбежал, перекинул безвольную руку монаха через плечо и попытался помочь ему встать, но сил не хватило, хотя был Отец Михаил тощ и весил, наверняка немного.

"Блин! Да когда же я вырасту! Ну не может двенадцатилетний пацан взрослого мужика кантовать, хоть и такого анахорета. А почему двенадцатилетний? Мне же в июне тринадцать исполнилось! Во, дела закрутились, даже не вспомнил!".

Мишка вдруг почувствовал, что ему кто-то помогает, и действительно, под другую руку отца Михаила подсела Беляна Веденеевна. Вдвоем кое-как дотащили квелого священника до телеги, уложили, завернув в тулуп.

— Минька, ты в дом пойдешь, или сразу поедешь?

"Ага, мадам, боитесь в одиночку к подружке возвращаться, еще возьмет, да превратит, под горячую руку, в крысу или жабу. Хе-хе, вот они — темные суеверия, атеистическая пропаганда, ау, где ты, родимая? Но вы, мадам, однако, еще та штучка: если меня, так пороть, а как сама нашкодила, так за Миньку прятаться?".

— Пойду, вещи забрать надо, поблагодарить, попрощаться.

— А не боишься?

— Меня, как раз в день именин, до беспамятства выпороли, чего мне теперь бояться?

— Прямо в именины?

— Ага!

— За что ж тебя так?

— Как за что? Для вразумления!

— Да будет тебе, за что, все-таки?

— А вот, как сейчас, за слабого вступился. Дураком был, дураком и остался, тогда выпороли, сейчас, даже и не знаю: что Нинея придумает?

— Так, может, не пойдешь?

— Сразу, сгоряча, не убила, теперь уже не убьет, а больше я ничего и не боюсь.

— Как ты ее остановил-то?

— Самому бы знать!

— Ну что, пойдем?

Тут неожиданно подал голос отец Михаил:

— Не ходи, вертеп дьявольский… душу погубишь…

— Я, отче, в этом вертепе дней двадцать, и — ничего, даже тебе, вот, помочь сумел.

— Господь помог, но не испытывай терпения Его… Ведьма зла сейчас…

Беляна влезла в разговор голосом сварливой тещи:

— Опомнился, Аника-воин, предупреждала я тебя!

— Гордыня обуяла… думал справлюсь. Грешен я, прости, сестра, усомнился в словах твоих…

Отец Михаил зашелся в долгом кашле, на губах выступила кровь.

"Господи, неужели туберкулез? ЗДЕСЬ это — приговор".

— Беляна Веденеевна, он хоть ел сегодня?

— Постился перед подвигом, хотел чистым в бой вступить…

— У тебя с собой есть, что-нибудь? Нинеиного он не возьмет.

— Есть, пойдем, я дам.

Нинея, задумавшись, сидела за столом, все такая же властная и надменная, но сквозь величие уже начали проступать привычные черты деревенской старухи.

— Красава, смотри какая у нас бабушка красивая стала, ты ее, наверно, такой и не видела никогда.

— Видела, видела! Только она скоро опять старой станет. Я, когда вырасту, стану ведуньей и сделаю так, стобы она всегда красивой оставалась!

— Вот и молодец, только на ведунью учиться долго надо.

— А меня бабуля выусит, я узе много умею!

— Очень хорошо. А теперь иди к малышам, мне с бабушкой переговорить надо.

— А я и оттуда услысу, если бабуля разресит, а если не захосет, то я и рядом нисего слысать не буду.

Мишка вышел на середину комнаты, снял шапку, низко поклонился.

— Благодарю тебя Нинея Всеславна за приют и ласку, за спасение от смерти, а наипаче — за науку и мудрость. Прости, если обидел невзначай, не держи зла, а хочешь — накажи. Я теперь на всю жизнь должник твой.

— Про должок напомню, может быть… Как жизнь сложится, там видно будет, а поблагодарить и я тебя должна. Вовремя ты сегодня встрял. Наглость, конечно, это. В другой бы раз я б тебя… но сегодня ты вовремя появился. Везунчик ты, любят тебя светлые боги.

— Прости, Нинея Всеславна, не понимаю о чем речь.

— Да что тут понимать! Первый раз в жизни попробовала я науку тетки Яги испытать, пяток или десяток лет жизни себе прибавить, а у него и этого не оказалось. Чуть у нищего суму не отняла.

— Так он… баба Нинея!!! Как же так?

— А вот так! Он сюда умирать шел, знал, что не одолеет меня, а шел. Ни дружинников княжьих, ни других попов не привел… Хотел в бою погибнуть, как мужчине и должно.

— Можно ему помочь? Я знаю — ты не станешь, но я Юльку попрошу, тетку Настену, можно что-нибудь сделать?

— Ты мои разговоры с подружкой твоей слышал? Про то, что лекарь частью своей жизни за выздоровление больного поплатиться может?

— Слышал.

— Так в этом хоть смысл есть — больного спасаешь. А этот… мертвым себя отдавал, все у христиан навыворот. Ты не бойся, он не сейчас умрет. Когда — не знаю, но осталось ему немного и помочь нечем. Да и не примет он… гордый. А тебя благодарю за то, что не дал мне глупость совершить, о которой всю жизнь жалела бы. Но в другой раз… а может и в другой раз, тоже, прощу. Люб ты мне. Глупый, нахальный мальчишка, но… люб и все тут! Беляна! Не суетись, я им в дорогу поесть собрала, вон котомка лежит. Ступай Мишаня, а то до темноты не доберешься, подойди-ка, наклонись — поцелую на прощанье.

Мишка склонил голову, Нинея коснулась его лба сухими горячими губами.

— Ну, ступай. А тебе, подружка, погостить у меня придется!

— Нинеюшка, да я и сама…

— Знаю, догадалась: есть у тебя ко мне дело, только что ж ты сюда попа-то приволокла?

— Да я же не сама…

Дальше Мишка уже не слышал, вышел во двор и обнаружил там Красаву.

— Мисяня, а сказку не досказес?

— Я же не насовсем уезжаю, буду вас навещать.

— А когда?

— Не знаю, но постараюсь поскорее.

Мишка зашагал к телеге, так и стоявшей возле подворья повесившегося Велимира, ощущая, непонятно откуда взявшуюся уверенность, что не обманул Красаву. Сейчас он стремился домой, но почему-то твердо знал: очень скоро он начнет скучать по Нинее и ее малышам, найдет повод и приедет навестить. И еще одно он понял, покидая старухино подворье: здесь ему всегда будут рады.

Глава 5

Уже тронув телегу, Мишка спохватился: а где же Чиф? Вот уж у кого не было проблем! В деревне осталось всего три собаки, все три жили на нинеином подворье и все три были суками. Чиф и сам по себе был хорош, но тут, благодаря обстоятельствам, он и вообще автоматически заделался "первым парнем на деревне". Если же учесть, что благодаря своей принадлежности к тварям бессловесным, рамками моногамии он ограничен не был и формальными супружескими обязательствами не обременен… не жизнь — малина!

Когда Мишка, вслед за Нинеей, бежал к дому покойного Велимира, он краем сознания отметил, как откуда-то вывернулся Чиф и припустил вслед за хозяином, а потом, когда Нинея схлестнулась с отцом Михаилом, рванул в сторону леса, словно за ним черти гнались. Наверно почувствовал, каким-то своим звериным чутьем, что здесь творятся вещи запредельные, и ударился в панику.

Мишка призывно засвистел и закрутил головой, высматривая пса. Чиф выскочил из ближайших кустов, но к телеге не подошел, а затрусил параллельным курсом, настороженно принюхиваясь. Мишка, прекрасно изучивший все его повадки, понял, что пес все еще напуган и в любой момент готов прянуть в сторону, одним прыжком преодолев отделяющее его от кустов пространство. Все понятно: сегодня хозяин открылся Чифу с совершенно новой, доселе неизвестной стороны — непонятной, а, потому, опасной.