Отрок. Все восемь книг (СИ) - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 31

— Ну, и что надумал?

— И правда: дурак я.

— Значит, поумнел.

— Баба Нинея, а ты и вправду бабу Ягу знала?

— А ты откуда про нее знаешь?

— Да слышал, как ты Юльке рассказывала…

— Ты мне, парень, не ври, меня обмануть трудно, ни у кого не выходит… давно уже не выходит.

— Да я, правда слышал, как ты…

— Но ты про Ягу уже знал раньше. Так?

— Так…

— Откуда?

— Слышал где-то… или читал, не помню.

"Блин! Что я несу! Где ЗДЕСЬ об этом прочесть можно?"

— Читал? Это где ж? У попа вашего, что ли? И что ж там написано?

"Спасибо, бабуля! Этой версии и будем придерживаться. Считаем, что исследование по древнеславянской мифологии имеется в библиотеке отца Михаила".

— Написано, что избушка у нее непростая была. Два выхода у нее: один — в мир живых, другой — в мир мертвых. Вернее, дверь-то одна, но избушка может поворачиваться и к миру живых и к миру мертвых. И сама баба Яга — наполовину живая, наполовину мертвая. И чтобы живому пройти в мир мертвых, надо притвориться мертвым. Потребовать, чтобы она тебя накормила, напоила, в баньке попарила, спать уложила. Ну, вроде бы, как ты — свой. Но есть и пить ничего нельзя, только притворяться, что ешь. Тогда она тебя за своего примет и через избушку пропустит.

— Вон ты о чем! — Мишке показалось, что старуха вздохнула с облегчением. — Вот она, благодарность людская: сколько народу вылечила, от смерти спасла, а ее именем теперь… Да, вот так живешь, живешь, и — на тебе.

— О чем ты, баба Нинея?

— Дурак твой поп, и книги у него дурацкие! Не Ягой ее звали.

— А как?

— А вот это ни тебе, ни другим знать не надо. Есть знания, которые до добра не доводят. Может оно и к лучшему, что настоящее имя забыли?

— Потому, что "во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь".

— Верно! Сам придумал?

— Это в тех «дурацких» книгах написано.

— Да? А еще, что там написано?

— Ну… Вот еще: "Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после". Ты, ведь, об этом только что говорила?

— Говорила… А еще помнишь что-нибудь?

— Помню: "Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием".

— А еще?

— Еще? "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "посмотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас".

— А еще?

"Понравилось? Ну, я тебе сейчас расскажу!".

— Хочешь еще? "И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы; добрый перед Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею".

— Хорошо тебя поп учит, и ты — молодец. Хорошо учишься.

— Что ж ты меня хвалишь? Это ж христианские книги.

— А что, Экклезиаст разве христианином был?

"Ой! Мамочки! Она Экклезиаста знает! Или у меня опять бред?"

— Ну так как? Был Экклезиаст христианином?

— Н-нет, тогда еще христианства не было.

— Тогда почему книги — христианские? Все — вранье, все — краденое! И все это нам сюда тащат, а от своего, родного отказываться велят, в грязь втаптывают! Огнем и мечом искореняют! Рабами делают, неважно, что рабами божьими. Рабы они есть — рабы. А мы — внуки божьи! Забыл, или вовсе не знал? Учат вас… рабами быть вас учат, а вы учитесь, да ума не прибавляется!

— Баба Нинея…

— Молчи! Про женщин он мне рассказал! Я-то все ждала, что ты другое вспомнишь: "И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростию все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем". Упражнялись! Понял? За сколько веков, еще, Экклезиаст предупреждал: думайте своей головой. А вы долдоните по заученному, а толку-то…

— Баба Нинея, а у нас свои книги есть?

— Книги? Может и остались где-то. Были, немного, но были.

— Велесова книга?

— Не слыхала, может и была…

— А если написать? Ну, вот ты наговоришь, а я запишу.

— А попы сожгут.

— Но можно же тайно, чтоб попы не проведали.

— Можно, конечно… заболталась я с тобой, а дел-то… Лежи, поправляйся.

"Однако, сэр Майкл! Позвольте Вам заметить: это и называется фейсом об тейбл, да еще с оттягом. И на пацана не сошлешься, сами напоролись. Но кто же мог знать? Бабка язычница, ведунья-экстрасенс цитирует Ветхий Завет без запинки, да еще и экзамен любимому ученику отца Михаила устраивает. Блин, только и остается повторить за принцем Гамлетом:

Есть в мире тьма, Гораций, кой чего,

Что вашей философии не снилось.

Эту бы Нинею, да к нам в девяностые годы, ставила бы общечеловеков в такие позы, что и в «Камасутре» не найдешь. Только вот, что-то очень быстро она закруглилась, когда я про подпольную работу, да подрывную литературу намекнул…".

— Мисяня!

Возле постели обнаружилась девчушка лет шести-семи, позади нее топтались два мальчишки, один, примерно, того же возраста, другой — совсем малыш.

— Здравствуй, красна девица, тебя как звать?

— Красава, а его Глеб, а его Неждан.

— Ну вот, а я, как раз наоборот — Ждан.

— Не-а, баба велела тебя Мисяней звать!

"Вот те на! Всех родовыми именами кличет, а меня христианским. С чего бы это?".

— Мисяня, расскажи сказку!

— Так вам баба Нинея, наверно, все сказки уже рассказала, она же их больше меня знает.

— А ты расскажи новую!

"Железная логика! Как можно конкурировать со сказочницей, лично знакомой с бабой Ягой? Только придумать что-то новое. Что ж им рассказать? Карлсон и Электроник отпадают сразу же, как персонажи совершенно невообразимые. Буратино? Тоже не подходит — они не знают, что такое кукольный театр".

— Мисяня! Ну расскажи!

— Сейчас, сейчас, Красава, дай только вспомню.

"Незнайку? Нет, не катит: воздушный шар, автомобиль… Блин! Совсем новое не лезет ни в какие ворота, придется идти в глубь веков. Ну, товарищ Пушкин, выручай!".

— У самого синего моря жил старик со своею старухой. Старик ловил неводом рыбу, а старуха пряла пряжу…

Слушали, что называется, затаив дыхание, в очередной раз подтверждая, что классика — всегда классика, понятна всем и во все времена. Единственное, что, на всякий случай, пришлось подправить, это заменить столбовую дворянку на боярыню. Ну, так смысл этого титула и в ХХ веке далеко не все понимают. На бис, с не меньшим успехом пошла история про Машу и трех медведей. Тут, правда, возникли сложности с мебелью. Стулья пришлось поменять на лавки, а кровати… опять на лавки, ничего не поделаешь, уложить медведей вповалку на полати — разрушить сюжет. Зато Крыловская ворона, лишившаяся завтрака вследствие желания стать звездой шоу бизнеса, ни в каких поправках не нуждалась. Разве что, на языке XII века получилось не в рифму. Но, все равно, публика была в восторге.

Так дальше и пошло: каждый вечер Мишка отрабатывал функцию передачи "Спокойной ночи, малыши", то и дело замечая, в числе слушателей бабку Нинею, и постоянно ожидая вопросов по поводу того, откуда ему известно столько сказок. Слава Богу, Нинея этим интересоваться не стала — какой бы обширной библиотека отца Михаила ни была, наличие в ней сочинений Пушкина, Крылова, Андерсена, Перро и прочих, было бы сущей дичью, а соврать старухе, как Мишка уже убедился, было совершенно невозможно.

Детский организм заращивал раны быстро. Мишка начал вставать, выбираться на улицу. Особой радости, по правде сказать, это не доставляло. Дождливая осень, и без того — не самое лучшее время для прогулок, а вид мертвой деревни, в одночасье потерявшей практически всех жителей, еще более усугублял тоскливость пейзажа.