Микенский цикл - Валентинов Андрей - Страница 60

– Вся Ахиява, кроме тех мест, где стоят гарнизоны, уже не ваша. Богоравные козопасы в шкурах поднялись на защиту своих богов – и заодно законного ванакта. Мать Рея позвала своих сыновей...

– Хватит! – Ктимена выпрямилась, не обращая внимания на хрип, доносившийся из свертка. – Мантос! Не слушай его!

– Слушай, слушай, лавагет! – перебил я. – У тебя есть день – не больше. Бери две колесницы, в одну грузи ее и сына, в другую – что хочешь из сокровищницы – и кати отсюда к ближайшей границе. Если вы поселитесь где-нибудь на Крите или в Милаванде, я закрою глаза...

Мантос молчал. Он понял – должен понять. Микенская армия, разбросанная по трем десяткам гарнизонов, превратилась в маленький архипелаг среди враждебного моря. А ведь большинство воинов – такие же козопасы, только в рогатых шлемах...

– Мантос! Очнись! – царевна шагнула вперед, ей глаза на бледном, с красными пятнами, лице, недобро блеснули. – Он лжет! Иначе он бы просто убил и тебя, и меня, и его...

Она кивнула на ложе, где заходился в хрипе Главк-младший, в недобрый час провозглашенный ванактом микенским.

– Я никого не хочу убивать, – вздохнул я. – Мантос, решай!

Убивать их и в самом деле не имело смысла. И не только потому, что ошалевшие от ужаса даматы и стражники успеют прикончить меня самого, прежде чем сообразят, что дело проиграно. И даже не из-за пророчества старой девы в Дельфийском святилище...

– Первое предательство еще можно считать подвигом, – на миг мне стало жаль парня. – Но второе – предательство без оговорок...

– Да! Да! – Ктимена, оттолкнув Мантоса, шагнула ко мне. – Он предал Ифимедея, а затем – тебя! Предал – потому что так велела я! Понятно тебе, мой самозванный братец? И теперь он сделает то, что я скажу...

Губы лавагета шевельнулись, но он смолчал. Внезапно я понял – Ктимена права, а я, кажется, здорово просчитался.

– Сейчас я открою дверь, – продолжала она. – Можешь убить меня, самозванец!

Она подошла к засову и начала его отодвигать. Тяжелая щеколда поддавалась с трудом, но я спокойно ждал. Наконец дверь приоткрылась, и сразу же в комнату ворвались стражники – много, больше десятка. Копья в такой тесноте бесполезны, и возле моего лица сверкнули лезвия тяжелых бронзовых мечей.

– А теперь послушай меня, Клеотер, – Ктимена оскалилась, и я на миг удивился тому, что Мантос до сих пор не бежал от нее на край света. – Будь ты действительно моим братом, толковать нам было бы не о чем. Но ты всего лишь самозванец, и мы можем поговорить.

– О чем, царевна? – удивился я. – Сначала скажи о моем самозванстве всем соседям, скажи дельфийским жрицам...

Она хрипло рассмеялась:

– Эти дураки в Фивах признали тебя – значит, признают и меня! А пророчество можно читать по-разному. Ты действительно Клеотер – сын комавента Лая. Пифия сказала именно это!

...Она тоже знала – наверное, Скир постарался и здесь. Но не это испугало. Мантос! Почему он молчит?

– Да, ты Клеотер, и ты будешь ванактом – на один миг. Завтра тебя посадят на трон, и я первая поклонюсь тебе. А потом...

Остроумно – хотя и не оригинально (Хамураби проделал такое еще несколько веков тому назад). Потом самозванного ванакта можно прибить бронзовыми гвоздями к кресту. Правда, гвозди они отменили...

– А потом тебя разрубят на части – медленно, кусок за куском...

Я кивнул – идея для матери несчастного больного ребенка не так уж плоха.

И тут, наконец, заговорил Мантос:

– Царица! Он не искал нашей смерти...

Увы, это было все, на что он решился. О боги Аннуаки, почему вы допускаете шлюху Иштар к мужским делам!

– Дурак! Лучше забери у него секиру!

Я дернулся, слово меня ударили. Главнокомандующего титулуют дураком при воинах! И кто – глава государства!

Все, конец! И ей, и ему, и, вероятно, мне. Хоть бы по-хеттийски ругались...

Мантос нерешительно отодвинул молчаливых стражников и протянул руку. Я сплюнул и бросил секиру на пол.

– Далеко не прячь, о мужественный лавагет! И помни – ты забрал мой щит.

Меч я бросил рядом, а небольшой кинжал, укрепленный под мышкой, решил оставить. В этом бабском царстве пройдет и не такое...

– Сейчас тебя как следует запрут, Клеотер, – царевна зло усмехнулась. – Завтра утром я поговорю с тобой в последний раз. Ты выйдешь на площадь, при всех признаешься в самозванстве и передашь мне диадему. Если ты сделаешь это – посмотрим... Иначе я на часок-другой воображу, что ты – мой настоящий брат, предавший сестру ради этой поганой суки, ради этой подстилки, этой...

Странно, у царевен богохранимой Микасы на диво однообразный лексикон. Правда, Дейотара никогда не унизила бы мужа перед чужими. Хотя будь на моем месте Прет, кто знает...

Я надеялся, что лавагет опомнится, но тщетно – Мантос молчал, глядя куда-то в сторону.

Все – я проиграл! Проиграл, недооценив обаяние костистых прелестей своей сестрицы. О Адад, нельзя мерить противника по себе, как я мог забыть об этом?

Можно было еще попытаться. Напомнить, что они забыли о сестричке Дейотаре, которая охотно превратит Микасу в пепел, особенно после убийства законного ванакта. И что соседи в тот же час перейдут границы... Но я понял – бесполезно. Ктимена не видит ничего – даже исказившегося в муке лица своего несчастного ребенка. Мантос видит все, но будет молчать...

Я ждал, рискнут ли обыскать ванакта, хотя бы и бывшего. Обошлось – просто подтолкнули в спину и потащили все тем же коридором налево, где начиналась лестница, ведущая в подземелье.

Сестрица обещала как следует запереть меня, но не сдержала слова. В подземной темнице, как и в других узилищах Микасы, замков не предусматривалось. Вместо этого имелись чудовищной толщины дверь и громадный засов, роль которого выполняло средних размеров бревно. С подобной практикой я столкнулся в первую же ночь, когда навестил богоравного Арейфооя. В дворцовых подвалах все было устроено не хуже, чем в подземельях храма Землевержца, только двери потолще, а камни стен – покрупнее. Окошек, естественно, не имелось, зато полагался факел, который горел приблизительно полчаса, после чего можно смело ложиться спать – до прихода стражи ничего нового произойти не могло.

Первым делом я пожалел, что в свое время не приказал поставить в узилище что-нибудь вроде деревянного ложа. Камни пола были холодны и жестки. Я завернулся в плащ и сел в угол, стараясь не прислоняться к ледяной стене. Все, Нургал-Син, приплыли...

Признаться, расстроился я изрядно. И не только из-за обещания превратить меня в груду мясных объедок. Впервые пришлось воевать по крупному – и я проиграл быстро и успешно, даже не потеряв ни единого человека. А ведь все это я придумал не сам. Дейотара, Прет, богоравный Телл, Калиб, Тея, наконец, – люди неглупые, и уж во всяком случае поумнее этой костлявой истерички. Но Ктимена победила – просто потому что мы готовились воевать с умными людьми. Тупое бабское упорство, нелепое «Ни за что!» – и она победила. Конечно, ее победа – всего на час. Дейотара и Прет вскроют Львиные ворота, как амфору с критским вином, но тогда начнется резня – именно то, чего мы хотели избежать. К тому же я имел все шансы не увидеть даже этого...

Почему-то мысль договориться с Ктименой ни разу не пришла в голову. И вовсе не потому, что после отречения меня не пощадят. Моя сестрица дура, но не настолько же! Пощадить можно настоящего царевича, но не наглого самозванца. Просто сработала давняя привычка наемника – драться до конца. Нас, «серых коршунов», считают оборотнями. Сегодня служим хеттийскому Солнцу, завтра – царю Ассура, а после – Великому Дому Та-Кемт. Верно, но мы дослуживаем свой срок до последнего часа, и если попадаем в плен, то не предаем своих хозяев. В этом нет героизма, это – правило, иначе никто бы не позвал нас на службу. Нургал-Син, бывший царский мушкенум, получил дурацкую работенку в этой крысиной норе. Работенка мне не по душе с первого часа, но я делаю, что могу, и не собираюсь дезертировать. Настоящему Клеотеру, наверное, было бы легче. Сунул в зубы этой костлявой диадему – и дай Бел-Мардук ноги до самого Южного моря!