Воробей и Колибри (СИ) - "Mind the Gap" - Страница 4

Руки опускались. Пашка сидел на хроменькой табуреточке и не мог решить, чего он хочет больше - плакать или спать. Подумал и сперва рассудил, что спать - более мудрый выбор. Но когда обнаружил, что в чужой, по сути, квартире, грязной, и с матрасом, на котором живописные пятна разного возраста наплывают друг на друга, нет и не может быть чистого постельного белья - все-таки почти расплакался.

Через несколько минут собрался с духом и вышел в направлении круглосуточного мегамаркета, где можно было разжиться всем необходимым на первую ночь.

Пашка шёл по ночным дворам, знакомым с детства, давился очередной сигаретой на голодный желудок и старался ни о чем не думать. Не думать о том, как пытался орать Глеб в ответ на Пашкино красноречивое молчание, когда он, войдя, первое, что увидел - была спина его, теперь уже бывшего, бойфренда, склонившегося над кухонным столом, и две, раскинутые по обе стороны от неё, женские ноги в чулках. Не думать о том, как теперь придётся перекраивать свою рабочую сетку, как отменять уже расписанные на неделю вперед визиты. Всё это было сейчас не так важно. Важно было ощущение очередного финала, накрывшее Пашку с головой. Он не знал, как проснётся завтра, и как начнёт следующий день, не знал, как он станет теперь ждать приближающееся лето, как сможет провести это лето в своей отвратительной конуре. Совсем не знал, как сможет когда-то начать новые отношения, это сейчас казалось совсем уже невероятным. Все, к чему привык Павел за долгое время, все то, что давало ему ощущение уюта, стабильности и собственной нужности, обрушилось в один миг. И уж конечно, он не знал о том, что его экзотический цветок, его безымянный прекрасный прохожий все-таки видел, с какой досадой Пашка бросил недокуренную сигарету, как поджал губы, как, едва заметив его, отвел глаза и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, решительно взбежал на крыльцо парадной. Прохожий едва заметно нахмурился и прежде чем продолжить свое привычное дефиле простоял пару минут, глядя на захлопнувшуюся за Пашкой железную дверь.

Следующие несколько недель в Пашкиных записях не было ни единого лирического отступления. Только сухие рабочие записи, только напоминания о необходимости встретить доставку, рабочих, суммы расплат за ремонт, сканы чеков и договоров. Он основательно взялся за свои сорок семь квадратных метров, справедливо решив, что чем скорее закончится ремонт, тем скорее он снова сможет брать работу на дом. По ходу разгрома в квартире он ютился то в кухне, то в комнате, перекладывая матрас в зависимости от того, где сейчас меняли пол или красили стены. Когда же суета с ремонтом, наконец, закончилась с отставанием от графика почти на месяц, Пашка свободно вздохнул, войдя в посветлевшую, повеселевшую квартиру, матово лоснящуюся стильной обновой. Относительная радость от перерождения жилища была недолгой. Когда вечера и редкие выходные дни перестали быть загружены вознёй с ремонтом, снова вернулось ощущение тотального одиночества и пустоты. Между тем незаметно настал июнь, а лето, всегда такое любимое и долгожданное, не дарило в этот раз и доли того стабильного счастья, что Пашка неизменно испытывал в ожидании ночных вылазок за город, купания в озёрах и простой возможности не мерзнуть вечером на скамейке…

Скамейка.

Наверное, последним приятным воспоминанием, связанным с прежним адресом, была скамейка у парадной. Паше нравилось просиживать на ней в ожидании. Гадать, появится ли его колибри в этот раз. Само это ожидание было каким-то радостным и таким привычным. Пашка давно понял, что скучает. Нестерпимо скучает по той частичке своей личной жизни, что оставил там. И это был ни разу не Глеб. О нём Паша не вспоминал совсем. И не потому, что как-то специально заставлял себя забыть. Просто обман всегда был для Пашки той густой и липкой гадостью, которой легко можно было замазать что угодно хорошее. Тем более такая пошлая, словно сцена из старого анекдота, измена. Он просто больше не видел Глеба, вместо него образовалось одно отвратительное пятно, которое уже не оттереть и не отмыть. Пашка вспомнил своего инопланетянина и заскучал по нему. По тому, как вздрагивало в груди при виде его. По тому, как было хорошо просто дождаться и понимать, что день прошёл удачно. По единственному реальному ощущению, приятному и стабильному, несмотря на то, что возникало оно от встречи с почти вымышленным персонажем.

Паша сам не заметил, каким легким оказался привычный путь до его старого дома, где он жил с Глебом и где дежурил у парадной. Ноги сами собой принесли его туда, и даже увесистый профессиональный чемодан со всеми его девайсами не оттягивал руку. В самый последний момент Пашка вдруг опомнился, он не знал, живет ли Глеб до сих пор тут, что с ним и с кем он. Ни на один звонок от бывшего Павел ни разу не ответил, а все его письма автоматически оправлял в корзину. Последнее, что пришло в голову, что Глеб может увидеть его и решить, что Пашка пришёл проситься обратно. Не сбавляя шага, он проследовал мимо ставшей когда-то родной скамейки, надеясь только, что вечные бабки не признают его и здороваться не придётся. Поразмыслив пару секунд, Пашка направился туда, где за волшебным туманом перекрестка скрывался обычно незнакомец. Дальше он никогда и в мыслях не имел следить за ускользающим видением, все-же он не маньяк, хотелось, по крайней мере, на это надеяться. Пришлось полагаться на интуицию, которая подсказывала самое лёгкое решение: просто пересечь улицу и осесть где-то за перекрестком. Совершенно другой квартал, Глеб или кто-то из соседей едва ли могут оказаться здесь. Пашка прошел еще метров тридцать и, укрывшись в тени такого же точно, как и его бывший, типового дома, притулился на газонном заборчике, о том, что и заборчик точно такой же - типовой - сообщила его задница, безошибочно вспомнившая прохладу и жесткость железной перекладины. Закурил. Всё в чужом квартале было похожим, но каким-то совсем другим, кроме того, деревья отчаянно зеленели, картинка никак не походила на то, что привык видеть Пашка в ожидании своего незнакомца. Он просидел уже, наверное, минут двадцать и окончательно убедился в том, что магия места не работает. Что высиживать здесь не приятно-волнующе, а как-то тупо и совершенно неуместно. Он уже собирался уходить, тем более что время перевалило за полдесятого, когда увидел знакомый силуэт. Пашка обомлел. Приехал, чтобы увидеть его снова и оказался совершенно не готов к встрече. Он был так же прекрасен и даже немного загорел, что не укрылось от Пашкиных внимательных глаз. Рассекал в узкой рубашке цвета густой морской волны и тёмно фиолетовых чиносах, ни дать ни взять оперенье райской птицы! Что удивительно, он замер на секунду при виде серенькой фигуры, сгорбившейся на заборчике, а потом всего за несколько мгновений произошло столько стремительных и совершенно поразивших Пашку событий, что он не успел даже открыть рта. Незнакомец решительно направился в его сторону, подойдя, закинул свою сумку на плечо, подхватил Пашкин чемодан и коротко скомандовал:

- Пойдём, - и тут же зашагал в прежнем направлении.

Пашка ни за что бы не последовал этой команде, но чемодан, его чемодан, благополучно уплывал в чужой руке. Пришлось догнать и, поравнявшись, все же спросить, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия:

- Куда?

- Ко мне, - также спокойно ответил прекрасный Пашкин незнакомец.

- Зачем?

- Знакомиться.

========== часть 3 ==========

Пашка послушно следовал за своим чемоданом, по крайней мере, уверял себя в том, что другие причины вели его в гораздо меньшей степени. Не хотелось пылить и выхватывать из чужих рук свое достояние прямо на улице, а по всему видно было, что этот решительный незнакомец не сдастся легко. К тому же на Пашку накатило такое удушающее волнение, что горло перехватило внезапной сухостью, и он вообще сомневался, что может сказать что-то, не пустив визгливого петуха.

Метров через сто, не больше, вдруг раскрылась первая тайна - человек ходил мимо Пашкиного дома к своему. В конце квартала вместо скопища древних ларьков теперь возвышался многоэтажный дом, вероятно считавшийся среди местного населения элитным. Дом был вполне обычным, но, конечно, гораздо привлекательнее, чем доперестроечные уроды, которые окружали его со всех сторон.