Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Дневник одного тела - Пеннак Даниэль - Страница 48


48
Изменить размер шрифта:

– Что я сделал?

– Ты сделал, ты сделал такое, что тебе за это полагается мороженое. Какого тебе хочется? Ванильного, шоколадного, клубничного, фисташкового?

– Орехового!

Два ореховых мороженых – два!

Был кромешный мрак, стало – чувство вины… Когда я поведал обо всем Моне, она сказала, что глагол «кульпабилизировать» (в значении «внушать чувство вины» и «чувствовать себя виноватым») вошел во французский язык в 1946 году. А в 1968-м появилось выражение «декульпабилизировать» («снимать вину»). Да уж, тут говорит сама История…

* * *

62 года, 9 месяцев, 17 дней

Воскресенье, 27 июля 1986 года

Лекарством от мрачного настроения может стать посторонний, только он должен быть мне совершенно чужим и безразличным. Еще не бывало, чтобы рабочий день не расправился с моим «мраком». Стоит мне переступить порог нашей конторы, как социальный человек берет верх над человеком, впавшим во «мрак». Я делаю то, чего ждут от меня остальные: внимание, советы, поздравления, приказы, поощрения, шутки, внушения, примирение… Я становлюсь собеседником, партнером, противником, подчиненным, начальником – добрым или злыднем, я – само воплощение мудройзрелости . Эта роль всегда помогала мне справиться с душевным мраком. А вот близким, то есть своим, всегда попадает в первую очередь и именно потому, что они – свои, они – часть нас самих и служат искупительной жертвой для сидящего в нас всю жизнь ребенка. За это Грегуар в тот день и поплатился.

* * *

62 года, 9 месяцев, 23 дня

Суббота, 2 августа 1986 года

Говоря – довольно часто – в этом дневнике о «душевном мраке», я говорю не о душе, не даже о психологии, нет, я остаюсь как никогда верен сфере тела, этого чертова клубка нервов!

* * *

63 года

Пятница, 10 октября 1986 года

Был в кафе на улице Лафайет, пошел пописать. Свет погас в самой середине процесса. И так два раза. Интересно, из какого среднего возраста исходили те, кто устанавливал этот таймер и рассчитывал время, необходимое человеку, чтобы справить нужду. Неужели я делаю это так медленно? Неужели раньше я делал это так быстро? Что за гадость этот культ молодости, который коснулся даже производства таких вот агрегатов, перемалывающих время! То же относится и к таймерам освещения на лестницах, и к лифтам, двери которых закрываются все быстрее и быстрее.

* * *

63 года, один день

Суббота, 11 октября 1986 года

Вчера после ужина по случаю моего дня рождения посидели некоторое время вдвоем с Этьеном в библиотеке. То, в чем он признался, позволяет мне заключить, что мы всю жизнь пытаемся читать по лицам окружающих, не имея ключа для дешифровки написанного. Обрати внимание, что выражает лицо Марселин, когда она ничего не хочет выражать, говорит он: Все черты обвисают, а губы плотно склеиваются в этакую недоброжелательную мину. В этой женщине, которую все считают такой доброй, такой милой, он видит кратковременные, но вполне реальные признаки злобного характера.

– По крайней мере, я замечаю это в последнее время, – уточняет он. Я дешифрую не выражение, а его отсутствие, поскольку в такие моменты Марселин как раз ни о чем не думает. Другие наверняка увидят в ее лице что-то другое. Понимаешь, в день нашего знакомства лицо у Марселин было сплошная прелесть и доброта, а сейчас, когда она не следит за ним, в нем проглядывает нечто такое, о чем я и не подозревал, – доброты там нет и в помине. (Молчание.) На самом деле то, что я вижу на лице моей жены, это результат обид, которые копились с годами и которых оказалось достаточно, чтобы получился вот такой ее портрет. В общем, чистое умствование. Стареем. (Снова молчание.) Ну а я как выгляжу во время таких переживаний? Наверно, не слишком приятно? Думаю, в глазах Марселин мое лицо тоже должно разительно отличаться от того медального профиля, каким оно было для нее в годы нашей юности.

Я слушаю Этьена с волнением. Он остался тем же пытливым мальчишкой, с которым я так любил спорить в пансионе. Теперь его старый лоб навечно перечеркнут двумя вертикальными морщинами. Морщинами страданий. Вдруг он спрашивает: Я порю какую-то чушь? Становлюсь идиотом? Его взгляд внезапно затуманивается. Знаешь, это все голова… Неважно у меня с ней…

* * *

63 года, 1 месяц, 12 дней

Суббота, 22 ноября 1986 года

Что же я буду делать со своим мраком, когда выйду на пенсию? Не будет ни работы, ни сотрудников, кто же поможет мне справляться с онтологическими терниями, когда я лишусь общества этих безразличных мне людей?

* * *

63 года, 6 месяцев, 9 дней

Воскресенье, 19 апреля 1987 года

Маргерит упала на гравии и ободрала коленку. Я промыл ей ранку по методу Виолетт – вопя вместо раненого. Маргерит ничего не почувствовала, но, когда колено было забинтовано, сказала с ноткой обреченности в голосе, словно сомневалась, что знание этой объективной реальности пойдет мне на пользу: Знаешь, дедушка, а ведь ты немного того. И Фанни с ней согласилась.

* * *

63 года, 6 месяцев, 11 дней

Вторник, 21 апреля 1987 года

Держу в руке икру Маргерит, и интуиция подсказывает мне, что эта толстушка вырастет в высокую стройную девушку.

* * *

63 года, 11 месяцев, 7 дней

Четверг, 17 сентября 1987 года

Проверяю глазное дно у доктора Л.М. Она объявляет, что у меня катаракта в начальной стадии. Лет двенадцать-пятнадцать она будет вызревать, до тех пор пока операция не станет насущной необходимостью. На данный момент я ее совсем не чувствую, вижу так же ясно, как и раньше. У вас еще есть время. И потом, сегодня такая операция – пустяк, простая формальность. (Из глубин памяти всплывает образ тети Ноэми в ее квартирке на улице Шанзи. Боясь слепоты, она тренировалась, расхаживая по дому с закрытыми глазами. Когда же она действительно ослепла, то уже не могла ходить.)

* * *

63 года, 11 месяцев 10 дней

Воскресенье, 20 сентября 1987 года

Зачем только я повел Фанни и Маргерит в Музей Человека? Им там все было интересно, они назадавали мне кучу вопросов, вписывавшихся в рамки моей компетенции. Но сегодня ночью Фанни проснулась в ужасе: «Я не хочу умирать! Я не хочу умирать!» Ей приснился один из скелетов с выставки. «Он залез ко мне в кровать!» Она даже описалась от ужаса. Что до меня, то я отметил, что за скелетами там плохо следят: на ребрах и в некоторых сочленениях скопилась пыль, что, возможно, еще больше подчеркивало их загробный вид.

Когда мне было столько, сколько сейчас малышкам, я скелетов не боялся. Более того, скелет из «Ларусса», как и его товарищи – экорше, изображающий мускулатуру, и экорше с кровеносной системой, – были моими приятелями. Мы с папой проводили немало времени в их компании. А самый мой любимый скелет был папин, его впалые виски, его кости, которые так легко прощупывались под слюдяной кожей. Нет, скелетов я не боялся.

* * *

64 года, 1 месяц, 11 дней

Суббота, 21 ноября 1987 года

Ходил за ответом на анализ крови, сделанный по направлению доктора П., и вдруг понял, что ни разу не говорил здесь о такой особенно унизительной для меня процедуре, как вскрытие конверта с анализами. Уже сам факт, что я забыл об этом, красноречиво свидетельствует о стыде, в который повергает меня испытываемый мною ужас. Видели бы в этот момент мои подчиненные своего начальника, полновластного хозяина их карьер! Да уж, хорош, хорош – бесстрашный предводитель, герой Сопротивления, хранитель морального духа в подразделении! Скрючился над конвертом, как трусишка, а в животе – ледяной ужас, как у сапера. И правда, каждый раз я как будто обезвреживаю противопехотную мину. В один прекрасный день этот конверт взорвется прямо у меня в руках. Приложение: смертный приговор. Нет страшнее врага, чем враг внутренний. Вскрыв конверт, я сразу смотрю на первые две строчки: гемоглобин и лейкоциты (уф! в норме, никакой инфекции), затем взгляд перескакивает в самый низ последней страницы, туда, где указан маркер рака простаты, иначе говоря, ПСА – фетиш для мужчин за шестьдесят. 1,64! 1,64, а ведь в прошлом году в то же самое время он был 0,83. В два раза! Конечно, это гораздо ниже верхнего предела нормы (6,16), но все равно – в два раза больше, чем в прошлый раз. За год! То есть, если так пойдет дальше, на будущий год это будет уже 3,28, а еще через год – 6,56, а там и сам рак не за горами, а потом – метастазы повсюду, вплоть до головного мозга! Вот она – бомба, самая настоящая, невидимая и настроенная на определенный час. И если бы только простата! Пусть я ошибаюсь относительно моих простатических перспектив, а сахар? Что мне думать об уровне сахара? Потому что сахар у меня тоже имеется! 1,22 г/л против 1,10 в прошлом году (уже выше нормы!), и он постоянно растет вот уже несколько лет. Значит, впереди – сахарный диабет. Ежедневные уколы, слепота, ампутация ног (он так «укоротился», бедняжка)… Если только креатинин, который и сейчас выше допустимой нормы, не пойдет в наступление первым, а за этим последует полный отказ почек и пожизненный гемодиализ. Безногий обрубок, слепой и привязанный к искусственной почке, – чудесная перспектива! И вы хотите, чтобы я вскрывал этот конверт с улыбкой?!