Дневник одного тела - Пеннак Даниэль - Страница 45

Я смотрю на Лизон. Как бы ей сказать, что я был бы рад, если бы меня похоронили рядом с Виолетт… Нет, не буду.

– Ты что, папа?

– Ничего, милая. Тебе кого хочется? Мальчика или девочку?

ЗАМЕТКА ДЛЯ ЛИЗОН

...

Так вот, моя милая, твой отец, который совершенно не помнит беременность твоей матери, догадался о беременности дочери в тот момент, когда Фанни и Маргерит были в самом начале пути на этот свет! Какой инстинкт отвечает за такое предвидение? В сущности, ты вполне могла бы толкнуть этот дневник «Новому психоаналитическому журналу», наш друг ЖБ неплохо бы на этом нажился.

* * *

58 лет, 28 дней

Суббота 7 ноября 1981 года

В магазинах наших шикарных кварталов теперь редко услышишь расистское высказывание осознанно физического свойства. И тем не менее. Сегодня утром, булочная. Мы с Тижо покупаем круассаны и бриоши. Лизон уехала, и Фанни с Маргерит на все утро остались на нас с ним. Так вот, булочная. Перед нами – две приличные дамы и старик араб. Позади очередь тянется до самого входа (булочная популярная). За прилавком – продавщица в розовом халате, из тех, кто выражает свою благовоспитанность при помощи сослагательного наклонения. Чего бы вам хотелось? А что бы вы взяли еще? Наконец, обе покупательницы обслужены, подходит очередь старика араба. Джелаба, остроносые туфли без задника, сильный акцент плюс нерешительность, свойственная его преклонному возрасту. Сослагательного наклонения как не бывало. Так, ну что, что ему надо? Он выбрал наконец? Ответ покупателя с трудом поддается дешифровке. Что? Старик указывает рукой на слоеный пирожок, переводя на желанное изделие и взгляд. Воспользовавшись этим, розовая продавщица нарочито зажимает нос пальцами левой руки, а правой как бы разгоняет невыносимую вонь. Потом хватает металлическими щипцами пирожок, мигом сует в пакет и, громко объявив его стоимость, швыряет покупателю. Тот задирает свою джелабу и роется в кармане брюк в поисках денег. Не набрав нужной суммы, он снова лезет в карман за добавкой, не находит, лезет в другой карман, достает оттуда старые очки. Эй! Нельзя ли поживее? Вы что, не видите, сколько народу вас ждет? Широким жестом она указывает на остальных покупателей. Он нервничает. Монеты сыплются на пол. Он наклоняется, снова распрямляется, раскладывает в отчаянии все свое богатство на искусственном мраморе прилавка. Она выуживает нужную сумму. Он выходит из магазина, опустив глаза. Не нужны мне ваши извинения! После чего – обращаясь ко всем присутствующим: Эти арабы! Понаехали тут, пьют нашу кровь, да еще и вонь разводят! Все молчат. Возможно, от потрясения, но все же молчат. (Как я, например.) И тут раздается голос Тижо. И правда, эти арабы – подонки. Ведь только подонок согласился бы пить кровь мадам! (Молчание.) Обращаясь к молодому человеку, стоящему за нами: Скажите честно, мсье, вот вы бы стали пить кровь этой дамы? Молодой человек бледнеет. Нет? Я вас понимаю. Потому что, судя по тому, что вылезает у нее изо рта, кровь у нее – это что-то! Ужас охватывает всех присутствующих. Тижо переходит к другой собеседнице. А вы, мадам, стали бы пить ее кровь? Нет? А вы, мсье? Тоже нет? Ну конечно, вы же не арабы! Теперь уже у всех покупателей кровь застыла в жилах. Все в ужасе ждут, что будет дальше, это написано на лицах. В словах Тижо столько натурализма. Только я собрался прекратить это издевательство, как Тижо без всякого перехода обращается к продавщице сладчайшим тоном: Сударыня, вы не оказали бы такую любезность, продав нам четыре круассана и столько же бриошей?

* * *

58 лет, 29 дней

Воскресенье, 8 ноября 1981 года

На самом деле человек боится только за свое тело. Как только обидчик понимает, что то, что он говорит, могут сделать с ним самим, его ужас не поддается описанию.

* * *

58 лет, 1 месяц, 5 дней

Воскресенье, 15 ноября 1981 года

Вчера вечером мы с Моной караулили Грегуара и его приятеля Филиппа, оба четырех с половиной лет от роду. Ужин, чистка зубов, сказка на ночь, свет потушить ровно в 9, дверь в детскую приоткрыть, чтобы туда попадал свет из коридора, – кроме всего этого нам пришлось их еще и искупать. Вытирая их, я обнаружил, что Грегуар весит намного больше, чем Филипп. В то же время габаритами они почти не отличаются. Для очистки совести я их взвесил. Удивительно, но вес у них оказался тоже одинаковым, с разницей в какие-то пятьдесят граммов (кстати, в пользу Филиппа): семнадцать кило с небольшим. Грегуар не тяжелее Филиппа, но гораздо плотнее. Бедный Филипп! Я уверен, что недостаток плотности готовит ему жизнь, полную неуверенности в себе, вечных сомнений, с постоянной сменой убеждений, затаенным чувством вины, рецидивирующей тоской, короче говоря, с массой проблем личного плана, тогда как Грегуар, твердо стоящий на ногах, будет двигаться по жизни невозмутимо, как танк. Боль бытия для Филиппа, стабильность и гедонизм для Грегуара. И все дело в плотности организма. Мона может сколько угодно говорить, что мое заключение не имеет никаких оснований, сегодня утром одно воспоминание об этих таких разных тельцах утвердило меня в моем убеждении.

* * *

58 лет, 6 месяцев, 4 дня

Среда, 14 апреля 1982 года

После долгих переговоров с японцем Тосиро К. Сколько ему может быть лет? Он так худ, что коричневое кимоно выглядит на нем как древесная кора, болтающаяся вокруг былинки. Его движения медлительны, как у лемура, а ручка в его пальцах кажется поленом. Противоречивые впечатления: кажется, будто у этого человека нет больше сил для жизни, но при этом он не жалеет времени. Долгие паузы, крайняя медлительность речи и жестов воскресили образ моего отца, который подносил ложку ко рту так, будто поднимал гору. Четыре года войны и германские газы опустошили, дематериализовали моего отца, превратив его в то же, во что этот японский старец превратился за целый век. Короче говоря, за стол переговоров вместе с нами уселся отец, уютно устроившись в долгих молчаливых паузах Тосиро К. Уходи, папа, ты меня отвлекаешь. Так и вижу, как он упирается в буфет у нас на кухне, а тот не двигается ни на миллиметр. Господин Тосиро К. не мешает мне наблюдать, как отец теряет последние силы в этой домашней битве. Папа, пожалуйста, твой сын ведет переговоры. А вот папа за семейным столом. Мы с мамой не сводим глаз с мухи, усевшейся ему на нос. Она, наверно, решила, что я уже труп, говорит он, не делая ни малейшей попытки ее согнать. Мама вскакивает из-за стола, опрокинув стул. Это гнусно! – кричит она. Да нет же, шепчет он. Я – маленький мальчик – целую его протянутую руку. Господин Тосиро К. ждет. Папа затягивает переговоры. В самолете на обратном пути мои сотрудники будут хвалить меня за терпение, проявленное в отношении старого японца.

* * *

58 лет, 6 месяцев, 5 дней

Четверг, 15 апреля 1982 года

Отец. Тело – одна оболочка. Ни легких, ни плоти – мышцы как обвисшие канаты. И я – мальчик с вялыми руками-ногами, повторяющий его замедленные движения, передвигающийся по дому натыкаясь на мебель, юный призрак своего отца, которого избегала собственная мать, затерроризированная этой невозможной парочкой.

* * *

59 лет

Воскресенье, 10 октября 1982 года

С конца лета у меня чешется, иногда ужасно, под левой лопаткой. Похоже, это – от позвоночника, но проявляется сильнее всего после того, как я переем. Я не писал здесь, пока это не стало повторяться регулярно.

* * *

59 лет, 1 месяц, 8 дней

Четверг, 18 ноября 1982 года

Морфология приема на работу. Я только что нанял редактора с анкетой, дырявой, точно плащ авантюриста. Однако его глаза, хитро посматривающие из-под неандертальских бровей, внушили мне доверие. Бреваль (увлекающийся психоморфологией) предпочел бы видеть на его месте стройного красавца с изящно очерченным черепом, кучей дипломов и прекрасной рекомендацией от самого министра. Но, как только он открыл рот, я сразу понял, что прекрасный юноша, отличавшийся к тому же слабовыраженным самодовольством, – недозрелый стручок. И, выбирая между изящным скелетом с иголочки и прочным костяком, пережившим палеолит, не колебался ни секунды.