Калле Блюмквист и Расмус (др. перевод) - Линдгрен Астрид - Страница 16

Вот оно – окно с той самой занавеской, что так игриво колыхалась на ветру. С тех пор словно тысяча лет прошла! А за окном – приставная лестница, путь к их спасению… возможно… возможно… Они переваливаются через подоконник на лестницу, слезают, нет – скатываются вниз и бегут, бегут так, как никогда ещё не бегали за всю свою недолгую жизнь. Бегут, несмотря на то, что из окна доносится жёсткий голос Петерса:

– Стой, стрелять буду!

Но ведь здравый рассудок куда-то подевался!

Они несутся дальше, хотя должны понимать, что жизнь их висит на волоске. Они бегут так быстро, что им кажется: ещё немного, и сердце у них разорвётся.

Опять они слышат своих преследователей… Куда спрятаться от этого жуткого топота, от этих звуков, которые будут отдаваться эхом в их снах всю жизнь? Найдётся ли на земле такое место?

Они мчатся вниз, в город. Уже совсем близко. Но силы им изменяют. Преследователи неумолимо приближаются. Спасения нет, всё погибло, через секунду всё будет кончено…

И в этот миг они увидели его! В свете уличного фонаря они отчётливо разглядели хорошо знакомую долговязую фигуру в полицейской форме.

– Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк!

Так кричат тонущие в открытом океане.

А дядя Бьёрк машет им предостерегающе: нельзя же так шуметь, когда на дворе ночь!

Он направляется к ним, не подозревая, что в эту минуту он для них дороже собственных мам.

Калле кидается к нему и, задыхаясь, обхватывает его руками.

– Дядя Бьёрк, миленький, пожалуйста, задержите вон тех преступников!

Калле оборачивается и показывает пальцем в сторону преследователей, но там ни души. Топот прекратился. Калле вздыхает, сам не зная, отчего – от облегчения или от огорчения. Он понимает, что пытаться изловить киднепперов здесь бесполезно. Вместе с тем он понимает и другое: он не может рассказать дяде Бьёрку, что произошло на самом деле. Профессор ясно дал понять: пока Расмус не будет в полной безопасности, полицию в это дело вмешивать нельзя. Сейчас Петерса поглотила ночная тьма. Он, наверное, спешит к своей машине, чтобы побыстрее вернуться на остров, к Расмусу! Нет, полицию вмешивать нельзя, нельзя и действовать вопреки решению профессора. Даже если это решение самое разумное.

– Вот как, знаменитый сыщик опять начеку? – с улыбкой произносит дядя Бьёрк. – Так где же они, преступники?

– Удрали… – выдыхает Андерс.

Калле угрожающе наступает другу на ногу, но в этом нет необходимости. Андерс и так знает, что когда речь идёт о преступлении, он должен уступить лидерство Калле.

А Калле ловко отшутился, и дядя Бьёрк заговорил совсем о другом.

– Ребята вы, конечно, хорошие… – начал он. – Да вот только сегодня утром я встретил, Калле, твоего папу и, уж будь уверен, он был очень сердит. И не стыдно вам вот так убегать из дому? Вам бы давно пора вернуться! Ну да ладно. Хорошо, что вы, наконец, дома.

– Да нет, мы ещё не дома, – отвечает Калле. – Мы ещё не вернулись.

12

Если бы той ночью, в два часа, кто-нибудь шёл мимо «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста», то подумал бы, что в магазин забрались воры. Кто-то светил карманным фонариком за прилавком, а сквозь витринное стекло можно было видеть две тени, снующие туда-сюда.

Но никто той ночью мимо лавки не проходил, и две тени остались незамеченными.

Бакалейщик Блюмквист и его жена спали у себя в комнате прямо над магазином и тоже ничего не слышали, поскольку эти две тени в совершенстве владели искусством передвигаться бесшумно.

– Хочу ещё колбасы, – сказал Андерс с полным ртом. – Ещё колбасы и сыру.

– Если хочешь, бери, – ответил Калле, целиком поглощённый поеданием всего съестного.

Как же они ели! Отрезали толстые куски копчёной ветчины – и ели. Отрубали здоровенные куски варёной колбасы – и ели. Разламывали большой, мягкий, ароматный батон белого хлеба – и ели. Срывали фольгу с маленьких треугольных сырков – и ели. Запускали руки в ящик с изюмом – и ели. Набирали пригоршни шоколадок – и ели. Они ели, и ели, и ели… И это было самое настоящее пиршество, которое они вряд ли когда-нибудь забудут.

– Одно я знаю точно, – выговорил наконец Калле, – никогда в жизни я не возьму больше в рот ни одной черничинки.

Сытый до отвала, Калле прокрался по лестнице на второй этаж. Очень важно было не наступить на скрипучие ступеньки – ведь его мама обладала удивительной способностью просыпаться от этого скрипа, причём когда его производил Калле. Феномен сверхъестественный, требующий самых глубоких психологических исследований, считал знаменитый сыщик.

Сейчас он не хотел будить ни отца, ни мать. Он только намеревался взять рюкзак, спальный мешок и кое-какую мелочь для кемпинга. Не дай бог проснутся родители, тогда на объяснения уйдёт слишком много времени. За все эти годы Калле научился мастерски избегать скрипучие ступеньки, так что он, целый и невредимый, благополучно спустился к Андерсу в магазин.

В половине четвёртого утра на дорогу, вьющуюся в сторону моря, выехал мотоцикл. На прилавке «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста» остался лежать кусок обёрточной бумаги со следующим сообщением:

Ева-Лотта беспокойно спала всю ночь и проснулась с предчувствием чего-то нехорошего. Она волновалась за Калле и Андерса – как они там? Что с бумагами? Неизвестность всегда мучительна, и Ева-Лотта решила пойти в наступление, как только Никке явится с завтраком. Но когда Никке наконец появился, он был так зол, что Ева-Лотта заколебалась. Расмус радостно прочирикал: «Доброе утро!», но Никке не обратил на него никакого внимания и прямиком направился к Еве-Лотте.

– Чертовка! – сказал он жёстко.

– Да ну! – ответила Ева-Лотта.

– Ты же врёшь, как старый мерин! И не стыдно тебе? Разве не ты сказала шефу, когда он тебя допрашивал, что ты была одна? Ну той ночью, когда забралась в машину?

– Ты хочешь сказать, той ночью, когда вы похищали Расмуса?

– Да, когда мы… Иди ты к чёрту… – выругался Никке. – Так говорила?

– Говорила.

– И наврала, – сказал Никке.

– Это как? – спросила Ева-Лотта.

– «Это как»? – передразнил её Никке, побагровев от злости. – «Это как?» Да с тобой были ещё два парня, признавайся уж.

– Подумать только, а ведь и правда были, – ответила довольная Ева-Лотта.

– Правильно, это Андерс и Калле, – встрял Расмус. – Потому что они играют в Белую розу вместе с Эвой-Лоттой. Я тоже буду Белой розой. Во как!

Но Ева-Лотта вдруг похолодела от ужаса: не означает ли это, что Калле и Андерс пойманы? В таком случае всем им конец. Она почувствовала, что должна тут же немедленно всё узнать – этой неизвестности она не выдержит больше ни минуты.

– А ты откуда знаешь, что они были со мной? – спросила она как можно более равнодушно.