Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович - Страница 36

— Светлана Андреевна проводила специальные исследования в этом регионе, — пояснил Сергей.

— Я не случайно назвала диатомеи таинственными. — Рунова поблагодарила его коротким кивком. — Чуткую, почти эфемерную клетку окружают кремниевые створки. Хрустальная оболочка лелеет крохотную пылинку живого. Жизнь проходит, как яркий проблеск в темноте, а оболочка остаётся. Почти навечно. Диатомные панцири отлично сохраняются. Они известны ещё с мелового периода. По ним можно определять относительный возраст Земли, воссоздавать палеогеографию водоемов. Вот почему прибрежные бентосные виды этих водорослей специально изучаются геологами, которые занимаются реконструкцией древних бассейнов. По кремниевым оболочкам давно погибших организмов удаётся узнать всю историю водоёма: температуру и солёность воды, береговую линию и как всё это менялось с течением веков и тысячелетий. Для геологов-поисковиков диатомеи — тоже желанная находка. Диатомовые земли — их, кстати, много у вас — считаются ценным ископаемым. Они незаменимы для шлифовки стёкол, плавки базальта, производства столь необходимого для биохимиков и химиков-аналитиков силикагеля. Из них можно сделать лёгкие, плавающие в воде кирпичи, отличающиеся высокой тепло— и звукоизоляцией. Индийский ученый Дизикачара показал, что они почти целиком состоят из альфа-кварца.

— Про Атлантиду! — бурно поддержал зал.

— Пожалуйста, голубушка, — тихо попросил Неймарк.

Почувствовав, что увлеклась и заговорила специальными терминами, Рунова умолкла на полуслове и беспомощно уставилась на Сергея.

— Расскажите, как вам удалось открыть Атлантиду, Светлана Андреевна, — попросил он, поймав её умоляющий взгляд.

— Но я вовсе не открывала Атлантиду, — с облегчением рассмеялась она. — Просто, плавая на “Витязе”, наша группа обнаружила в Атлантическом океане пресноводный комплекс диатом, резко отличный от окружающих морских комплексов. Такую находку можно истолковать лишь однозначно: на этом месте затонул участок суши. Когда? Радиокарбонный анализ показывает цифру двенадцать+пятнадцать тысяч лет.

— Наверняка Атлантида! — вскочил Юра, азартно сжав кулаки.

— Пока, к сожалению, у нас нет доказательств, — развела руками Светлана. — Хотя сами по себе пресноводные диатомеи никак не могли очутиться на морском дне… Есть виды, живущие только в воде кристальной чистоты. Малейшая примесь солей вызывает их быструю гибель. Такие водоросли населяют Севан и Байкал. Они лучшие индикаторы чистоты воды. На Байкале диатомеи первые сигнализировали о том, что озеро находится в опасности. Но диатомеи и идеальные санитары. На месте погибших видов в том же Байкале появились новые, более приспособленные к трудным условиям. И они вступили в борьбу за чистоту воды. Но главное значение диатомовых водорослей в том, что с их помощью мы можем резко увеличить урожаи морских продуктов, добиться быстрого восстановления запасов. Недаром всерьёз обсуждаются проекты создания на дне океана мощных атомных реакторов для подогрева воды. Нагретая, богатая солями вода подымется из глубины. Это вызовет взрыв жизни диатомовых, а там пойдёт разматываться привычная цепь. Ведь вся жизнь, по сути, сосредоточена на каких-нибудь пятидесяти метрах глубины. Сколько драгоценных солей пропадает даром. А восходящие тёплые потоки вынесут их на поверхность, и появится пища для миллиардов новых рыб, китов и ракообразных. Такой естественный процесс выноса глубинных солей происходит у Перу. Недаром это один из самых богатых районов. Вспышки диатомовых чередуются там с удивительной регулярностью. И всегда много рыбы. Очень много рыбы…

— А что наблюдается в Антарктиде? — подхватил Астахов. — Там подо льдом буквально кипит коричневая каша. Аргентинцы, станция которых расположена на земле Грэхэма, решили выяснить, кто её ест, и проследить весь цикл начиная с диатомовых. Австралиец Вуд обнаружил там двадцать видов диатомовых водорослей. Столько же обнаружили и советские учёные. А потом выяснилось, что Вуд нашёл одни виды, а наши исследователи — совсем другие. Итого, сорок видов диатомовых. Квинтэссенция подлёдной каши.

— Как-то связаны диатомеи и с ещё во многом загадочными марганцевыми конкрециями, обнаруженными на океанском дне. — Светлана незаметно взглянула на часы и решила, что пора закругляться. — Но это уже другая сторона проблемы, мы и без того ушли в сторону от обсуждаемой темы.

— Так это и хорошо! — одобрил гостеприимный Наливайко и, обернувшись к залу, спросил: — Какие будут вопросы?

Вопросов не было.

— Тогда поблагодарим наших дорогих и всегда желанных гостей за интересную и поучительную беседу. — Под одобрительные рукоплескания Пётр Фёдорович поднялся на сцену вручать сувениры. И только тут Светлана почувствовала, как она устала за день и едва держится на ногах.

“Всё! — сказала она себе. — Завтра сплю до упора, а как вернёмся на биостанцию и схлынет эта немыслимая жара, пойду искать хвалёную Холерную бухту…”

XVII

За два часа Кирилл наловил полтора десятка кальмаров и с полведра иваси. Передав улов дежурному коку, он занялся лодкой. Отмыть рыбью кровь и присохшую чешую не составляло никакого труда, а вот кальмарьи чернила намертво въелись в окрашенное дерево. Их не брала ни проволочная щётка, ни толчёный кирпич.

— Ты лучше закрась, — подала дельный совет Тамара. — У нас ребята всегда так делают.

— Вечером попробую, — Кирилл торопливо собрал снасти. — Авось за ночь просохнет.

— Авось, — щурясь на солнышко, быстро набиравшее высоту, безучастно отозвалась она. Кирилл почувствовал в её тоне скрытый упрёк.

— Ты давно здесь? — небрежно поинтересовался он, подозревая, что Тома поджидала его всё утро.

— Не-а, — тряхнула она головой, разметав короткие кудряшки. — Иди позавтракай. Там тебе макароны оставили. — И вдруг спросила, отворачивая лицо: — Ты меня избегаешь, Кира? Да?

— Ну вот ещё выдумала! — проворчал он, тяготясь объяснением. — Глупость какая…

— Нет, не глупость. — Тамара легла на шершавые доски пирса и, словно защищаясь от слепящего света, прикрыла сцепленными пальцами глаза. — Я же всё вижу, всё понимаю…

— Зато я ничего не понимаю!

— Ты тоже понимаешь, — убеждённо подчеркнула Тамара и, резко выпрямившись, открыла лицо. — Имей в виду, Кира, — её низкий голос проникновенно дрогнул, — мне ничегошеньки от тебя не надо. Ни теперь, ни тогда, ни… словом, в любом случае. Просто мне хочется быть с тобой. Ты мне очень нравишься, Кира, очень… И это давно.

Переминаясь с ноги на ногу и не зная, что сказать, он стоял над ней, крепко сжимая запотевшей рукой подсачник и спиннинг.

— Нет-нет! — вдруг приглушённо выкрикнула она, прижимая к губам дрожащие пальцы. — Ничего не говори мне, ничего. — И довершила скороговоркой: — Я знаю, ты добрый, ты чуткий, но ты не мучайся, Кира, не надо… Всё это пройдёт.

— То-ом, — протянул он почти с отчаянием, — ты уж прости меня, дурака, если в чём виноват.

— Да ни в чём ты не виноват! — Она ожесточённо замкнулась. — Убирайся! — И пояснила почти спокойно: — В десять у тебя акваланг.

Кирилл отошёл, осторожно ступая по скрипучему настилу. Неясные опасения, сковывающая неловкость, невысказанная обида — всё, что угнетало и тревожило его последние дни, разом сцементировалось, осело на донышке, уступив место тупому безразличию.

Торопя и подстегивая освобождение, которого пока не чувствовал, он нехотя проглотил холодные макароны и выпил полстакана остывшей заварки. Перед погружением следовало бы передохнуть хоть немного, но времени совершенно не оставалось.

— Наловил чего? — приветствовал его инструктор Валера Стежкин.

— К обеду, полагаю, будут жареные кальмары.

— Не люблю их, — поморщился Валера. — Глазищи во! — он сомкнул пальцы колечком. — И смотрят по-человечьи… Рыбы не привёз?

— Одни иваси.

— И то ладно, после обеда сделаем малосолку, — удовлетворённо кивнул Валера. — А теперь давай собираться. Катер я уже спустил.