Рубины хозяина Ко - Васильев Владимир Николаевич - Страница 5

Тарус всматривался в лица собравшиеся, замечая блеск в глазах, азартно сжатые кулаки, и понял: они пойдут за ним куда угодно, хоть к чертям в зубы, хоть к лешим на блины.

– Я знаю, где эта Книга, – твердо сказал Тарус. – И не только она. Целых девять Книг – девять! Там все секреты древних, не одни ремесла, а и магия, земледелие, звезды и предсказания, места, где водятся золото, каменья, железо, уголь – все! И это будет наше, доберись мы до этих книг. А будем знать много, будем уметь много – сильной станет земля наша, не осмелятся более хазары да печенеги, варяги да норманны набеги совершать, чинить нам смерть и разорение.

Тарус остановился, перевел дух. Остальные внимали, боясь пошевелиться и затаив дыхание.

– Осталось одно – пойти и взять их, все девять Книг. Это пошибче и потруднее Северного Похода. Боромир-Непоседа, согласен ли ты возглавить дружину? Пойдут ли за тобой твои витязи?

Боромир встал, не задумываясь, сжал рукоять меча:

– С тобою, Тарус-Чародей, и я, и вся моя дружина. Проведешь – добудем Книги.

Тарус переглянулся с Боградом – коротко, мельком; оба довольно усмехнулись.

– Тогда, – подал голос Боград, – принимай под начало меня и моих венедов. Молодцы – хоть куда, вся сотня!

Крепыш Боромир улыбнулся и склонил голову.

– Поклон тебе, Боград, за веру!

Венед ответил тем же – легким поклоном. Тем временем Боромир обратился к своим соседям-приближенным:

– А вы, побратимы мои, Позвизд, Роксалан, Заворич?

– С тобою мы, Боромир-Непоседа. Веди, – хором отозвались те, – и войско наше с тобою.

– Ну, а вы, витязи-храбры, Славута, Похил, Вишена, Мурмаш, Брячеслав?

Никто не противился, верили все Тарусу и Боромиру, верили в их силу и удачу неизменную.

Непоседа повернулся к Тарусу:

– Вот тебе и войско, чародей!

И тут вскочил Тикша.

– А меня что же, и пытать не надобно? А, Боромир? – крикнул он с жаром. – Всех спросил, а меня нет. Или я недостоин?

Боромир отмахнулся от него, как от назойливого слепня:

– Сиди, хлопче. Чего тебя пытать, ты в моей дружине на службе, или в чьей? Я иду, стало быть и ты не останешься.

Тикша смутился, порозовел – все опрошенные и впрямь были гостями, как это он сразу не догадался?

– А меня возьмешь, Боромир? – неожиданно послышался голос Соломеи. Все повернулись к девушке. – Я-то не на службе.

– Гей, Соломея, девкам место в тереме у прялки, а не в походах. Хорошо ли подумала?

Соломея гордо тряхнула русыми косами:

– Мои руки более к мечу тянутся и к поводьям, чем к прялке, и сидеть привычнее не на лавке в светлице, а в седле. Возьми меня, Боромир! Меня и сестру мою – Купаву. Не подведем!

Боромир ухмыльнулся:

– Как знаешь. А будете выть – высеку!

И подумал: «Огонь, не девки. Что одна, что другая. Попробуй, не возьми, хлопот потом не оберешься. Запилят ведь…»

Тарус остался доволен – с таким войском можно было перевернуть свет и самого Перуна подергать за седую бороду, но не сильно, слегка. Не сказал он только одного – во сто крат важнее Книги Семидесяти Ремесел были для него три магических Книги, средоточие вековой мудрости и силы древних. Обладание ими давало Тарусу невиданные доселе возможности и власть.

Выступить порешили через три дня.

4. Четыре берсеркера

«Хей-я! Хей-я!» – раздавался над водой ритмичный слаженный крик, и мерно излетали весла над волнами, и разом ныряли, без брызг и плеска. И неслись, будто на крыльях, к чернеющему вдали берегу четыре боевых драккара и еще пятнадцать ладей поменьше. Девять дней минуло с тех пор, как видели воины землю в последний раз. Правду сказал Рафер-длиннобородый; там, где заканчиваются морские волны и лежит большая земля, густо заросшая лесом, течет спокойная, как тихий майский вечер, река. Течет на юг, куда держат путь воины Йэльма-Зеленого Драккара. Но вскоре повернет она на запад, остановятся их верные ладьи, им же предстоит далекий и опасный поход, через леса, через чужую и непонятную землю. Но… так велели асы и он, Йэльм-Зеленый Драккар, ведет своих датов. И легко и спокойно ему, ибо с ним три брата – Ларс, Свен и Стрид, три сердца и три дыхания, а когда они вместе – их хранит Один. Не зря звали их «четыре берсеркера» и не зря боялись даты, викинги и заносчивые южные конунги четырех боевых драккаров, первый из которых зеленел на волнах, как молодая трава на оттаявшей земле. Но братья не были безумцами и в никогда не рубили своих, выплескивая ярость только на врага, и после битвы никто не помышлял навеки успокоить объятых боевым безумием берсеркеров.

Со скрипом ткнулся зеленый, исхлестанный морем, драккар по имени «Волк» в каменистый речной берег, и первым на него ступил Йэльм-ярл, вождь, старший среди четырех братьев-берсеркеров. А потом сошли воины – сто и еще пятьдесят. Они уйдут в леса на юг, уйдут, чтобы вернуться с заветной добычей или не вернуться вовсе.

Когда последний дат ступил на траву и отзвучал прощальный клич, гребцы погнали ладьи на север, к морю. Йэльм, приставив к глазам ладонь, провожал их взглядом, пока самый крупный драккар не стал маленькой точкой на горизонте, а после и вовсе не исчез. Лишь тогда ярл повернулся к датам.

– Волею Одина мы оказались здесь. Волею Одина сюда же мы и вернемся будущей весной, и будет с нами волшебный ларец Мунира-ворона! Все в руках ваших, даты, вернуться ли домой для славы и почестей и услышать сагу в свою честь, или сегодня в последний раз увидеть морские волны.

И первым устремился в лесной неясный сумрак.

Далек был путь четырех берсеркеров, но долго мечи их оставались и ножнах, а секиры у пояса. Солнце вставало и опускалось, уходило за невидимый горизонт, а вокруг стоял лес, великий и нескончаемый. Реки преодолевали на плотах, здесь же наспех срубленных и бросаемых сразу после переправы; по частым болотам или гуськом, пробуя дорогу перед собой длинными шестами. Кормились тем, что распугивали по пути – кабанами, лосями, птицей. Растянувшись длинной цепочкой даты пронзали чащу, как игла пронзает звериные шкуры. И хоть непривычен северянам лес, не пристало им пугаться и опускать головы.

Йэльм неутомимо мерял шагами чужую землю, задумчиво глядя под ноги. Он вспоминал, как начался этот неожиданный поход – ведь еще зимой Расмус и не заикался о ларце Мунира. Впервые старый колдун заговорил о нем, когда стали спадать холода. Вечером, на тинге, когда собрались старшие воины у Йэльма, посреди речи Ларса-хевдинга, Расмус вдруг вскочил и схватился за голову, словно огрели его палицей, а потом тихо сел и чужими глазами оглядел датов. Йэльм это запомнил. Через два дня колдун рассказал ему о ларце и тинг собрали вновь. Там и стало известно, что пришло время асам-богам делиться с датами своей силой и секретами, и выбрали они для этого Йэльма с братьями-берсеркерами, голосом же их служил Расмус-Моргун, седой колдун, переживший восемьдесят вторую зиму. Годы выбелили его голову, согнули спину и ослабили члены, но не смогли притупить разум и магическая сила не покинула старца.

Далеко прятал Мунир свой волшебный ларец, в землях южан-дулебов, не мог уже старый Расмус отправиться в путь с Йэльмом, как не раз отправлялся с его отцом Эриком, и потому отослал с воинами своего внука Бролина.

Когда солнце – щит Отца асов – стало согревать землю, а весна отогнала холода, Йэльм снарядил свой драккар, а его спутники – свои ладьи, и ушли даты в море. Расмус простился с ними, проводил до берега, оставив под защитой асов и Бролина, сказав на прощанье лишь одно – не ключом заперт ларец: смертью, и всякий, кто посмеет открыть его, падет от руки Мунира тотчас же. Лишь колдун Расмус сумеет сделать это без вреда себе и остальным. Даты поверили – ибо о том же говорили легенды, и поклялись принести Расмусу заветный ларец, чтобы смог он договориться с Муниром-вороном и Отцом асов Одином, чтобы сила их стала доступна датам.

Йэльм взял с собой сто пятьдесят воинов; еще полсотни ушло с ним, чтобы вернуть ладьи, когда скроется ярл в лесах. И скоро зеленый драккар впервые пристал к берегу без хозяина на вике, но пока это было добрым знаком. Расмус этому только вздохнул – ему оставалось лишь долгое ожидание. Поздней осенью ладьи посетят восточный берег, а если Йэльма не будет, еще раз пойдут туда весной. Весной ярл должен вернуться обязательно. Если не вернется весной, значит не вернется никогда, Расмус это прекрасно понимал.