Архипелаг Блуждающих Огней - Кругосветов Саша - Страница 28

Поппер показывал Александру шахты, ранчо, животных – овец, крупный рогатый скот, лошадей и собак. Поселок. Маленькую армию. Гигантский волнорез, уходящий в море на 12 километров, прикрывающий каменным крылом бухту Сан-Себастьян. На мысе Эль

Парамо – машины для добычи золота, глубокие семиметровые рвы, расположенные ниже линии прилива, с мощными деревянными щитами, регулирующими напор приливной волны, достигающей в высоту десяти метров и более. Эти же щиты удерживают воду во время отлива, промывая золотоносную массу, нарытую руками десятков рабочих.

– Золотая жнейка, – с гордостью называл ее Поппер. – Я – первый, кто вспахал море и снял с него урожай.

Вернувшись в резиденцию после прогулки, Поппер рассказал Александру, что никаких следов древних цивилизаций здесь не было обнаружено ни раньше, ни теперь. Также никто не нашел признаков сокровищ инков, хотя многие искатели кладов вдоль и поперек исходили архипелаг Блуждающих Огней.

– Апулей сказал: De asini umbra dis ceptare («Бесполезно спорить о тени осла», лат.). Если бы здесь было золото инков, – добавил Хулио, – я нашел бы его первым. Можешь не сомневаться, капитан Александр. Мимо рук Огненного диктатора не пройдет ни одна унция золота. Так что если ты искатель кладов, – твой путь на север, к индейцам арауканам, а если ты искатель сказок – тоже бери курс на север – в Арауканию. У местного населения ты не найдешь ни сокровищ, ни интересующих тебя сказок.

– Почему ты считаешь, что у индейцев Фуэгинов нельзя найти сказаний, легенд, былин?

– Разве это люди? Они ходят совершенно голыми, nudus quasi recens utero matris editus («голый, как из чрева матери», лат., Апулей). У них нет ни ремесел, ни культуры. Их речь не похожа на речь людей – она схожа с кудахтаньем кур, трескотней сорок и клекотом грифов. Они не смеются, не плачут, не жалеют, не мечтают. Глаза их пусты. Они ничего не хотят. Даже к еде они относятся безразлично.

– Сказано: Beati pauperis spiritu, quoniam ipsorum est regnum caelorum («Блаженны нищие духом, ибо им принадлежит Царство Небесное». Нагорная проповедь, лат.).

– Это – не люди, – продолжает Поппер, не обращая внимания на замечание Александра. – Со мной согласны и Джеймс Кук, и Роберт Фицрой, и Чарльз Дарвин. Дарвин сказал, что Фуэгины отличаются от цивилизованных людей гораздо больше, чем дикие животные от домашних. Гулливер, описывая отталкивающую внешность и отвратительные повадки Фуэгинов, называл их йеху. Этих худших из животных – иначе их не назвать, какие же они люди? – презирают даже лошади. Только Ту-эльче могут быть всадниками. Ни Яманам, ни Селькамам лошади не подчиняются. Может быть, тебе это о чем-то говорит? Яманы и Алкалуфы не могут называться даже homo erectus («человек прямоходящий», лат.). Они или сидят в лодке, или ходят по суше, подобно обезьянам, сгорбившись и на полусогнутых ногах.

– Не буду спорить, Хулио. Бесполезно пытаться переубедить тебя. Но ведь даже самых ничтожных из животных не убивают ради забавы. Ты объявил об истреблении аборигенов. Quae fuerunt vitia, mores sunt («Что было порочным, теперь считается нравственным», лат.). Sacrilegia minuta puniuntur, manga in triumphis feruntur («Мелкие преступления караются, а большие прославляются», лат., Сенека). Совсем недавно в бухте Сан-Себастьян ты устроил бойню, во время которой было убито почти тридцать индейцев.

– Это не argumentum ad rem («аргумент к делу», лат.). Я не участвовал в битве при Сан-Себастьяне. Уничтожением индейцев руководил Рамон Листа – губернатор одной из провинций Серебряной страны. Quis hominum sine vit lis natus est? Vitia erunt, dones homines («Кто из людей родился без пороков? Пороки будут до тех пор, пока будут люди», лат.). Но я к этой битве не имел никакого отношения.

– Не лукавь, Хулио. Ты фотографировал сцены охоты на людей и фотографировался вместе с телами убитых. Agnus Deri, qui tolli peccata mundi, dona eis requiem septitaram («Агнец божий, искупи прегрешения мира, даруй им вечный покой», лат.). Ты сделал фотоальбом и послал его в подарок президенту Серебряной страны Мигелю Сельману. Ты не просто уничтожаешь индейцев, ты получаешь от этого удовольствие.

– Ну что ж с того? Если даже я и убивал индейцев? Suum cuique («Каждому свое», лат.). Эти твари нападают на мой скот, на моих людей. Они хуже волков. Canis mortus non mordet («Мертвая собака не кусает», лат.).

– Послушай, Джулиус. Ради красного словца ты готов показаться хуже, чем ты есть на самом деле. Я знаю, ты страдаешь от одиночества, от неудач, от неуступчивости индейцев. А больше всего, я думаю, тебя ранили насмешки невежественных воротил из Мегальянса. Они не оценили тебя. Ты объяснял им, что замеры глубины воды, плотности песков и направления ветра неопровержимо указывают на запасы золота в этих местах. А они отвечали: «Кто ты, Джулиус, – глупец, фат или позер?» Ты заявлял им, что у тебя – свои идеалы, что ты готов трудиться день и ночь ради прогресса. А они смеялись над тобой.

– Ты прав, Александр. Это было именно так. Я говорил им: «Кабальерос, мне не земли ваши нужны, мне берег моря нужен. Посмотрите на этот черный песок, на нежный бархат магнетита. Как скачет стрелка компаса на черных пляжах наших островов! Это верный признак золота». А они мне: «Не ты первый. Нас пытался сбить с толку сам Нассау, компаньон Лемера, когда их флотилия открыла мыс Хоорн. Никакого золота там не нашлось. Мы – люди дела. Не отнимай наше время, легкомысленный, кто ты там, румын или молдаванин. Возвращайся к своей Кармен Сильве». Ха-ха-ха! Как смешно! У воротил из Мегальянса мозгов не больше, чем у овцы. Это все уже в прошлом. Aequo animo audienda sunt imperitorum convincia («Следует равнодушно выслушивать порицание невежд», лат.). Незачем вспоминать, что было вначале. Я добился своей цели. Я – хозяин земли Блуждающих Огней. Я – владелец всего золота, как добытого, так и еще лежащего в земле, ждущего своего часа, чтобы упасть мне в карман. И те, из Мегальянса, и эти бродяги, что служат мне, и непокорные индейцы – я всех купил. Они для меня – никто, они – лишь орудия для достижения моих целей. Судьба возвысила меня и доверила особую миссию. Я – карающая десница прогресса.

– Такие, как ты, одержимые борьбой за материальные блага, хвастливо называют свой путь прогрессом. Оказавшись перед выбором: свобода, с одной стороны, или вещи и деньги, с другой, – вы выбираете последнее. Воля к свободе слабеет, не выдержав бремени материальных благ. Общество вырождается, а вы стыдливо называете это цивилизацией.

– Не тебе, выходцу из отсталой монархической страны, судить о прогрессе. Только западная цивилизация несет людям свободу. Я, теперь уже не Джулиус, а Хулио Поппер, уничтожу всякого, кто попытается мне помешать, кто попытается встать на пути прогресса. Здесь я – диктатор. Я определяю, кому что делать, кому жить, кому умереть. Никто не указ мне – ни ты, ни губернатор, ни президент, ни сам Господь Бог. Разве лев спрашивает, кого ему убить первым – антилопу, гиену или шакала?

«Бесполезно говорить с ним сейчас. Он ничего не слышит. Настанет время, когда он прозреет, но не будет ли слишком поздно? Пора завершать этот разговор», – подумал капитан Александр и сказал:

– Ты, advocatus diaboli («адвокат дьявола», лат.), обезумел от жажды власти и наживы. Остановись. Воистину, quos Deus perdere vult, dementat prius – «если Господь хочет погубить человека, то лишает его разума». Ah, Corydon, Corydon, quae te dementia cepit. Simia simia est, etiam si aurea gestet insignia («Ах, Коридон, Коридон, какое безумие тебя охватило. Обезьяна остается обезьяной и в золотых знаках отличия», лат.).

Хулио изменился в лице. Побелел. Руки сжались в кулаки.

– Мужчина в годах, муж, умудренный опытом. А ведешь себя, словно самонадеянный подросток. Не надоело морочить людям голову сказками о вымышленных великанах, об атлантах, о дрессированных кашалотах и черепахах, о великодушных каннибалах? Ты, Александр, смешон, словно старый цирковой клоун. Твои шутки и трюки все знают наизусть. Vos, о patricius sanguis, quos vivere par est! Occipiti caeco postic occurrite sannae («А вы, патрицианская кровь! Вы, которым суждено жить со слепым затылком, оглянитесь на те издевки, что сзади вас», лат., Апулей). Ты перешел грань допустимого. Не суметь оценить гостеприимство самого Джулиуса Поппера! Пытаться воспитывать меня в моем же доме! Ты рассердил меня не на шутку. Придется conjugatio mellis et fellis («смешать мед и желчь», лат.), как сказал Апулей, и проучить тебя, немолодого романтика с сединою на висках. Как тебе понравится, милейший Александр, перспектива лишиться ушей, которые я оставлю себе на память о нашей незабываемой встрече?