Призрак Мими - Паркс Тим - Страница 23

– Sono Morris. – Все другие, насколько он знал, не нуждались в представлении.

Ворота отворились со звоном и скрежетом – откованы они были не позже восемнадцатого века, но управлялись дистанционным гидравлическим приводом. Подобные мелочи стоило замечать. Моррис проскользнул внутрь и сосредоточился на простом удовольствии, с которым шагал по тщательно отполированным каменным плитам.

Сиделка была миниатюрной, чернявой, и наверняка хорошо постаралась, убирая пушок с верхней губы. Скорей всего, с Сардинии, подумал Моррис. Маленькие руки закрыли за ним дверь на цепочку, что было совершенно необязательно. В мятой больничной униформе девушка выглядела усталой и пленительно хрупкой, эту хрупкость только подчеркивал несоразмерно большой бюст.

– Около семи часов, – рассказывала сиделка тем временем. – По крайней мере, в это время я обнаружила… А перед тем прилегла на часок – ночь была тяжелая.

– Не сомневаюсь, – поддакнул Моррис. К медсестрам он относился с уважением за их практичность и скромную деловитость. – Но может быть, вам стоило бы позвонить раньше?

– Я не хотела никого будить.

Направляясь к лестнице через холл, Моррис глубоко вдохнул чуть затхлый запах полированного дерева и камня; душок восхитительно чопорного провинциального консерватизма, так потрясший его душу два года назад, когда он впервые вошел в этот дом: сработанная на века мебель, фотографии в потемневших серебряных рамках, огромный камин, а за портьерами – балюстрада из туфа, обрамленная темным плющом. Вся эта старина восхищала своей театральностью. Здесь нужно разыгрывать мелодрамы, соблюдать условности, вести себя предсказуемо, и, подобно актерам, без всякой ответственности: финал – предначертан заранее. Моррис положил руку на перила красного дерева. К ним прикасались бесплотные персты белых привидений, бродивших по каменным ступеням. Бельведер, промелькнувший за окошком, когда они свернули за угол, служил местом романтических свиданий, в маленьком бюро в старой спальне Паолы наверняка имелся потайной ящик, где синьора или синьорина держали изящный дамский пистолет или завещание. Вдруг пришла в голову идея, что если Бобо, типичный яппи, вполне удовлетворен своим двухквартирным домом в стиле глянцевых журналов, они с Паолой переедут жить сюда. Кваме можно сделать мажордомом. Вот это мысль! Здесь все дышало традициями; именно в таком месте Моррис хотел бы растить своих детей.

Маленькая медсестра толкнула дверь. Моррис вошел за ней, взглянул на усопшую и испустил громкий, подчеркнуто тяжкий вздох, который, судя по всему, произвел должное впечатление на девушку. И здесь в центре композиции был все тот же восхитительный театральный декор: восковое лицо с распахнутым ртом, запавшими глазами и жутким крючковатым носом, из рукавов рубашки выглядывают узловатые пальцы в массивных перстнях, покоясь на полотняной простыне.

– Дождусь доктора, а уж потом подвяжем подбородок, – виноватым тоном пояснила сиделка.

Но Моррис думал о том, что Мими всю свою жизнь, до того как сбежала с ним, спала здесь, на этой самой кровати, вместе с синьорой Тревизан. Если вдуматься, это чудовищно оплывшее тело – единственное, с которым Мими когда-либо делила ложе, не считая его собственного. Моррис выдохнул ее имя. Перед ним предстал почти во плоти образ мертвой Мими, лежащей на кровати рядом с матерью, – но в красивом убранстве, синем и красном, как ее написал Филиппо Липпи. Совсем не похоже на «Успение Мадонны» Джотто. «Мими, я тебя никогда не забуду», – произнес он вслух.

– Mi scusi? – не поняв, удивилась сиделка.

– Э-э, м-да. Мне нужно спуститься позвонить, – нашелся Моррис. – Не могли бы вы подождать? Мне бы не хотелось оставлять ее одну так, м-м… так скоро.

– Si, signore, anche se…

– В чем дело?

– …вот только моя смена должна была закончиться еще полчаса назад.

– А где же в таком случае другая сиделка, дневная?

Хрупкая брюнетка пожала плечиками. Смена не пришла. Видно, первое, что сделали, узнав о смерти синьоры, дорогие родственнички – сэкономили на обслуге. Но Моррис не таков: он вынул бумажник, достал стотысячную купюру и вложил девушке в руку.

– Примите это в знак моей благодарности за все, что вы сделали для семьи, – галантно произнес он и поспешил вниз. Моррис уже воображал Кваме в белом пиджаке, шествующего через салон с бутылкой шампанского, которую негр держал перед собою на вытянутых руках.

Шкатулка для шитья оказалась тщательно отлакированной плетеной корзиной, стоящей в столовой среди искусственных цветов и массивных антикварных ваз. Внутри, к его удивлению, вместе с лоскутками и огромным количеством иголок – от длинных и изогнутых до тоненьких и хрупких – лежала стопка поношенного и рваного женского белья. Моррис присвистнул. Вот она, неистребимая запасливость провинциальных богачей! Он никак не мог к этому привыкнуть.

В поисках медальона Моррис вытащил расползающийся пояс для чулок, затем пару бледно-розовых трусов, в следах долгой службы и пятнах на самых интересных местах, с наполовину заштопанной дырой и торчащей иголкой, словно старушенция как раз латала белье, когда ее хватил первый удар.

Да уж, и впрямь «не прихотью судьбы, но трудами»! И ради чего? Он покачал головой, глядя на огромный, заношенный почти до дыр бюстгальтер, и вновь поддался приливу воспоминаний. Моррис потрогал пальцами безжизненную вещь – трудно представить что-нибудь менее сексуальное. Но она была связана с Мими, поскольку та, юная и хрупкая, спала рядом с обрюзгшей старухой. Сунув кулак в одну из чашечек, – костяшка пальца вместо соска – он смотрел и вспоминал, как прижимисто вела себя Мими в первые дни после побега, пока он не научил ее тратить деньги. Тогда первой ее покупкой стало новое белье, потому что прежнее было серым и грубым. Может быть, именно эти роскошные обновки бросили наконец Мими в его объятия?

Паола, само собой, никогда не скупилась на подобные тряпки.

Потом вспомнилось, как он собирал ее вещи в пансионе в Риме, по дороге за деньгами, как хотел улучить когда-нибудь момент и примерить их на себя, ну хоть трусики и лифчик, чтобы полней ощутить разницу между собой и Мими, между мужчиной и женщиной, попробовать почувствовать себя девушкой с тяжелыми грудями и ложбинкой меж ног…

Но нельзя отвлекаться на воспоминания, как бы приятны они ни были. Моррис снова пошарил в корзине. А вот и медальон: небольшая золотая вещица на порванной цепочке. Отлично! Он поколдовал с замком, затем шумно выдохнул воздух. Паола не сказала, что вместе с ключом внутри лежала фотография Массимины, еще совсем девочки, втиснутая в слишком тесную рамку. «Мими!» Господи, это никогда не кончится! Гнать такие мысли! Моррис поежился, схватил ключ, потом трусы и сунул обе вещицы в карман.

Но ощущение ее присутствия уже захватило его целиком. Он почувствовал запах любимых духов Мими. Нет, невозможно! Чувства обострились до предела, слившись в необычную смесь бдительности и замешательства. Аромат наполнял комнату. Тело Морриса напряглось, он не смог удержать дрожь.

Затем ее голос произнес: «Морри-ис?»

Он закрыл глаза. Ноги чуть не подкосились, когда он вскакивал, готовый обнять Мими, в каком бы виде она ни явилась сюда. Это совершенно неважно. Он всегда знал, что когда-нибудь наступит момент, и они увидятся снова, взглянут друг другу в глаза, познают друг друга на новом, высшем уровне. Медленно обернувшись, он увидел Антонеллу, стоящую за его спиной с удивленным лицом.

Как, черт возьми, она вошла, когда дверь была на цепочке?

На миг он почувствовал себя кроликом, пойманным учом фар на ночной дороге, оцепеневшим от страха… и смертельно разочарованным.

– Морри-ис, – повторила невестка. Траур, как ни странно, придавал ей необычную элегантность и свежесть. Моррис слегка пришел в себя.

– Э-э… Паола позвонила мне уже в машину. И вот я приехал отдать долг памяти. Сиделка наверху. Да, и она просила достать этот ключ. Она, э-э… подумала, что стоит открыть сейф на случай, если там бумаги, с которыми надо разобраться в первую очередь.