Ребята и зверята (илл.) - Перовская Ольга Васильевна - Страница 49

И мать всё им прощала, баюкала и согревала их с нежной заботой.

Вместо уютного, сонного цыплячьего щебета слышалось унылое: «А-аа-ааа!»

— Умирают от голода! — волновался Андрюша. Ведь он целыми днями слышал эти сиротские стоны.

Как большинство совхозных ребят, он привык бережно, по-хозяйски относиться к природе, к животным, к птицам и растениям. С детства он твёрдо знал, что живое существо — не игрушка, не забава, и так же, как и он сам, оно хочет есть и пить. Надо дать ему пищу и отдых, и тогда оно будет довольным, здоровым, и людям от него будет радость и польза.

Но как накормить этих уродов, когда они не хотели подбирать ничего на земле и от курицы ничего не брали?! Они всё целились по верхам на мух и букашек, топтались у стен и возле стеблей, а все мошки и букашки от них без вреда улетали. Топтались, прицеливались — и всё без толку.

Андрюша пальцем пытался пропихнуть им в глотку крошки яйца, творогу. Так иногда удаётся выкармливать квёлых, слабеньких индюшат. Но дрофята оказались упрямее индюшат. Они вырывались из рук, упирались и немедленно выплёвывали всю пищу. И стонали... стонали... стонали...

— Ни одной даже самой малюсенькой мушки за весь день! Ни одной!.. На глазах погибают от голода. А мы всё только на это любуемся! Э-эх, мы!..— И Андрюша, чтобы помочь неудачникам, рывком смахивал в ладошку со стола мух, а заодно уж, случалось, чашки, тарелки и блюдца.

Дрофята становились наказанием для дома специалистов.

Андрюша и его соседки по дому — дочери зоотехника Галя и маленькая Катря — жертвовали им все гостинцы: конфеты, пряники, пастилу. Но дрофята отворачивались даже от этого. И всё пуще стонали.

Нельзя было видеть такое страдание спокойно:

— Не может быть, папа, чтобы в твоём институте не изучали, чем нужно выкармливать разных птенцов! Не учили? И мама не знает?! А что же тогда вы изучали? — Хлопчик с укором глядел на родителей.

А на другом конце террасы, в квартире другого специалиста, Галя тоже грызла родителей — зоотехников.

— Это же недопустимо! — не без яда восклицала она.— Для зоотехников это же неприлично: у них на глазах погибает от голода молодняк! А они, видите ли, не знают, чем выкармливают дрофят! Пойдём-ка, Андрюша, к деду на пасеку... Он хоть вовсе неграмотный, а уж придумает, как нам помочь...

От деда, с пасеки, ребята притащили кусок сота с белыми живыми личинками трутней. Полуживые от слабости, птенцы мигом их разглядели и начали подпрыгивать и выклёвывать личинки прямо из рук. Проглатывая с воском, давились, торопились, выклёвывали и всё время восторженно тюкали.

На другой день Галя помогала хозяйкам пропускать через мясорубку фарш.

Дрофята вылезли из-под курицы и опять подковыляли к столу.

— А всё-таки они у нас бледные какие-то, неустроенные. Как вылинялые... и шатаются... Может, фаршиком их подкормить? — Андрей протянул птенцам мясо.

Дрофята аж затряслись. Толкаясь и опять тюкая, засуетились они у стола. Глаза у них загорелись. Они прыгали, хватали, глотали, давились, хватали опять и дрожали от жадности.

С этого дня началось их благополучие.

Теперь ребята знали: требуется доставать мясо, червей, лягушек, насекомых. Ведь у дрофы есть желудок! Всё устроилось неожиданно легко. В хозяйстве было много мышей, крыс, разных вредителей полей. Тушки их никому не были нужны.

Скоро дрофят нельзя было узнать: они выросли, пополнели, похорошели (то есть стали ещё безобразнее) и ещё независимее гуляли, где только хотели.

Курица всё ещё бегала за ними и по-прежнему пыталась их опекать. Но её «дорогие цыплята» вспоминали о матери, только когда им хотелось поспать. Они лезли под её пуховую юбочку и почти поднимали маму на окрепших плечах. И хотя сыты они теперь были по горло, их стоны звучали так же голодно-сиротливо.

Время шло. Дрофята ещё подросли, и курица бросила их.

Дрофичи и в ус не дули. А у них, правда, к этому времени отросли возле клюва белёсые усы, жёсткие, как щётка. Под подбородком болталась пустая кожа — мешок для запаса воды — и вместе с пушистой грудью походила на окладистую белую бороду. Дрофята были крупнее и массивнее петухов. И крепко стояли на собственных, одетых в короткие штаны мускулистых ногах.

Вскоре дрофичи начали надуваться и топорщиться друг перед другом. Покрасовавшись и с этой и с той стороны, они, как индюки, смешно закидывали кверху носы и делали что-то вроде: «Пых!»

— Плюнул! — кричала, заливаясь смехом, маленькая зоотехникова Катря.— Вот этот на этого... плюнул! Вот так подступил и в лицо ему: пых!

Но почему-то как раз в такое хорошее время курица — бывшая мать — вздумала к ним придираться, постоянно ввязывалась в их игру и клевала обоих. Находила их спящими и тотчас принималась бить.

За нею и весь курятник вдруг с яростью разглядел в них чужаков. Петух с криком гонял их по двору. Куры слетались на крик, сбивали их с ног, наступив на крылья, топтали, долбили.

Большие, но неуклюжие дрофята, со своими смешными движениями и деликатными индюшачьими ужимками, совершенно терялись перед таким оголтелым натиском.

Несколько раз ребята отнимали дрофят, жестоко избитых в кровь.

Сменили драчуна-петуха! Продали соседям подлую курицу!

Но только это успели исполнить, как одного из дрофи-чей увезли в город и подарили в зоопарк.

Оставшись один, дрофёнок не отходил от ребят. Мотался за ними хвостиком на бахчи и огороды, ходил на реку добывать червей и лягушек и даже по воду, на колодец, бегал вместе с Андрюшей и Галей.

Стоило только громыхнуть ведром — он являлся, как из-под земли, и первый бежал к колодцу, развевая по ветру смешные штаны.

И ребята привыкли к нему. Чуть, бывало, упустят его из виду, сейчас по всему дому тревога:

— Где Тюря? Не видели Тюрю? Тюря! Тюречка! Тюря!

А Тюрей звали его потому, что дрофёнок, расхаживая по дому, целый день бормотал: «Тю-рю! Тю-рю!»

Это его негромкое и однотонное «тю-рю» слышалось и под окнами, и на террасе, и на улице, и под лавкой, куда теперь заваливался спать одинокий Тюря.

К осени Тюря стал совсем взрослым. В совхозном посёлке все его знали. Но он знал и любил только своих маленьких воспитателей.

Вот обычная картинка тех дней: несётся над выгоревшей степью знойный суховей, гонит по улице из степи шары перекати-поля, колючки, сухие гребни кукурузы, пустые, сухие шляпы подсолнечника.

При таком ветре принести из колодца воды — трудная задача.

Андрюша с полным ведром пробивается сквозь сильный ветер. Он идёт боком, защищая локтем глаза от песка. Иногда, чтобы перевести дух, подставляет под ветер спину. Ветер рвёт из рук ведро, расплёскивает воду. Трещат завязки у шапки-треуха, козырёк совсем навис на глаза.

Но глаза сверкают и улыбаются: рядом с мальчиком стойко воюет с порывами ветра дрофич.

Ветер парусом надувает его крылья, то вздымает его на воздушной волне чуть не вровень с крышами хаток, то швыряет на землю далеко от Андрюши. Тюря то снуёт понизу, припадая к земле, то летит, распушившись, вперёд. Но и помысла нет у него, чтобы вернуться домой, переждать в затишке, расстаться хоть на мгновение с Андрюшей.

Ведро вырвано! С грохотом катится оно по земле. Опять предстоит пробиваться к колодцу! Но не это тревожит Андрюшу. Его беспокоит дрофич: с целым облаком мусора подхватил и унёс его ветер.

Не закинуло бы его на крышу! Не запутало бы в проводах! Не швырнуло бы в трубу! Не ударило бы о столб!..

Зной и пыльные вихри сменились дождями. Освежилась осенняя степь, зацвела. Наступили хорошие, ясные, тихие дни.

Старое здание школы заняли под курсы для бригадиров, а в новой, построенной только что, заканчивали отделку и уборку.

И ребята прощались, прощались и всё не могли распрощаться с бахчами и огородами.

Каждое утро от дома специалистов быстро катилась по улице низкая детская коляска. Везли её Галя с Андрюшей.

В коляске восседала Катря, а рядом с нею так же чинно и важно красовалась усатая Тюрина голова.