Лето страха - Паркер Т. Джефферсон - Страница 27

— Где она сейчас?

— Нет, только не это.

— Я не собираюсь разговаривать с ней, пока ты не разрешишь.

— С ней невозможно разговаривать. Прямо проклятье! И тебе не удастся. Ей предстоит всю оставшуюся жизнь прожить с воспоминаниями о том, что произошло прошлой ночью. Ее нет здесь. О ней вообще не нужно упоминать. Прошу, ни слова о ней в своем «Журнале». Это самое меньшее, что ты можешь для нее сделать.

— Может, я мог бы...

Карен остановилась, ткнула пальцем мне прямо в лицо и посмотрела на меня своими усталыми зелеными глазами.

— Нет. Нет. Нет. С Ким ты разговаривать не будешь. И хватит об этом. Пойдем, в отделе волос и волокон у меня кое-что для тебя есть.

Я поднял руки в шутливом жесте полной капитуляции.

— О'кей, Карен. Я очень сожалею обо всем этом.

— От твоей жалости Виннам теперь никакого прока.

— Ты не единственная, кому плохо сейчас.

— Остановись, Расс. Я знаю. Я знаю. Только, пожалуйста, хватит об этом.

Глаза Карен были полны отнюдь не гнева и не грусти, а лишь жуткого, неприкрытого страха.

— Мы должны были бы раньше связать вместе два первых случая. И, может быть, тогда этого не случилось бы.

Отдел волос и волокон возглавлял пожилой толстяк по имени Честер Фэйрфакс Сингер, для краткости просто Чет. Он носил подтяжки, белые сорочки, галстуки-бабочки и действовал с профессиональной неторопливостью, которая могла показаться признаком некоторой надменности и тупости. Он вообще был медлительным, спокойным человеком.

С годами я хорошо изучил его. Неторопливость Чета была следствием не высокомерия, академического превосходства или глупости, а искренней и необъятной доброты. Закоренелый холостяк, он никогда не упоминал о семье, казалось, все свободное время проводил в полном одиночестве, и, хотя никому в округе, насколько мне известно, не признавался в этом, существовало единодушное мнение, что он — гомосексуалист. Но Чет никогда не становился объектом ни явных, ни скрытых насмешек, которые неизменно преследуют людей этого рода, особенно в столь очевидно специфическом миро грубого насилия, в котором он провел почти всю свою жизнь. Мне всегда казалось, что это меньше связано с безупречной репутацией Честера, чем с исходившим от него ощущением ранимости. Чет был единственным, кто открыто плакал, когда погиб «Челленджер». Чет был единственным, кто помнил дни рождения всех сотрудниц службы судебных экспертиз и отмечал каждый, даря новорожденной одну белую розу, выращенную им самим в простой белой вазе. Чет был единственным, кого каждый вечер провожали до машины, чтобы он не брел в полном одиночестве по темной стоянке служебных машин. Чет был единственным, кто, несмотря на все свои немалые причуды, вызывал к себе уважение. Чет был единственным, кто, как я со временем понял, носил в себе тайну и вел тайную жизнь. Я не имел возможности узнать его достаточно хорошо, чтобы проникнуть в эту тайну.

Когда мы с Карен вошли в его кабинет, он сидел на табурете за небольшим столом и через навесную лупу разглядывал какой-то предмет в пластиковом пакетике. Он положил пакетик на стекло, развернулся вместе с табуретом, протянул мне руку. Как всегда, был он бледен и вял, хотя еще со времени работы в управлении шерифа я знал, что для него двенадцатичасовой рабочий день — обычное явление.

— Один из моих самых любимых учеников, — сказал он улыбнувшись.

Это была часть фразы, которую он выдал мне однажды, много лет назад, во время работы над особо сложным делом об изнасиловании, и я частенько напоминал ему о ней. Вторая часть звучала так: «Все мы ученики несовершенства». Еще один афоризм Чета, который я никогда не забуду, он выродил как-то по пьянке, стоя над чащей с пуншем на рождественской вечеринке управления в далеком 1982 году: «Насилие есть тайный язык расы, а мы — его переводчики».

Честер и Карен обменялись настороженными взглядами, и Карен кивнула.

— Винтерс сказал, мы можем рассказать ему. Я предупрежу, о чем не надо писать.

— Хорошо. Итак... с чего начнем?

Чет сложил ладони на своем шарообразном животе и взглянул на меня через толстые стекла очков.

— Позвольте мне нарисовать вам картинку, а вы скажете, что увидели в ней.

Из «картинки» Честера выходило: Полуночный Глаз — высокий белый мужчина, примерно тридцати пяти — сорока лет, с длинными, прямыми, рыжевато-каштановыми волосами и окладистой бородой чуть более темного оттенка. Работает правой рукой.

— Если воспользоваться термином, который применила Ким, — «весь волосатый», — то можно предположить, он — лохмат, неопрятен, что придает ему несколько диковатый вид, — сказал Чет. — Три из имеющихся у нас пяти волосинок имеют длину около восьми дюймов каждая. В них содержатся некоторые полимеры, которые, по моим предположениям, являются составными одного из фиксаторов для волос. Местами их слой довольно толст.

— Лак?

— Очевидно.

— Прямо-таки герой-любовник, — сказала Карен. Она все еще была необыкновенно бледна, отчего веснушки на ее носу проступили с особой отчетливостью.

Чет кивнул.

— Не имея корневой ткани, содержащейся в волосяном мешочке, мы не можем рассчитывать на то, что «Дина» выдаст нам генетический код волоса с указанием группы крови. Я до сих пор так и не смог ничего найти. Мне кажется, у нас шаткая позиция, мы не в состоянии определить тип волос.

— К тому же у нас пока и самого подозреваемого нет, — заметил я.

— И все же я остаюсь оптимистом, — сказал Чет. — Хотя порой и не понимаю, с чего бы это.

Основываясь на отпечатках ног, оставленных Полуночным Глазом в огороде Эллисонов, он носит двенадцатый размер обуви.

— Теперь почва...

Грунт, прилипший к его подошвам, — смесь гранитной крошки и обычного пляжного песка. Следователи обнаружили его на местах всех трех происшествий — в квартире Фернандезов, в загородном коттедже Эллисонов и в просторном доме Виннов. Один из наблюдательных следователей проверил кровавые пятна, мазки на стенах дома Виннов и нашел в них гранулы песка, смешанные с кровью, а также с частицами акрилового волокна, оставшегося, скорее всего, от перчаток Глаза. На полу около той половины кровати, на которой спала Шарин Эллисон, также обнаружена небольшая горка гранитной крошки, смешанной с песком. При слове «горка» я представил себе, как она оказалась там.

— Непонятно только, почему — «горка»? — спросил меня Чет.

— Он встал на одно колено, чтобы перед началом атаки посмотреть на миссис Эллисон. Одно колено — опущено, другое — приподнято. Песок высыпался из брючной манжеты.

— Но каким образом он оказался в этой манжете?

— Пляж. Это ведь песок с пляжа, верно?

— Именно так.

Следующая находка оказалась полной неопределенностью для всех и противоречила тому, что сказала Ким, хотя ее ошибка вполне понятна. Орудием убийства являлась вовсе не бейсбольная бита, но тяжелая палка, сделанная из относительно мягкого металлического сплава, обычно используемого для изготовления водопроводных труб. Йэи нашел микроскопические частицы его в черепах мистера Эллисона, обоих взрослых Виннов и Сида Фернандеза. И не было даже намека на дерево или алюминий, которые могли бы указать на бейсбольную биту. На основании того, что ярость, с которой Полуночный Глаз расправлялся со своими первыми жертвами — Фернандезами и Седриком Эллисоном, — еще относительно контролировалась им, Йэи смог сделать вывод о том, что на одном конце трубы был скорее всего стандартный навинчивающийся наконечник, делавший края оружия более округлыми, чем острыми.

— Я подозреваю, на другом конце есть аналогичный наконечник, — сказал Чет. — Или, по крайней мере, резьба для него.

Мы с Карен выжидающе помалкивали. На лице Чета застыло то самодовольное, почти кокетливое выражение которое у него всегда появляется, когда ему удается совершить трудный прыжок и мягко приземлиться.

— Картина такова, — продолжал он. — Убийце необходимо найти способ пробираться в дома своих жертв. С квартирой Фернандезов ему явно повезло — дверь оставалась открытой. К Эллисонам он забрался через окно. У Виннов прорезал в сетчатой двери пятифутовую щель и протиснулся в нее. Мы также думаем: до всех трех жилищ он добирался на машине или мотоцикле. Трудно предположить, что он мог бы преодолеть такие большие расстояния и при этом остаться незамеченным. Но в любом случае ему приходилось идти пешком какое-то расстояние от транспортного средства до дома.