Жар твоих объятий (Отвергнутая) - Паркер Лаура - Страница 9

Филаделфия, слушавшая его речь с закрытыми глазами, поспешила открыть их.

— Вы насмехаетесь надо мной.

— Ничего подобного, — с горячностью произнес он. Эдуардо подошел к ней вплотную, и она успела только подумать: «Он прекрасен, как сам грех».

Она не понимала, почему ей в голову пришла такая мысль и почему ей так внезапно захотелось поверить ему. В тот же миг Филаделфия ощутила холодок страха и возбуждение.

— Что вы хотите от меня?

Он улыбнулся, чем еще больше возбудил ее.

— У вас дар фантазировать. Вы способны заставить людей вообразить то, что они не могут увидеть своими собственными глазами. Я предоставляю вам возможность воспользоваться своим уникальным талантом. Если вы поможете мне продать драгоценности, я отдам вам половину всей выручки. Что скажете, молодая леди?

Его уверенный голос разогнал все ее страхи, но сомнения все еще не давали ей покоя.

— Это сумасшествие. Я не могу. Если я буду сопровождать вас, то меня сочтут проституткой, и мне навсегда будет закрыт путь в высшее общество. Я не могу себе позволить это.

— Не можете или не хотите?

— Я не хочу принимать участие в обмане.

Он широко улыбнулся, и на его левой щеке появилась ямочка, которую Филаделфия раньше там не замечала. Она неожиданно подумала о том, не обладает ли он сам даром магии, который приписывает ей.

— Любая женщина находит ювелирное украшение более привлекательным, когда видит его на другой женщине. Назовем это завистью или просто жадностью. Вы красивы, и каждая женщина, увидев, что вы носите мои драгоценности, сразу захочет иметь точно такие же. Продавая их, мы только будем способствовать давнишнему желанию женщин ни в чем не уступать своим товаркам.

Филаделфия была настолько удивлена его словами, что не знала, что и думать.

— И все же мне кажется это оскорбительным, — сказала она наконец. — К тому же это незаконно.

Пожав плечами, он положил голубые топазы в футляр.

— Извините за беспокойство, сеньорита. Я совершенно не понимаю вас.

— Что вы не понимаете?

Он снова пожал плечами — привычка, которую она начинала ненавидеть.

— Мне казалось, что вы готовы пойти на рискованное предприятие, чтобы доказать свою правоту, что вы обладаете смелостью.

Филаделфия смотрела на него широко открытыми глазами. Неужели он действительно считает, что она обладает этими качествами? А вот отец был о ней другого мнения. Она боялась риска. И однако у нее была большая потребность рисковать и быть смелой. Возможно, сеньор Таварес и есть тот самый спаситель, о котором она молилась. Хотя сомнительно. С его необыкновенной красотой он скорее похож на Люцифера, чем на ангела-хранителя.

— Если я приму ваше предложение, то только при условии, что мы будем действовать законно.

— Естественно, — поспешил он заверить ее.

— И я должна быть уверена, что смогу отказаться от этой работы в любое время.

— Вы ведь примете мое предложение отнюдь не из праздного любопытства, насколько я понимаю?

На этот раз она пожала плечами, чего раньше никогда не делала.

— Я нуждаюсь в своей доле дохода от сделки, сеньор. Мне нужны гарантии, что вы меня не обманете.

Выражение торжества на его лице заставило ее усомниться в его благих намерениях, но он развеял ее опасения.

— Решено! Сделка состоялась! — К немалому удивлению Филаделфии, он протянул ей руку, как это делают мужчины при заключении сделки, и они обменялись рукопожатием. — Отныне мы партнеры!

— Партнеры, — как эхо повторила она, зябко поежившись. Пошла ли она на этот шаг по своей доброй воле или этот великолепный мужчина просто ослепил ее? Он назвал ее рисковой. Тогда почему же она чувствует, что поступила глупо и опрометчиво, как школьница? Она знала ответ ее очаровало его прекрасное лицо.

Глава 3

Ночь была теплой. Где-то пела женщина, и ее голос звучал грустно под резкий аккомпанемент пианино. Дул порывистый ветер, принося с собой зловоние и надувая шторы на окне, которое он открыл, несмотря на совет хозяина не делать этого. Запахи раскаленного солнцем навоза и чикагского порта, доносимые бризом, были чужды ему и действовали угнетающе. Он был далеко от дома и ощущал смутное беспокойство.

В такие ночи, как эта, ему безумно хотелось сидеть на открытой веранде своей виллы, куда доносится запах цветущих полей. Там у него росли апельсины, лимоны, манго, бананы. Он владел плантациями тростника, ананасов и батата. Ночной воздух был насыщен запахами жасмина, чабреца и ароматным дымом горящих дров. Там были мир и покой, которых он не знал нигде, даже в своих снах.

Эдуардо с рассеянным видом потер свое левое запястье. Шрамы были спрятаны под накрахмаленным манжетом и служили ему болезненным напоминанием прошлого, которое правило его жизнью все эти последние четырнадцать лет. Днем эти воспоминания возникали от случая к случаю, зато по ночам терзали его постоянно, являясь ему в виде привидений с оскаленными зубами.

Спустя минуту он положил обутые в сапоги ноги на стоявший рядом столик и взял незажженную сигару. Эдуардо снял квартиру недалеко от чикагского порта, так как меньше всего хотел привлекать внимание к себе, что было бы невозможно, сними он роскошный номер в гостинице на Мичиган-авеню. Его квартира в городском доме была гораздо лучше, чем та тесная ужасная комнатенка, где последние несколько недель жила Филаделфия Хант, но набитые конским волосом сиденья, обтянутые тяжелым бархатом, и мебель темного дерева оскорбляли его вкус. Он предпочел бы интерьер дома Тайрона в Новом Орлеане, обставленный мебелью вишневого и красного дерева — легчайшими стульями эпохи Людовика XV и диванами времен Директории.

Воспоминание о Тайроне раздражало Эдуардо. У него в кармане лежало письмо, содержащее полный расчет между ними. Семь лет они действовали сообща, и Тайрон показал себя не только сильным и изобретательным союзником, но и непредсказуемым. Тайрон не понял бы его сейчас Он наверняка стал бы возражать против того, что Эдуардо помогает дочери человека, которого они вместе погубили. Поэтому было бы гораздо лучше, чтобы Тайрон никогда не узнал об этом

Эдуардо похлопал себя по нагрудному карману Ему было жаль, что он нарушил их союз, но сейчас он чувствовал себя свободным. Перед тем как уехать из Чикаго, он пошлет Тайрону письмо. К тому времени как Тайрон получит его, они с Филаделфией будут далеко.

Он зажал сигару в зубах, отрезал ее кончик, достал спичку, но не зажег ее. Его взгляд уперся в закрытую дверь гостевой спальни. Вот уже три часа, как Филаделфия закрылась там вместе с женщиной, нанятой ей прислуживать.

Способ взять ее под свой контроль был весьма прост. Филаделфии пришлось согласиться на его предложение, потому что он легко мог дать ей то, в чем она так сильно нуждалась, — деньги. Однако их недельный союз еще крепче привязал его к ней. Он ожидал, что она будет вести себя так же, как и любая женщина, в знакомстве с которой он состоял: предлагать себя в обмен на его щедрость. Но она отказалась переехать из своего убогого пансиона в его квартиру и упорно отклоняла его предложения пообедать или посетить театр. Она держалась с ним с почтительной вежливостью, как принято вести себя с работодателем.

Эдуардо улыбнулся и покачал головой. К его удивлению, она легко приняла выдуманную им причину, по которой должна работать с ним. За то короткое время, что они провели вместе, она говорила только о желании доказать невиновность отца и расплатиться по его долгам. Поэтому ему приходилось подыгрывать ей.

Его предложение нанять Филаделфию Хант для совместной работы осложнялось тем, что она больше не принадлежала к высшему обществу. Поэтому она должна была стать кем-то еще. Он столько лет изменял свою собственную внешность, чтобы достигнуть поставленных целей, что выбрать для нее подходящую личину не составляло труда. Начиная с сегодняшнего утра Филаделфия Хант перестанет существовать. Ее место займет мадемуазель Фелис де Ронсар, французская сирота-аристократка и наследница большого состояния. Остается только увидеть, будет ли успешным ее превращение.