Жар твоих объятий (Отвергнутая) - Паркер Лаура - Страница 25

— Это исключено, — твердо ответила Филаделфия и, снова повернувшись к дворецкому, приказала: — Пожалуйста, карету.

— У входа как раз стоит одна карета, — последовал ответ. — Когда вам будет угодно?

— Сию секунду, — проговорила Филаделфия, даже не взглянув на маркиза.

Глава 7

Медленное продвижение по Пятой авеню еще больше усилило волнение Филаделфии. Скорость перемещения транспорта в этот поздний вечер только способствовала тому, что она окончательно потеряла терпение.

— Нельзя ли побыстрее? — закричала она кучеру, постучав по крыше двухколесного экипажа.

— Мы уже почти приехали, мисс, — ответил кучер.

— Быстрее! — крикнула она, обхватив себя руками за плечи.

Она так спешила, что забыла в гостях свою шаль. От прохладного ночного воздуха ее кожа сделалась гусиной, но это мало беспокоило ее. Филаделфия смотрела на газовые фонари, горевшие вдоль улицы; их золотистые огни ярко сияли в ночи, и в каждом она видела отражение лица Эдуардо Тавареса.

Почему он снова вошел в ее жизнь без всякого предупреждения и почему снова покинул ее, не сказав ни слова? Неужели не догадался, как сильно она скучала по нему и волновалась, не случилось ли с ним чего-то плохого? Она выскажет ему все, что о нем думает.

Когда экипаж подкатил к особняку Ормстсд, Филаделфия, не ожидая посторонней помощи, выскочила из него и, взбежав по ступеням, постучала в дверь.

Ей сразу же открыл дворецкий и, увидев, что она одна, не смог сдержать удивления.

— Пожалуйста, расплатитесь с кучером, — сказала она тоном, не допускающим возражений.

— Обязательно, мисс, — ответил он, когда она бросилась мимо него, уловив знакомый запах парфюмерии. — Ваш слуга вернулся, мисс! — крикнул он ей вслед. — Как раз перед вашим приездом.

— Спасибо.

Она не остановилась, но улыбка радости смягчила решительное выражение ее лица. С сильно бьющимся сердцем она взбежала по лестнице на свой этаж, пронеслась по коридору и распахнула дверь своей спальни, надеясь, что Эдуардо незаметно проник к ней в комнату и сейчас ждет ее возвращения. Но его в комнате не было.

Разочарование моментально охватило ее, и она почувствовала себя уязвленной. Закрыв дверь, она пошла по ковру, на ходу снимая белые лайковые перчатки. Дойдя до туалетного столика, она швырнула их туда и, сняв венок из фиалок, который украшал ее голову, бросила рядом.

Взглянув на себя в зеркало, она удивилась выражению своего лица. Ее щеки пылали, а глаза светились внутренним светом и сияли, словно топазы. Ее волосы приобрели странный темный оттенок, а губы были ярко-красного цвета, как у брюнеток. В своих глазах она выглядела дешевой и неестественной. Все в ней было фальшивым. Ей казалось, что она утонула в море лжи и двуличности, из которого не выбраться без посторонней помощи. Ей нужны были тихая гавань, якорь, зашита от неопределенности и сомнений. Филаделфия считала, что нашла спасителя в лице Эдуардо Тавареса, человека, на которого могла положиться. Возможно, в этом она ошиблась.

Краска стыда медленно заливала ее лицо. Вероятно, сеньор Таварес видел, как она целовала Генри Уортона. Такой поступок был не в ее правилах. Однако если он их видел, то, возможно, обиделся и поэтому так быстро уехал.

Ее смущение сменилось обидой. Он не должен был чувствовать себя оскорбленным и осуждать ее поступок, ничего не зная о том, как она жила все последние дни. Он не знал о маркизе Д’Эда и его инсинуациях, не знал и о страхе, который она испытывала из-за собственной лживости.

Филаделфия посмотрела на колокольчик, висевший на расшитом гарусом шнурке над камином. Она пошлет за ним. Она уже потянулась к шнурку, когда раздался стук в дверь. Вздрогнув, она отдернула руку.

— Да? Войдите!

В открытой двери появилась горничная.

— Вам помочь раздеться, мадемуазель?

— Да. Нет! Мне ничего не надо, — резко ответила Филаделфия.

— Тогда спокойной ночи, мадемуазель.

— Подожди! — Филаделфия принужденно улыбнулась. — Мне сказали, что вернулся Акбар. Где он?

— Мадемуазель, мне кажется, он отдыхает. Во всяком случае, внизу его нет.

— Спасибо. Можешь идти.

Филаделфии показалось, что одежда душит се Она сняла с себя бриллиантовое колье и серьги, задержав на них взгляд. Свет лампы отражался в центре каждого камня, отбрасывая снопы ярких лучей на потолок. Неудивительно, что маркиз Д’Эда так заинтересовался ими. Камни были совершенными и уникальными.

Как ни странно, но их красота только разозлила ее, и она, положив их в футляр, защелкнула замок. Бриллианты должны быть возвращены сеньору Таваресу, и пусть он распоряжается ими по своему усмотрению, пора уезжать из Нью-Йорка, пока Д’Эда публично не обвинил ее в мошенничестве. Хватит притворяться.

Она быстро сняла с себя платье, корсет, панталоны и переоделась в ночную рубашку и батистовый пеньюар. До нее донесся бой часов, которые стояли на камине в библиотеке.

Девять… десять… одиннадцать… двенадцать. Полночь.

Она постаралась ни о чем не думать, чтобы не нервничать. Привернув фитиль лампы, она подошла к двери и открыла ее.

Темнота пустого коридора сделала ее храбрее. Она пошла быстрее, не обращая внимания на тени. Откровенно говоря, она не чувствовала себя такой уж храброй, но страх перед Д’Эда был сильнее пляшущих теней и лунных пятен на полу. В конце коридора Филаделфия обнаружила лестницу, которая вела на служебную половину, располагавшуюся под чердаком, и начала осторожно подниматься, держась поближе к стене.

Дойдя до лестничной площадки, она увидела полоску света из-под двери комнаты рядом с лестницей. В соседней комнате слышался женский смех, приглушенные шаги, шепот, призывавший к тишине. Прижавшись к стене, она прислушивалась к стуку своего сердца, жалея, что была не внимательна, когда он объяснял ей, где находится его комната. Она вспомнила, что он жил один и что соседнюю комнату делили две служанки. Возможно, если она прислушается у каждой двери, то по каким-то звукам догадается, где он.

Она продвинулась дальше и оказалась в коридоре с низким потолком. Если ее застигнут здесь в одном пеньюаре, то ей уже никогда не оправдаться. Филаделфия дотронулась до ручки ближайшей двери, словно по ней могла узнать, кто живет в комнате. От ее прикосновения ручка легко поддалась, и, к ее ужасу, дверь медленно открылась.

Она сразу увидела того, кого желала видеть всем сердцем.

Над тазом с водой склонился мужчина. Он горстями зачерпывал воду и бросал ее на свое безбородое лицо и голую грудь. Его черные волосы глянцево блестели. Маленький пузырек мыла сверкал на ухе. Свет придавал его коже оттенок темной меди, делая его тело необыкновенно красивым. Гладкие лоснящиеся мышцы его торса рельефно выделялись под кожей.

В этом мужчине не было ничего от Акбара или от бразильского джентльмена в модном костюме, который вовлек ее в свой бизнес. Этот темнокожий полуголый, хорошо сложенный мужчина был для нее незнакомцем и совершенно не похож на всех остальных мужчин.

Эдуардо испытал настоящее потрясение, когда дверь открылась, и он, оглянувшись, увидел на пороге своей комнаты Филаделфию Хант. Пеньюар соблазнительно облегал ее грудь и бедра. На какое-то мгновение он не поверил своим глазам, так как в воображении представлял ее именно такой.

Затем он перехватил ее взгляд, в котором светились тепло и любопытство, и пришел в замешательство. Он так рвался поскорее вернуться в Нью-Йорк, чтобы увидеть ее, что, забыв о приличиях, отправился к Фергюсонам на ее поиски. Когда он наконец нашел ее, то увидел, что она, встав на цыпочки, целовала Генри Уортоиа. Если бы она внезапно выскочила из своего укрытия и поколотила его, то он не был бы так удивлен, рассержен и уязвлен. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы повернуться к ним спиной. И только переждав, когда сердце успокоится, он смог уйти.

Она открыто целовала другого мужчину! Воспоминания разожгли еще не остывший гнев, который затаился в его душе. Он резко выпрямился