Шалость - Паркер Лаура - Страница 34

Синклер больше не делал попыток заставить ее уйти. Он сел в кресло напротив с сигарой в руке, которую забыл зажечь.

— Сколько вам лет?

— Двадцать один.

Он медленно окинул Джапонику взглядом. Фигура ее, насколько он мог судить, учитывая безобразный покрой платья, была юношески стройной. Лицо, весьма своеобразное и запоминающееся, могло бы показаться приятным, если бы не было так напряжено. Она казалась весьма ранимой и хрупкой, но эта подрагивающая нижняя губа, спелая и сочная, как зрелая клубника, так и просилась, чтобы в нее впились поцелуем. Что заставило эту симпатичную малышку выйти замуж за человека в два с половиной раза старше себя?

Ответ пришел быстро. Деньги, что же еще? Мистер Симмонс что-то об этом говорил. Она вышла замуж за умирающего аристократа ради денег. Как правило, такого рода женщины бывают авантюристками со скандальной репутацией, умеющими сыграть на тщеславии сластолюбивых старцев. Эта женщина была исключением из правил. Веснушки, рассыпанные по переносице, придавали ее лицу особую прелесть, да и ум в глазах говорил в ее пользу. Но в целом она не принадлежала к тому типу женщин, который будит в мужчинах животные инстинкты. Так чем тогда она смогла завлечь виконта?

Девлин глубже опустился в кресло, полуприкрыл глаза.

— Расскажите мне подробнее о том вечере.

Не зная, в чем он ее подозревает, Джапоника описала события первой ночи кратко, избегая останавливаться на подробностях, способных вызвать его любопытство. Она не стала говорить о том, что полагает, будто он — Хинд-Див, и о том, что говорили они с ним на персидском.

— Это… все?

— Что еще могло быть?

Синклер заметил, как виконтесса покраснела. Но она ни словом не обмолвилась о том, что залезла к нему в постель. А он не настолько полагался на свою память, чтобы решиться заговорить об этом. Такая барышня может и в обморок упасть. Но отчего-то Девлин подозревал, что эта женщина не так наивна, как кажется.

После затянувшейся паузы, когда тишину нарушало только злобное шипение огня в камине, Девлин заговорил:

— Я страдаю от головных болей. Бывают моменты, когда я не вполне… управляю собой. — Он говорил неуверенно, будто признание давалось ему с большим трудом.

— Потеря памяти и приступы ярости — таковы симптомы вашего заболевания?

Девлин усмехнулся про себя. Она цепко хваталась за услышанное, понуждая его открыть еще больше, при этом сама ничего не открывала. Он был прав, когда решил не доверять ей вопреки первому побуждению. Возможно, в этом и крылся ее секрет: в особой хитрости, в умении прикинуться сочувствующей и готовой помочь, тогда как в действительности она была коварна и вероломна, как библейская Иезавель.

Он шагнул к ней и выставил перед собой правую руку:

— Вы заметили это…

Джапоника ответила не сразу. Он навис над ней, как грозная башня, и на его мертвенно-бледном лице жили лишь одни желтые глаза.

— Вы знаете ответ на этот вопрос. Я сама перевязывала вашу рану.

Ее ответ взбесил его. Он рванул сколотый конец рукава, обнажив уродливый обрубок.

— Смотрите! Разве вам не противно? Вот это или, — он указал на шрам на лбу, — вот это?

Джапоника опустила глаза на обрубок руки, потом спокойно подняла взгляд. Он наклонился так, чтобы глаза их были на одном уровне.

— Что бы я ни испытывала, — сказала Джапоника, — это не идет ни в какое сравнение с тем, что испытываете вы. Вам жить с этим, не мне.

В глазах ее были лишь грусть и сочувствие. Ни страха, ни злорадства. Девлину стало неловко. Он вдруг увидел себя со стороны. Ей он казался жалким калекой, разыгрывающим патетический спектакль. С другой стороны, он не мог доверять этой женщине, ибо не был вполне уверен в правдивости своих воспоминаний. Эта маленькая серая птичка держалась так, будто не боялась, что ей могут пощипать перышки.

Джапоника не знала, о чем он думает. Она просто протянула руку и дотронулась до шрама там, где некогда была кисть. Она видела его кровоточащим и воспаленным. Теперь рана потихоньку заживала.

— У вас все время тут болит?

Он отшатнулся, словно боялся, что она вцепится в него когтями и начнет рвать на куски.

— Не смейте меня опекать!

Была ли то реакция гордеца или одержимого приступами ярости безумца? Джапоника могла лишь надеяться на то, что этот окрик не положил начало новому приступу.

— Вы просили меня говорить прямо. Если вы не хотите обсуждать эту тему, могли бы ее не поднимать.

Девлин отвернулся и торопливо спрятал культю в рукав, кое-как замотав в порванную манжету. Тем временем он пытался собраться с мыслями, придумать, какую позицию занять, чтобы оказаться в преимущественном положении. К тому времени, как он вернулся в кресло, план уже был выработан.

— Вот этот удар, — он коснулся шрама на лбу, — как сказали мне врачи, сделал из меня сумасшедшего. — Он смотрел ей прямо в глаза. — Что вы по этому поводу думаете?

— Вам очень повезло, раз вы остались живы. И еще более повезло потому, что к вам вернулся рассудок.

— Откуда вам известно, что я в здравом уме? Я не помню, кем был до того, как меня ранили. Я вполне мог быть сумасшедшим или преступником. Кем угодно.

— Я принимаю эту поправку, — спокойно ответила она, не опуская глаз. Конечно, Джапоника знала, кем он был и слыл, но сообщать ему об этом не желала. — Должна признаться, что вердикт врачей кое-что объясняет. Недостаток доброжелательности в вашей весьма грубой и оскорбительной манере общаться.

Синклер издал то ли стон, то ли рычание и откинулся на спинку кресла. Он теперь наблюдал за ней из-под полуопущенных век. Даже если перед ним была последняя шельма, которых он перевидал немало, то факт оставался фактом: с тех пор как он обменивался колкостями с женщинами своего круга, прошло немало времени. Большинство, едва заметив его увечья, пугливо избегали встречаться с ним глазами, другие чувствовали себя крайне неловко, настолько, что разговор просто не клеился. Но леди Эббот была не из тех. Она была другой, и эта неожиданность, новизна развлекали его. Он не хотел так скоро с ней расставаться.

— Если вы решили здесь задержаться, могли бы что-нибудь для меня сделать. Скажем, налить мне вина.

Джапоника беспрекословно выполнила его просьбу. Наблюдая за ее движениями, Девлин вдруг поймал себя на совершенно неожиданной мысли. «Я хочу ее», — пронеслось у него в голове. Впервые за многие месяцы — или годы? — грубое желание заявило о себе в полный голос.

И вдруг она перестала казаться ему простушкой. Он окинул ее совсем другим взглядом, отметив тонкую талию, полную грудь и красивую линию бедер, очертания которых прорисовывались под старомодным платьем. Что же до ее полных сочных губ, он обратил на них внимание уже давно, но сейчас желание вонзиться в их сочную мягкость стало почти непреодолимым.

Итак, они знают друг друга. Они уже встречались дважды до сего дня. Она сама об этом сказала в самом начале своего визита. Чувствовала ли она себя оскорбленной потому, что он не помнил этого? Девлин встрепенулся. Он почувствовал, что стоит на пороге отгадки. В ее рыжих кудрях угадывалось что-то очень знакомое. И что-то знакомое в манере разговора — держать оборону, отражая возможное нападение.

Синклеру показалось, что черные провалы в его мозгу начинают обретать смутные очертания. Но туман, не успев рассеяться, сгустился вновь, оставив ему лишь головную боль — первые признаки подступающего кошмара.

Когда она повернулась, чтобы протянуть ему бокал, он заметил еще одну вещь.

— Что это на вас?

— Самое обычное платье, — ответила она, с сомнением посмотрев на виконта.

— Я имею в виду ваш запах. — Он подался вперед. Духи ее создавали шлейф, запах не исчезал, даже когда она уходила. — Так что это за духи?

— А, это… — Смутившись, она прикоснулась к щеке, а потом к крохотной золотой сережке с жемчужиной, украшавшей маленькое розовое ухо. — Духи собственного изготовления. На основе эссенции сипринум.

— Цветка хны? — Девлин округлил глаза. — С каких это пор английские леди пользуются такими… — Он с наслаждением вдохнул сильный цветочный аромат. Этот запах так и манил заняться любовью. Картины одна соблазнительнее другой вставали у него перед глазами. — Сильный запах, — сказал он наконец. — Очень сильный.