Буря страсти - Паркер Лаура - Страница 5

Квинлан приблизился к кровати. Его губы были приоткрыты в нежной улыбке — как утверждали его лондонские любовницы, так улыбаться имеет право только женщина. Ах, Виолетта! Помнит ли она о нем? Или, как и он, нашла утешение на стороне?

Воспоминания о женщинах, как правило, стирались сразу, как только он покидал их постели. Некоторых он помнил еще час или два. Но ни одна не задержалась в его памяти на несколько дней. Едва бурные любовные ласки заканчивались, а разгоряченная страстью, надушенная кожа остывала, он терял интерес к любовнице. Желание поупражнять свой ум он удовлетворял отнюдь не в женском обществе. Женщины, обсуждающие идеи, виды на будущее и прочие высокие материи, редко привлекали его внимание.

Кто был в этом виноват — он или они? Может, он излишне привередлив? Слишком разборчив? Чересчур критичен? Может, в том, что он так и не отдал никому свое сердце, виновата его бескомпромиссность? Квинлан отстегнул подтяжки и снял брюки. Женщина зашевелилась, когда он лег рядом с ней и накрыл рукой ее теплую грудь.

— Ты, случайно, не знаешь Чосера[2] , дорогая?

Женщина повернулась, ее темные глаза открылись. Она мгновенно стряхнула с себя остатки сна и через секунду была готова продолжить любовную игру.

— Он один из гессенских майоров, милорд?

— Нет. — Квинлан грустно улыбнулся. — Полагаю, ты не знакома ни со Спенсером, ни с Данте, ни с Китсом, ни с Шериданом[3] .

Женщина на мгновение нахмурилась и напрягла мозговые извилины — ее лицо превратилось в карикатуру, достойную кисти Хогарта[4] .

— Я знаю одного Китса, милорд. Он владеет платной конюшней в Бандерлеце.

Квинлан усмехнулся и потянулся за одеялом, чтобы укрыться от промозглого холода ночи.

— Не бери в голову, лапочка. Ты не создана для светских бесед.

Обвив рукой его талию, она принялась целовать его грудь, постепенно двигаясь вниз. Квинлан печально вздохнул. Ему так и не довелось встретить женщину, которая возбудила бы не только его тело, но и ум, и душу.

— А существует ли такая женщина? И где? — пробормотал он.

Он закрыл глаза цвета морской волны и, отбросив прочь все мысли, отдался приятным ощущениям, которыми наполняли его тело ласки партнерши.

Лондон, 16 июня 1815 года

Светское общество говорило только об этом. Большая часть сходилась во мнении, что представление единокровных cecтер Роллерсон ко двору, состоявшееся в начале недели, было тщательно просчитано и имело целью затмить всех дам, удостоены чести засвидетельствовать свое почтение регенту.

В то время как дамы, следуя диктату моды, украсили шляпки страусовыми перьями, количество которых превышало обязательные семь, сестры Роллерсон обошлись дозволенным минимумом. Дамы дополнили свои наряды фестонами из жемчуга, шелковыми кисточками, многочисленными безделушками тонкой работы, бриллиантовыми пряжками и гребнями с драгоценными камнями. Сестры же Роллерсон надели венки из свежих белых роз, на лепестки которых были приклеены бриллиантики, изображавшие капли росы. На фоне этих утонченных девушек остальные выглядели как взъерошенные голуби.

Хотя уловка с элегантной простотой вызвала у всех бурю негодования и раздражения, она — как это ни ужасно — имела успех. Регент беседовал с дочерьми лорда Роллерсона целых двенадцать секунд, а всем остальным не стесняясь давал понять, что ему скучно. Дамы оказались в затруднении: подвергнуть сестер Роллерсон остракизму или последовать их примеру?

Матери дочерей на выданье успокаивали себя только тем, что к тому времени, когда благородные английские офицеры вернутся с континента, где они готовятся нанести решающий удар корсиканскому узурпатору Наполеону, страсти вокруг сенсационного дебюта сестер Роллерсон в свете уже улягутся.

Едва кто-то упомянул имя Бонапарта, со всех сторон тут же раздались возмущенные и нетерпеливые возгласы. Кто осмелился нарушить идиллическое спокойствие июня разговорами о войне? Веллингтон скоро поставит негодяя на место!

Сестры Роллерсон, устроившиеся в оранжерее отцовского дома на Мейфер (Фешенебельный район Лондона), разделяли всеобщую надежду. Окруженные огромными горшками с папоротником, виновницы переполоха в высшем свете с удовольствием делили общество со своей кузиной и идейной вдохновительницей своего дебюта Корделией Деллой Хиллфорд, графиней Камберлендской.

Делла, постоянная участница раутов, музыкальных вечеров и приемов, досконально изучила нравы света и теперь могла поздравить себя с успехом своего смелого предприятия, Конечно, она слышала сплетни. Слухи способствовали тому, что вершители судеб бомонда возжелали как можно скорее лично познакомиться с сестрами Роллерсон.

— Какой фурор, дорогие мои! — воскликнула Делла, прочитав последнее приглашение. — Мы сторицей компенсировали свое опоздание к началу сезона.

Кларетта отложила в сторону приглашение на музыкальный вечер.

— Жаль, что никто из нужных людей не был свидетелем нашего триумфа.

Кларисса улыбнулась ангельской улыбкой, которая несколько дней назад пленила регента:

— Папа предупреждал, что из-за войны в Лондоне не осталось достойных внимания холостяков. Он говорит, что мы будем выставлять себя напоказ перед зелеными юнцами и страдающими подагрой стариками.

— Дела обстоят не так уж и плохо, — возразила Делла. — Бомонд остается в городе в надежде первым узнать новость о поражении Бони. Полагаю, одного этого достаточно, чтобы поблагодарить корсиканца! — со смехом добавила она.

Кларетта подняла глаза от письма, которое она начала читать. Девушка воспринимала корсиканца и войну только как обстоятельства, влияющие на автора письма. Беспокойство за автора придало ее словам эмоциональность:

— Какая ты храбрая, кузина Делла: смеешься, когда должна страшно тревожиться. — Она поправила застежку, которая по цвету подходила к лимонно-желтым лентам ее платья для утренних приемов. — Если бы долг перед родиной заставил моего мужа покинуть меня на следующий день после свадьбы, я, наверное, рыдала бы горькими слезами до самого его возвращения.