Пробирная палата - Паркер К. Дж. - Страница 7

– И все же, – сказал Венарт Аузелл, наливая себе еще одну чашку крепкого вина, – должен признаться, что беспокойств хватало. Мы были в ужасном положении. Нам всем следует радоваться и благодарить судьбу за то, что не произошло самого худшего.

– Худшее впереди, – пробормотала Исъют Месатгес, утирая губы тыльной стороной ладони. Новый наряд – такой же, как у принцессы воинов в позапрошлом году, только поменьше золота и побольше перьев – был ей к лицу, но в нем не нашлось места для носового платка. – У нас нет абсолютно никаких оснований полагать, что они там и остановятся. Если только их кто-то не заставит, – твердо добавила она. – Они нам мешают, и что-то надо с этим делать. Не знаю, Гидо, чему ты так радуешься. Если императорская армия решит идти вверх по побережью, а не вниз, как все предполагают, то ты не сможешь раздать концессии на перец, о которых мы так много слышали.

Венарт нахмурился:

– Ну, это вряд ли. То есть я хочу сказать, что цель всего этого предприятия в том, чтобы укрепить западную границу. Если они пойдут на север, а не на юг, то только растянут ее, а следовательно, ослабят.

– О боги! Вен, какой же ты наивный, – раздраженно бросила Исъют. – Укрепление границ… Черта с два! Мы имеем дело с обычной, примитивной, старой как мир экспансией, о чем тебе сказал бы каждый, у кого еще остались мозги, три года назад. Нет, мы должны были остановить их у Ап-Эскатоя, а еще лучше у Ап-Эси или даже – черт бы их побрал – до того, как они перешли границу. Чем дальше они проникнут, тем хуже, и это простой, не требующий доказательств факт.

Гидо Глайа зевнул и зачерпнул пригоршню оливок.

– Если вы просто выслушаете меня, то поймете, что я вовсе не не согласен с вами. Я считаю, что они хуже чумы, что они представляют собой серьезную опасность, и слава богам, что мы живем на острове. Вы лишь ошибаетесь, думая, что мы можем что-то с этим поделать. – Он открыл рот и сплюнул в ладонь косточку. – Сейчас, возможно, мы… и Шастел, и банда головорезов Горгаса Лордана, орудующая в Месоге, и люди вождя Темрая – если кому-то надо беспокоиться, так это им; если бы я управлял провинцией, то знал бы, что должно стоять на первом месте в списке приобретений, – если все мы сейчас сплотимся, перестанем сосать палец, встанем за Ап-Сени и скажем им: «все, хватит, ни шагу дальше»… – Он пожал плечами. – Да, получиться может и так, и эдак, все зависит от того, что еще потребуется властям провинции —этого мы просто не знаем, хотя и должны были бы знать… разве не скандал, что нам ничего не известно? Но давайте посмотрим фактам в лицо, этого не будет. Нет, единственное, что мы можем, это начать мягкие переговоры с властями провинции о договоре о ненападении, о тарифах, о предоставлении статуса торгового предпочтения. Знаете, они ведь не дикари. Если мы научимся любить равнинных жителей, то сможем просто прекрасно вести дела с этими скотами.

Сестра Венарта, Ветриз, лежавшая на диване, притворно зевнула и поднялась.

– Вы шутите, Гидо, – сказала она. – Скажите еще, что нам надо спать с этими неотесанными мужланами. И это после того, что они сделали с Городом?

Гидо ухмыльнулся:

– Мы ведем с ними торговлю. И вы с ними торгуете. Даже банк Шастела ведет с ними дела, а уж все знают, что если у кого-то и есть причины таить на них обиду, то это у нее. – Он подался вперед и почесал подъем стопы. – Кстати, где Эйтли? Я думал, она будет здесь.

Исъют нахмурилась:

– О, она же такая занятая теперь. Можно подумать, ей принадлежит весь банк.

– Исъют попыталась получить заем, чтобы взять те опционы на специи, – объяснил Гидо, – и Эйтли просто-напросто завернула ее.

– Вам бы следовало посоветоваться со мной. – Он повернулся к Исъют с теплой, снисходительной улыбкой. – Эйтли одевается как островитяне, разговаривает как островитянка, и деловое чутье у нее сильнее, чем у любого из нас, родившихся и выросших здесь, но когда речь заходит о том, чтобы одолжить у нее деньги, она становится перимадеянкой до мозга костей и всегда будет такой.

Исъют фыркнула и потянулась через стол к кувшину с вином.

– Во-первых, это ты виновата в том, что она здесь появилась, – сказала она Ветриз. – Ладно, черт с ней. Можешь сообщить ей, что я достала деньги и всего лишь под один процент.

– Вам надо было предложить в качестве обеспечения свой корабль, – указал Гидо. – Вообще, я считаю, что Эйтли оказывала вам персональное одолжение. Кто, черт возьми, станет платить за перец и корицу по вашим ценам, когда провинция выбросит их на рынок вдвое дешевле?

Исъют с недовольным видом опустила кувшин.

– Если ты смотришь на все именно так, то почему бы тебе не начать уже сейчас заучивать имена Великих Императоров, чтобы произвести впечатление на власти провинции, когда они начнут размещать здесь гарнизоны?

Гидо опустил голову.

– Что ж, вполне разумная мера предосторожности, – сказал он. – Если мы собираемся вести дела с этими людьми, что представляется все более вероятным, то нам надо научиться угождать их чиновникам.

Когда все закончилось и гости разошлись по домам, Ветриз сбросила туфли и вылила в чашку остатки вина из кувшина.

– Что-то я никак не могу разобраться в этих двоих. А ты что думаешь?

Ее брат пожал плечами:

– Должен признаться, это нелегко. Я понимаю, что он нашел в ней, но не наоборот. Для меня это загадка.

Ветриз вскинула бровь.

– Любопытно. Вот я как раз сказала бы наоборот. Ну, наверное, легче всего объяснить это тем, что они созданы друг для друга. Но тогда удивительно другое: почему они так стараются навредить один другому в бизнесе.

Венарт зевнул.

– Такой уж у них способ выражения теплых чувств. Но знаешь, то, что она говорила об Империи, во многом имеет смысл. Как и то, что сказал Гидо. После Ап-Эскатоя многое изменилось.

– Как скажешь. – Ветриз лениво поднялась с дивана. – Пойду лягу, пока еще ноги держат.

– Хорошо. – Венарт помолчал, но потом все же продолжил: – Сегодня, когда я ходил по рынку, услышал кое-что интересное об Ап-Эскатое.

– М-м? Расскажешь утром. Венарт покачал головой:

– Вообще-то мне следовало бы рассказать об этом раньше, но, возможно, это всего лишь слухи, а я даже не знаю, откуда они идут и есть ли в них хотя бы частица правды. Мне хотелось посмотреть, что скажут Гидо и Исъют, но они, очевидно, еще ничего не слышали.

Ветриз зевнула.

– Вен, хватит ходить вокруг да около. Перестань крутить и рассказывай.

– Ладно. – Венарт отвел глаза, – Речь шла об осаде, о том, как все случилось. Так вот, говорят, что человека, пробравшегося через тоннели и обрушившего стены крепости, звали… Бардас Лордан.

Ветриз не обернулась.

– Вот как? Интересно.

– Я подумал, что тебе стоит об этом знать, – сказал Венарт. – Ну вот. Как я говорил, никакого подтверждения нет, так что, вероятно, это просто пустая болтовня.

– Конечно, – ответила Ветриз. – Ладно, я иду спать. Спокойной ночи.

Получив эту щепотку информации, она, конечно, уже не могла уснуть, и мысли неотвратимо унесли ее в шахты – теперь ей был знаком каждый их дюйм, и стоило подумать о них, как колени и ладони отозвались тупой болью. Ветриз помнила темноту, застоявшийся, несвежий воздух, запах глины и трав. Она снова ползла наугад к источнику шума, к неясному клубку голосов и звону стали, надеясь различить, выхватить из этого клубка тот самый, один-единственный голос, но это было, конечно, нереально. Возможно, то, что она узнала, и служило причиной ее постоянных возвращений в подземный лабиринт, но все остальное не имело смысла. Это был просто повторяющийся сон, в котором Ветриз пробиралась на четвереньках по длинным коридорам. Сон, в котором иногда проседал потолок или обрушивались стены. Может быть, она не ошиблась, когда после первого сна объяснила его небесной карой за то, что перед тем, как идти в кровать, поела заплесневевшего сыра.

На этот раз она позвала его, хотя и сама не знала, для чего: то ли чтобы сказать, что идет ему на помощь, то ли чтобы попросить его спасти ее. Всю ночь она ползала по подземным ходам и галереям, протискиваясь иногда мимо давно умерших, перебираясь через тех, кого знала всю жизнь, проскальзывая мимо совершенно незнакомых, но шум голосов и стали не становился ближе, различимее. Она проснулась вся в поту, на сбитых простынях, без подушки, которую сама же сбросила на пол, поблагодарив ее прежде за долготерпение.