Натянутый лук - Паркер К. Дж. - Страница 57

Все оказалось легко и просто, намного проще, чем сбежать из Перимадеи. Лордан бодро шагал вниз по тропинке, не останавливаясь и не оглядываясь назад. Только дойдя до главной дороги, у которой лежал большой круглый камень, он остановился и сел. Он не дрожал и не трясся, напротив, чувствовал себя превосходно.

Быстрый осмотр: никаких порезов, ребра целы, голова цела. Жаловаться не на что. Позади остались два трупа, любой из них отдал бы правую руку за то, чтобы оказаться на твоем месте. Он встал и продолжил путь, как будто просто вышел в деревню за рыбой. Все свое ношу с собой. Как в прошлый раз, только тогда я пришел сюда, но больше не повторю этой ошибки.

Шагая, он размышлял, верна ли такая аналогия. В конце концов, Горгас и армия Сконы рано или поздно вернутся, чтобы заморить голодом или перерезать всех алебардщиков, находящихся в доме. Если они выберут последнее, то можно не сомневаться в том, что от дома ничего не останется. Они подожгут солому, а когда осажденные начнут выпрыгивать наружу, как кролики из горящей норы, перестреляют всех до единого. Но если они мирно сдадутся, ничего плохого не случится, за исключением того, что ему придется идти к брату и просить его вернуть дом… Если удастся найти мальчика, можно будет забрать дом, но о нем ничего не было слышно со времени визита Горгаса. Или его убили алебардщики, или он ушел в город и сел на корабль на Остров (как я ему сказал, трусливый идиот. Ну ладно.) Было бы ужасно, если бы его убили после того, как ему чудом удалось бежать из Перимадеи. Бардас даже наивно начал думать, что паренек выжил неспроста, что это что-то значило.

Он оглянулся. В семье Лорданов никогда не умели прощаться с домами. Всегда уезжали в спешке, подгоняемые опасностью и звоном оружия. Он остановился, спрятался в живой изгороди, чтобы его не было видно, и попытался придумать, как правильно попрощаться, но в голову ничего не приходило.

Следовало убить его, пока у меня был шанс.

Бардас прислушался к чувствам, которые мысль вызвала у него, и ухмыльнулся. Да, он подошел очень близко к заветной черте, но это не то же самое, что фактическое совершение убийства. Горгас выставил его из Месоги, как будто был управляющим хозяина, и в результате он пошел воевать против кочевников с дядей Максеном. Но теперь цепочка разорвана. Он мог обвинить Горгаса в том, что тот послал его сюда, но не в том, что сделал своими руками и не в последствиях этих ужасных поступков. Что бы ни натворил Горгас, все же не он поджег Перимадею. Неправильно наказывать Горгаса за то, что Бардас сделал сам.

Цепь разорвана, однако он тем не менее здесь. И теперь что-то не подходило, какая-то деталь отсутствовала, как будто кто-то вырвал страницу из романа.

Ну, сейчас все можно изменить. Бардас выкинул тревогу из головы так, как убирал на место инструменты после рабочего дня, и подумал, куда идти дальше.

Конечно, сначала надо решить некоторые практические вопросы. Допустим, ему надо уехать со Сконы, тогда необходимо найти корабль и деньги, чтобы заплатить за проезд. Единственным местом, где стояли на якоре купеческие корабли, был Город на Сконе, значит, надо поехать туда и найти, где заработать деньги, или капитана, который разрешит ему поработать на его корабле. Маловероятно. Любой капитан тут же поймет, что в кораблях он ничего не смыслит. Тогда надо поискать купца, который дал бы ему работу, а потом взял с собой домой. Третий вариант казался наиболее вероятным. Бардас знал как минимум два рыночных ремесла, если бы только ему удалось убедить в этом купца, не показывая ни как он работает, ни образцов своих товаров. Вариант наиболее вероятный и все же трудноосуществимый. Ну ничего, он любит сложности. Лучшее средство от забот: крайне трудное задание и пустой желудок. К тому же он чувствует себя отлично, как будто первый день в отпуске. Потому что наконец-то уезжает со Сконы, а именно об этом он мечтал с тех пор, как сюда попал.

Солнце поднялось уже высоко, и Бардас решил уйти с главной дороги. Вскоре здесь может появиться армия Сконы, а у него не было ни малейшего желания с ними сталкиваться. Он свернул на знакомую тропинку, проходившую почти по дну ручья, которое сейчас было очень скользким и грязным, таким образом прошел мимо Бриоры и оказался на проселочной дороге между Устелем и Городом. Подъем был довольно крутой, даже слишком крутой, учитывая, что Бардас не спал всю ночь на сеновале. Но примерно через час он понял, что поступил правильно, выбрав именно эту дорогу. Потому что, когда он дошел до вершины и потом соскользнул вниз, то чуть не наступил на алебардщика со стрелой в спине. Очередной отставший солдат, однако не рядовой алебардщик, а офицер в форме и с золотой пряжкой на ремне. На пальце мужчины блестело кольцо с печаткой, а под телом в грязи Лордан нашел хороший меч с инкрустированным эфесом, который стоил не меньше тридцати квотеров. В кошельке у мертвеца было двадцать квотеров наличными, а сапоги оказались почти новыми, значит, их тоже можно продать.

Он снял рубашку и засунул ее в сумку мужчины, в которой уже лежали краюшка хлеба, колбаса и луковица. Лордан сел рядом со своим благодетелем и торжественно поблагодарил его с набитым ртом, высчитывая, сколько денег сможет выручить: тридцать квотеров за меч, двадцать наличными, скажем, тридцать за рубашку, еще десять за кольцо плюс десять за пряжку, итого сто. И он в целости и сохранности на борту корабля, не считая трех квотеров за сумку и одного за его старые ботинки, может, еще квотер за стрелу, если она не погнулась. Бардас снова осмотрел тело, чтобы убедиться, что ничего не упустил. Жилет тоже в хорошем состоянии и нижняя рубашка лучше, чем его, даже несмотря на дырку и кровь, поэтому он забрал и их. Лордан стянул с мертвеца штаны — с дыркой на колене и все в грязи, к тому же видно, что принадлежат солдату Шастела. Зато в карманах нашлись небольшой складной нож и книжечка «Теория этики» Поцеллуса. На обложке было нацарапано имя владельца — Ренво Соеф. А теперь он стал никем. Книга была вся помята и в некоторых местах совершенно не читалась из-за пятен крови, но для нее было свободное место в сумке, поэтому он прихватил и ее. Фактически, подумал Бардас, возобновляя свой путь, кроме мяса, ничего не потрачено впустую.

Мачера с криком проснулась и открыла глаза.

Сон начал исчезать, блекнуть, растворяться в утреннем свете; опять снилась война, людей втаптывали в грязь, кузен Ремо, худой и грязный, стоял, облокотившись о калитку, люди выбегали из горящего дома, в воздухе свистели стрелы, какой-то мужчина раздевал труп; снились разные другие гадости, о которых не хотелось вспоминать. Девушка поспешно вскочила с постели, словно боялась, что часть сна все еще прячется под подушкой, и плеснула холодной водой себе в лицо. Ей стало немного лучше, сознание прояснилось, и, выглянув в окно, она увидела, что солнце уже встало. Мачера вздохнула: второй раз подряд проспала завтрак.

Она натянула платье и одну сандалию, вторая бесследно испарилась, и на ее поиски ушло несколько минут. Девушка как раз застегивала обувь, когда прозвенел звонок. На завтрак Мачера определенно не успела, надо бежать в Старую библиотеку, в лекционный зал. Она вылетела на лестницу, захлопнув за собой дверь, поняла, что забыла восковые дощечки, вернулась за ними, решила проверить перо, заметила, что его нет среди дощечек, судорожно начала искать, нашла под кроватью, быстро сбежала по ступенькам во двор и столкнулась с младшим опекуном. Он шел, покачиваясь под стопкой книг, которые в результате оказались на земле. Не решаясь посмотреть ему в глаза, Мачера села на колени и начала собирать их и совать ему обратно в руки. Подняв последний свиток, девушка принялась извиняться, но младший опекун (которому было восемьдесят два года в отличие от старшего, которому всего сорок один) нахмурился. И Мачера решила ретироваться как можно быстрее, пока ситуация не стала еще хуже.

Идти в лекционный зал уже бесполезно. Как только начиналась лекция, преподаватель запирал дверь и до конца урока не открывал. Никто не знал почему, многие говорили, что много лет назад люди не из Фонда проскальзывали в зал после начала лекций, садились сзади и слушали то, что не предназначалось для их ушей. Мачера пошла назад, к лестнице, поглощенная виной и стыдом, и чуть не наткнулась на женщину, которая кашлянула и произнесла: