Натянутый лук - Паркер К. Дж. - Страница 10

— Неужели? — Горгас изобразил грозный взгляд. — Уж не хочешь ли ты сказать, что весь день лопала орехи и медовые соты, поэтому места для нормальной еды не осталось? Я тебя слишком хорошо знаю, милочка моя. А теперь беги в дом и скажи маме, что я вернулся.

Горгас смотрел, как девочка бросилась в дом, и уже не в первый раз пожалел, что согласился назвать ее Ньессой в честь тетки. С его точки зрения, это было плохим предзнаменованием; гораздо лучше было бы назвать дочку в честь матери или выбрать имя, которое вовсе не имело никаких дополнительных значений.

Я бы не имел ничего против, если бы у нее были тетушкины мозги, — говорил он самому себе, — или ее сила воли, или даже такая же ясность мышления, которую столь легко принять за бессердечие и жестокость; но чего мне совершенно не хочется, так это чтобы все черты проявились в ней одновременно. Будем надеяться, что она вырастет похожей на свою мать.

Дом Горгаса, хотя и сравнительно скромный для человека его общественного положения и достатка, был по масштабам Сконы большим и отражал вкусы и пристрастия своего владельца. Центральный двор с окружающей его крытой аркадой вполне соответствовал общепринятому местному стилю, однако в то время, как почти все дома Сконы были полностью обращены внутрь, не выставляя наружу ничего, кроме четырех угрюмых стен с узкими щелями окошек, Горгас сбоку построил веранду, которая, по островной моде, выходила на море, где он мог сидеть, глядя на пролив и на горную гряду материка. Строители, осуществлявшие его проект, не знали, что и думать; они настойчиво называли его наблюдательным постом, предполагая, что это как-то должно быть связано с должностью Горгаса в Банке. Видимо, им казалось, что он будет сидеть там с вощеными табличками и стилом, записывая приметы кораблей, прибывающих в порт, или корпеть над картами и военными учебниками, планируя следующую фазу войны. К счастью, веранду снаружи почти не было видно, и лишь немногие из его соседей могли наблюдать скандальную картину: президент праздно сидит в массивном кресле из кедрового дерева, а рядом — жена на груде подушек и отпрыски, играющие деревянными кубиками.

Но как будто и этого было недостаточно, все интерьеры носили на себе более чем просто отпечаток перимадейского декаданса; стены расписаны фресками, кустистые и несъедобные растения в горшках расставлены по краю галереи, а посередине двора бил фонтан, в который поступала вода из естественного горячего источника и где, по слухам, члены семьи регулярно мылись. Больше всего соседей бесило, что все слуги Горгаса были чужеземцами, безнадежно скрытными в отношении эксцентричности своего хозяина, и (поскольку они являлись также его телохранителями) считалось неразумным выпытывать у них сведения, которые те не собирались предоставлять.

Вследствие столь раздражающей нехватки надежных данных этого человека окутывало облако совершенно нелепых слухов и домыслов, среди которых были и такие причудливые и невероятные россказни, как, например, то, что он бежал из родной страны после того, как сделал проституткой собственную сестру и убил отца, а заодно и половину своей семьи. Само собой, этой сказке никто особенно не верил. Тем не менее находилось немало рассудительных людей, считавших, что нет дыма без огня и в прошлом Горгаса вполне могут быть такие тайны, до которых ради всеобщего блага лучше не докапываться.

Горгас бросил вещевой мешок в прихожей и прошел прямо во двор, где в это время дня вероятнее всего можно было найти жену. Она поставила свой письменный стол в тени аркады, куда не долетали искрящиеся брызги от фонтана, и Горгас минуту-две тихонько стоял в полутьме тени, наблюдая, как жена терпеливо переписывает длинный официальный документ. В конце каждой строчки она внимательно перечитывала то, что написала, сверяя каждое слово с оригиналом. Прядь длинных черных волос выбилась из тугого пучка и болталась в опасной близости от чернильницы.

— Осторожнее, Херис, — тихо сказал Горгас, — а то забрызгаешь лист.

Она вздрогнула, чуть было не разлив чернила.

— Идиот, — проговорила она с улыбкой. — Не заставляй меня вот так подпрыгивать. Стало быть, ты не погиб.

— Нет, как ты правильно заметила, — ответил он, пройдя через двор и нежно поцеловав жену в щеку. — Все хорошо?

Жена кивнула.

— Заходили вчера, спрашивали тебя несколько человек; похоже, купцы средних лет, да старик сегодня утром. Но сказали, что дело не срочное, и зайдут после. Видо прислал бумаги Северного Берега, и я сейчас их копирую. Луху из школы отправили домой за драку, — продолжала она, нахмурив брови. — Опять. Ой, и еще она приглашает нас завтра на обед.

Им не надо было уточнять, кто такая «она». В общем и целом Херис удавалось превосходно справляться со всепроникающим присутствием своей невестки. Еще до того, как выйти замуж за Горгаса, она знала, что у нее нет ни малейшего шанса состязаться с Ньессой Лордан в какой бы то ни было области. Когда Ньесса говорила, Горгас слушал, а когда она приказывала, он повиновался. Херис смутно догадывалась, что это связано с какими-то неприятными событиями прошлого, и у нее хватало здравого смысла помалкивать. По сути, здравый смысл был краеугольным камнем ее существования. Будь она принцессой из сказки, которой запрещено входить в единственную запертую тайную комнату, то она бы туда никогда не вошла, и счастливый конец наступил бы для нее на много лет раньше запланированного. Поэтому вместо того, чтобы создавать трудности и встревать в отношения между Горгасом и Ньессой, она сделала так, что вещи, имевшие значение для нее, были сферой, которой Ньесса не интересовалась и не вмешивалась.

Этот компромисс оказался простым и эффективным и давал сбои только тогда, когда Горгасу приходилось отлучаться по делам, главным образом по делам такого рода, когда ему надо было надевать под куртку кольчугу и брать мешок с трехдневным запасом еды. Прежде она спокойно переносила отлучки мужа; но после его поездки в Перимадею, когда Горгасу едва удалось вернуться живым, поскольку пехотинцы взяли их в кольцо, Херис стало трудно совершенно не думать о подобных вещах. А помимо этого, она представляла ту сторону его жизни, которая протекала здесь, в закрытом пространстве дома, куда не позволялось проникать ничему слишком неприятному. Все, что Горгас делал вне дома, будь то его работа, его взаимоотношения с сестрой и даже его редкие измены (а они были очень редкими, или по крайней мере у Херис не было поводов думать иначе) вполне могли быть деяниями некоего другого мужчины, который по чистой случайности носил то же самое имя. Это было ей и неинтересно, и не важно, точно так же как покупка овощей для ужина не интересовала Горгаса.

— Завтра, — повторил Горгас, опускаясь в кресло рядом с женой. — Какая досада, я собирался посвятить завтрашний вечер работе, что скопилась, пока меня не было. Знаешь, ей бы не мешало хоть иногда думать о таких вещах.

Херис глядела на страницу и ничего не ответила. Давным-давно она поняла, что, когда Горгас прохаживается по поводу своей сестры, эта прерогатива сохраняется исключительно за ним. Как бы то ни было, у Херис сложилось впечатление, что Ньесса любит ее или по крайней мере одобряет так же, как шахматист одобряет какую-нибудь из своих фигур, покуда она остается на том месте, куда ее поставили, а не мечется по всей доске.

— Тебе еще много осталось? — спросил Горгас. — Хочу прогуляться по площади перед обедом.

Херис покачала головой.

— Во всяком случае, я не собиралась заканчивать это сегодня. Он такой длинный. Один только пункт о разделении на двух страницах. — Она задумалась и сморщила нос. — Участок большой. С каких это пор у нас появились клиенты среди нетитулованного мелкопоместного дворянства?

Горгас рассмеялся.

— Ты бы его видела! Три квадратные мили камней и кустарника, никакого леса, и пытаться вырастить там что-нибудь все равно что рыть себе могилу. Два брата — обоим уже под семьдесят — много лет назад отказались от мысли обрабатывать этот участок; они только ловят лосося в той маленькой запруде, что у них на западном краю. Нам повезет, если мы получим хотя бы ломаный грош, пока они еще живы. Но двое стариков, живущих сами по себе, — можно считать это долгосрочным вложением.