Сальватор - Дюма Александр - Страница 66

Оглянувшись, я увидел, что кусты позади нас сомкнулись, снова образовав зеленую стену.

И тут вдруг почувствовал, как меня потащили назад за воротник моего редингота… Я подумал, что настал момент решающей схватки.

Я обернулся.

– Да стойте же! – сказал мне человек в черном.

– Это еще почему?

– Вы разве не видите перед собой колодец?

Посмотрев туда, куда он мне указал, я увидел на земле черный круг и догадался, что это было находившееся на уровне земли отверстие колодца.

Еще один шаг, и я рухнул бы в бездну!

Признаюсь честно, у меня от этой мысли по спине пробежали мурашки.

– Колодец? – переспросил я.

– Да. Он, насколько мне известно, ведет в катакомбы.

И человек в черном, подняв с земли камень, бросил его в зияющую бездну.

Прошло несколько секунд, с десяток, наверное, но они показались мне вечностью.

Наконец до нас долетел звук удара и приглушенное эхо: камень достиг дна колодца.

– Туда однажды упал какой-то человек, – спокойно продолжал мой проводник. – Сами понимаете, его больше никто не видел… Пошли дальше!

Я обошел колодец, стараясь держаться как можно дальше от его краев.

Спустя пять минут я живым и невредимым выбрался из этой чащи. Но когда я вышел на поляну, мой проводник вдруг резко схватил меня за руку.

Я уже начал привыкать к его странному поведению Кроме того, мы уже не были в кромешной темноте, как пять минут тому назад, а стояли на освещенном луной открытом пятачке.

– Что еще? – довольно спокойно спросил я его.

– А то, – ответил человек в черном, указывая пальцем на одну из смоковниц. – Вот это дерево.

– Какое дерево?

– Да смоковница, черт побери!

– Я и сам вижу, что это смоковница… И что дальше?

– Вот этот сук.

– Какой сук?

– Сук, на котором он повесился.

– Кто?

– Бедный Жорж.

И тут я вспомнил эту историю с повешенным, о которой мне кто-то что-то рассказывал.

– А! – сказал я. – А кем он был, этот бедный Жорж?

– Бедным парнем, которого все так и звали.

– А почему его звали бедным парнем?

– Да потому, что он, как я вам уже сказал, повесился.

– Но почему он повесился?

– Потому что был бедным парнем.

Я понял, что продолжать расспросы было делом бесполезным. Мой необычный проводник начал представляться мне в своем истинном виде. Другими словами, я начал понимать, что он – идиот.

Я взял его за руку и почувствовал, что она дрожит.

Задав ему еще несколько вопросов, я увидел, что дрожь его тела перешла на голос.

И тогда я понял, что то нежелание, с которым он решился показать мне ночью сад и дом, было продиктовано не чем иным, как чувством страха.

Оставалось только узнать причину темного цвета его одежды, лица и собаки. Я уже собрался задать ему этот вопрос, как он, словно бы торопясь подальше отойти от этого проклятого дерева, снова устремился в лес со словами:

– Пошли! Покончим с этим поскорее!

На сей раз он пошел впереди.

Мы снова вошли под своды деревьев. Лес занимал не больше арпана земли, но росшие в нем деревья были такими толстыми и стояли так плотно, что мне показалось, будто лес этот тянется на целое лье.

Что же касается дома, то он был в своем роде уникален: все было разбито, разрушено, поломано. Перед домом было крыльцо с лесенкой в четыре или пять ступеней. Затем шло нечто наподобие платформы, с которой по другой, каменной витой, лестнице можно было попасть в комнату, выходившую на Восточную улицу. Ступеньки этой лестницы были расшатаны, и в двух десятках мест зияли дыры.

Я собрался было подняться, но почувствовал, как в третий раз рука моего проводника потянула меня назад.

– Э, мсье, – сказал он мне, – что это вы делаете?

– Осматриваю дом.

– Поостерегитесь! Он настолько ветхий, что стоит только дунуть, и он развалится.

И действительно, или от того, что кто-то слишком сильно на него дунул – северный ветер, например, – или же от того, что и не надо даже было на него дуть, но часть здания сегодня уже обвалилась.

Я спустился не только на те две ступеньки витой лестницы, на которые я уже поднялся, но и сбежал по тем четырем или пяти ступенькам, которые вели на крыльцо.

Осмотр был закончен. Оставалось только уйти. Но каким путем?

Мой проводник, казалось, угадал мое желание, и оно совпало с его собственным. Поскольку, повернувшись ко мне, он спросил:

– С вас достаточно, не так ли?

– Я все осмотрел?

– Абсолютно все.

– Тогда пошли отсюда!

Он открыл невидимую в темноте дверь, спрятанную под сводом, и мы очутились на Восточной улице.

Я машинально пошел за этим человеком до его подвала: мне было любопытно увидеть, как Какус возвращается в свою пещеру.

За время нашего отсутствия в подвале был зажжен свет: рядом с дверью горела свеча. На последней ступеньке лестницы стоял человек, как две капли похожий на того, с кем я только что имел дело. Он был также черен с головы до ног.

Оба негра пожали друг другу руки. Затем заговорили на языке, который показался мне вначале странным. Но потом, прислушавшись, я узнал овернское наречие.

Напав на след, я легко догадался обо всем остальном.

Просто-напросто я имел дело с членом уважаемого братства карбонариев. Ночь и мое богатое воображение придали всему происходящему оттенок величия и поэзии.

Я дал моему провожатому три франка в компенсацию за те хлопоты, которые я ему доставил. Тут он снял шляпу, и в том месте, где головной убор вытер слой угольной пыли, я увидел полоску светлого тела, подтвердившую мои догадки.

И теперь, спустя двадцать восемь лет, я отыскал в глубинах моей памяти эти воспоминания и изложил их здесь, может быть, несколько нескромно, но только для того, чтобы дать читателю представление о том месте, куда мы сейчас его перенесем.

Именно в тот заброшенный сад на Восточной улице вокруг одиноко стоящего и наполовину разрушенного дома мы и просим читателя проследовать за нами ночью 21 мая 1827 года.

Глава XXXI

На бога надейся, а сам не плошай

Итак, в понедельник 21 мая, в полночь, в лесу, слева, как входишь с улицы Ада – но мы думаем, что сегодня туда с этой улицы не попасть, поскольку нам кажется, что цепь решетки была заклепана наглухо с того раза, когда мы там были в последний раз и когда мы бросили ретроспективный взгляд на этот изолированный от мира уголок, – так вот в понедельник 21 мая, в полночь, в лесу, слева от входа с улицы Ада и справа, если войти туда с Восточной улицы, собрались (проведенные туда карбонарием, проводником и охранником этих мест, о котором мы уже рассказали нашим читателям и который был не кем иным, как Туссеном Лувертюром) человек двадцать карбонариев в масках. То есть отдельная вента.

Почему же и как эта вента выбрала для своего собрания именно это место? Объяснить это будет совсем просто.

Мы помним о той ночи, когда господин Жакаль, обвязавшись веревкой, спустился в колодец на улице Говорящего колодца и раскрыл тайну сборищ карбонариев в катакомбах. Мы помним, что вследствие этого господин Жакаль поехал в Вену и сорвал претворение в жизнь заговора, имевшего целью похищение герцога Рейхштадского.

Неловкие полицейские проболтались об этом открытии и о спуске в колодец господина Жакаля, что ни для кого из заговорщиков не осталось тайной.

Этот спуск, разрушивший столь тщательно продуманный генералом Лебатаром де Премоном план, был для парижских заговорщиков не столь уж опасен, как мог показаться с первого взгляда. В катакомбы могли бы спуститься и десять правительственных полков, но они не сумели бы схватить там ни единого карбонария: тысячи троп в этом темном подземелье вели в недоступные тайные убежища. К тому же в пяти-шести местах катакомбы были искусно заминированы, и хватило бы одной искры, одного подожженного запала, чтобы обвалился весь левый берег.

И тогда, поглотив Париж, люди поглотили бы сами себя. Разве не так умер Самсон?