Сальватор - Дюма Александр - Страница 42

– Если начинаете понимать, – с улыбкой сказал господин де Моранд, – то я могу быть спокоен: вскоре вы сами поймете все остальное!.. Так я говорил, мадам, что, заменив вам отца, – вы ведь знаете, что других прав я и не добивался, не так ли? – я обязан с некоторым беспокойством приглядывать за толпами этих красавчиков, щеголей и денди, окружающих мою дочь… Заметьте, мадам, дочь моя имеет полную свободу и может сделать свой выбор в этой сверкающей, щегольски одетой и надушенной толпе. И, если выбор будет сделан, не случится ничего страшного: я только сочту не за право, а за свой долг сказать дочери, как хороший отец: «Выбор сделан правильно, дитя мое!» Либо же: «Ты сделала плохой выбор, дочка!»

– Мсье!

– Но нет! Зачем же так? Я этого не скажу: лучше будет, если я устрою смотр всем этим мужчинам, которые за ней особенно настойчиво увиваются, и скажу ей свое мнение о них. Хотите, мадам, знать мое мнение о некоторых из тех, кто особенно усердно приударял за вами?

– Говорите, мсье.

– Тогда начнем с монсеньора Колетти.

– О, мсье!

– Я говорю о нем только потому, что вспомнил. Для того, чтобы начать список… Впрочем, мадам, монсеньор Колетти – очаровательный прелат!

– Священник!

– Вы правы. А посему я понял ваши чувства: священник не представляет опасности для такой женщины, как вы: молодой, красивой, богатой и свободной… Или почти свободной. И посему монсеньор Колетти может заниматься вами открыто или тайно, приходить к вам домой днем или вечером: никто и никогда не скажет, что мадам де Моранд является любовницей монсеньора Колетти.

– И все, мсье… – произнесла с улыбкой молодая женщина, прерывая речь мужа.

– И все же он вас любит, или скорее он в вас влюблен. Ведь монсеньор Колетти любит только себя. Вы это хотели сказать, не так ли?

Улыбка, оставшаяся на губах госпожи де Моранд, была молчаливым подтверждением слов мужа.

– Но, – продолжил банкир, – высокопоставленный воздыхатель-священник очень устраивает молодую и красивую женщину, особенно, когда эта молодая и красивая женщина лишена скромности и благочестия, да к тому же имеет еще и другого любовника.

– Другого любовника! – воскликнула Лидия.

– Заметьте, мадам, я говорю не о вас конкретно. Я имею в виду вообще молодую и красивую женщину… Вы – самая молодая из всех молодых, самая красивая из всех красавиц. Но вы ведь не единственная молодая и красивая женщина в Париже, не так ли?

– О! Я на это и не претендую, мсье.

– Итак, продолжим с монсеньором Колетти! Он приглашает вас в самую лучшую ложу в Консерватории, когда там проходят духовные песнопения. Он оставляет вам лучшие места в церкви Сен-Рок, чтобы вы могли слушать Magnificat и Dies irae. Он дал нашему управляющему рецепт пюре из птицы, которым так восхищались два ваших чичисбея, господа де Куршам и де Монтрон. Кроме того, есть еще один очаровательный мальчик, которого я люблю всем сердцем…

Госпожа де Моранд вопросительно взглянула на мужа. Взгляд ее означал вопрос: «Это еще кто?»

– Позвольте мне похвалить его. Не как поэт и не как драматург – вы ведь знаете, что принято считать, что мы, банкиры, ничего не понимаем ни в поэзии, ни в драматургии – а как человек…

– Вы имеете в виду мсье?..

Госпожа де Моранд замялась.

– Я имею в виду мсье Жана Робера, черт побери!

И снова румянец, более яркий, чем в первый раз, окрасил щеки госпожи де Моранд. Этот оттенок не ускользнул от внимания ее мужа, хотя тот по виду и не обратил на него никакого внимания.

– Вам нравится мсье Жан Робер? – спросила молодая женщина.

– Почему бы и нет? Он из приличной семьи. Его отец в республиканской армии имел чин повыше того, который носил ваш отец в армии императора. Если бы он пожелал породниться с семейством Наполеона, он, вероятно, умер бы маршалом Франции вместо того, чтобы после своей смерти оставить свою семью умирающей от голода или почти умирающей. Молодой человек все взял в свои руки. Он отважно преодолевал все жизненные трудности. У него честное открытое и благородное сердце, которое, возможно, умеет хранить любовные тайны, но не в состоянии сдерживать свою неприязнь. Кстати, меня он не любит…

– Как не любит? – воскликнула, не сдержавшись, госпожа де Моранд. – Но ведь я же велела ему…

– Делать вид, что я ему нравлюсь… Но бедный парень, хотя и старался вовсю, я в этом уверен, учесть все ваши рекомендации, в этом вопросе не смог исполнить вашу волю. Нет, я ему не нравлюсь! Когда он видит меня на улице и у него есть возможность, не проявив невежливость, перейти на другую сторону, он переходит. Когда я встречаюсь с ним, и он, будучи захвачен врасплох, вынужден раскланяться со мной, он делает это с такой холодностью, что это могло бы быть воспринято как оскорбление любым другим человеком, кроме меня, поскольку я делаю это из простой вежливости, ибо вынужден передать ему ваше приглашение. Вчера я его буквально вынудил подать мне руку. Если бы вы знали, как бедный парень страдал все то время, пока его ладонь находилась в моей! Это меня тронуло. И чем сильнее он меня ненавидит, тем больше я его люблю… Вы понимаете это, не так ли, мадам? Это человек неблагодарный, но честный.

– По правде говоря, мсье, я не могу понять, как отнестись к тому, что вы мне говорите!

– Отнеситесь, как ко всему тому, что я вам говорю, мадам, как к истине. Бедный малый чувствует, что чинит мне зло, и это его смущает.

– Мсье… О каком зле вы говорите?

– Я не говорю, что он не мечтатель. Он поэт, а всякий поэт мечтатель. В большей или меньшей мере… Кстати, хотите совет? Он написал вам стихи, не так ли?

– Мсье…

– Написал. Я их видел.

– Но он не стал их издавать!

– Он прав, если они плохие. И не прав, если они хорошие. Пусть он меня не стесняется! И все же я хочу поставить одно условие.

– Какое же, скажите на милость? Чтобы там не было моего имени?

– Совсем наоборот! Какая ерунда! Тайны от нас, его друзей! Нет!.. Пусть ваше имя стоит там полностью. Кому же это в голову придет увидеть что-то плохое в том, что поэт посвящает стихи женщине? Когда мсье Жан Робер обращается в стихах к цветку, к луне, к солнцу, разве он ставит только начальную букву? Он ставит их полное название, не правда ли? А поскольку вы, подобно цветку, луне и солнцу, являетесь самым прекрасным, самым нежным и добрым творением природы, пусть он обращается к вам в своих стихах, как к солнцу, луне и цветам!

– Ах, мсье, неужели вы это говорите серьезно?

– Да. И слышу, как у вас камень упал с плеч.

– Мсье…

– Значит, договорились: хочет мсье Жан Робер того или не хочет, но он остается в числе наших друзей. Если кого-то удивят его частые посещения нашего дома, говорите – и это будет правдой, – что ни вы, ни он к этому особенно не стремитесь, что этого желаю я, поскольку отдаю должное таланту, деликатности и скромности мсье Жана Робера.

– Что вы за странный человек, мсье?! – воскликнула госпожа де Моранд. – И кто сможет раскрыть мне тайну вашей необычайной привязанности ко мне?

– Неужели она вам мешает, мадам? – спросил господин де Моранд с улыбкой, в которой был оттенок грусти.

– О! Нет, слава богу!.. Но вот только она заставляет меня бояться того, что…

– Чего же вы опасаетесь?

– Того, что настанет день… Но нет, я не стану говорить вам того, что творится у меня в голове, или скорее на сердце.

– Скажите же, мадам. Откройтесь мне, как другу.

– Нет. Это было бы слишком похоже на признание.

Господин де Моранд пристально взглянул на жену.

– Но, мсье, – произнесла она, – неужели вам самому в голову не приходила подобная мысль?

Господин де Моранд продолжал глядеть на жену.

– Какая мысль? Скажите же мне, мадам! – произнес он после некоторого молчания.

– А такая… Как бы смешно это ни казалось, женщина может влюбиться в собственного мужа.

По лицу господина де Моранда быстро пробежало легкое облачко. Он закрыл глаза, и лицо его потемнело.

Потом, встряхнув головой, словно отгоняя мечту, он произнес: