Сальватор - Дюма Александр - Страница 25

– И вы намерены это выполнить, генерал?

– Теперь еще больше, чем когда-либо!

– Так вот, вам предоставляется сегодня возможность доказать мне это.

– Эта возможность – всего только волосок, мадам, но обещаю вам ухватиться за него.

– Выслушайте же меня, генерал.

– Я навострил уши, мадам.

– Именно эту часть вашего тела и я хотела получить в свое полное распоряжение.

– Что вы этим хотите сказать?

– Мне на сегодняшний вечер нужны ваши уши, генерал.

– Так что же вы сразу не сказали, о прекрасная дама! Дайте же мне ножницы, и я отрежу их и подарю вам без страха, без сожаления и даже без упрека… Если только после ушей вы не потребуете от меня и глаз.

– О, генерал! – сказала госпожа де Моранд. – Успокойтесь! И речи быть не может о том, чтобы отделить их от тела, на котором они так превосходно сидят: просто я прошу вас в течение часа настраивать их в ту сторону, в которую я вам укажу, и слушать очень внимательно. Другими словами, генерал, я имею честь представить вам одну из лучших моих подруг по пансиону: девушку, которую мы с Региной называем нашей сестрой. Полагаю, что она достойна вашего внимания так же, как и достойна нашей дружбы. Эта девушка сирота.

– Сирота! – повторил Жан Робер. – Но ведь вы только что сказали, мадам, что вы и госпожа графиня Рапт – ее сестры!

Госпожа де Моранд улыбкой поблагодарила Жана Робера и продолжила:

– Она сирота, поскольку не имеет ни отца, ни матери… Ее отец, бравый гвардейский капитан, офицер ордена Почетного легиона, был убит в 1814 году под Шампобером. Вот почему она воспитывалась с нами в Сен-Дени. Ее мать умерла два года назад у нее на руках. Она бедна…

– Бедна! – повторил генерал. – Не вы ли только что сказали, что у нее есть две подруги?

– Бедна и горда, генерал, – продолжала госпожа де Моранд. – И она хочет получить от искусства то, чего не может заработать иголкой… Потом, она пережила глубокую боль, и боль эта не прошла, а только приглушилась.

– Глубокую боль?

– О, да! Самую глубокую боль, которую только может вынести женское сердце!.. А теперь, генерал, когда вы все это знаете, я прошу вас простить ей грустное выражение лица и послушать ее голос.

– Но, – спросил генерал, – простите за этот вопрос, но он не настолько неуместен, как это может показаться на первый взгляд: ведь в той карьере, которой хочет посвятить себя ваша подруга, красота отнюдь не лишняя штука. Так ваша подруга красива?

– Как античная Ниоба в двадцать лет, генерал.

– И она поет?..

– Не скажу, что как Паста, Малибран или Каталани. Скажу, что на них она не похожа… Нет, она не поет: она рыдает, она страдает, она заставляет рыдать и страдать.

– А какой у нее голос?

– Великолепное контральто.

– А она уже пела когда-нибудь перед публикой?

– Никогда… Сегодня она впервые выступит перед пятьюдесятью зрителями.

– И чего же вы от меня хотите?..

– Я хочу, генерал, чтобы вы, как пресыщенный дилетант, как большой ценитель и знаток, послушали ее. А когда послушаете, сделали бы то, что в подобной ситуации сделали бы для меня. Я хочу, если позволите выразиться вашим языком, чтобы вы жили для нашей любимой Кармелиты, правда, Регина? Я хочу, чтобы вся ваша жизнь была посвящена только ей. Я хочу, чтобы вы стали для всех ее рыцарем, чтобы, начиная с этого самого момента, у нее не было бы более пылкого защитника и более страстного почитателя, чем вы. Я знаю, что в Опера к вашему мнению очень прислушиваются, генерал.

– О, не краснейте, дядюшка: это всем известно, – сказал Петрюс.

– Я хочу, – снова заговорила госпожа де Моранд, – чтобы вы рекомендовали и расхваливали перед всеми вашими друзьями нашу подругу Кармелиту… Я не настаиваю, по крайней мере пока, на том, чтобы вы устроили ее в Опера. Нет, мои замыслы не идут так далеко. Но поскольку именно из вашей ложи…

– Из дьявольской ложи, – вставил Петрюс. – О, мадам, можете не стесняться.

– Хорошо… Поскольку из этой дьявольской ложи звучат все литавры славы, поскольку из этой дьявольской ложи выходят все будущие звезды и там же меркнут все звезды сегодняшние, я рассчитываю на вашу преданность и дружбу, генерал, и надеюсь, что вы станете расточать похвалы в адрес Кармелиты везде, где соизволите бывать: в клубе, на бегах, в «Английском кафе», у Тортони, в Опера, у Итальянцев и даже в замке, даже если ваше присутствие в моем доме и не является выражением ваших политических симпатий. Обещаете ли вы мне продвинуть – неплохое слово, не так ли – мою прекрасную грустную подругу так далеко, как сможете? Я буду вам за это, генерал, вечно благодарна.

– Прошу дать мне месяц, о прекрасная дама, на то, чтобы создать ей рекламу, два месяца на то, чтобы добиться ее включения в труппу, и три месяца на то, чтобы подготовить ее к первому выступлению. Если, конечно, она не захочет дебютировать в Новой опере, ибо в таком случае на все это потребуется год.

– О! Она сможет дебютировать где захотите: она поет и по-французски и по-итальянски.

– В таком случае через три месяца я приведу к вам вашу подругу, с головы до ног покрытую лавровыми венками!

– И в таком случае вы разделите их с ней, генерал, – сказала госпожа де Моранд, протянув руку и горячо сжав ладонь старого графа.

– И я тоже, генерал, – произнес нежный голосок, заставивший вздрогнуть Петрюса. – Я тоже буду вам бесконечно благодарна.

– Я ни секунды в этом не сомневаюсь, принцесса, – сказал старик, продолжавший из вежливости называть графиню Рапт девичьим титулом и посмотрев во время ответа на племянника. – Ну, так что ж, – снова произнес он, повернувшись к госпоже де Моранд, – вам остается, мадам, оказать мне честь и представить меня вашей подруге, как ее самого преданного слугу.

– Это совсем просто, генерал. Она уже здесь.

– Как – здесь?

– Да, здесь, в моей спальне… Я решила избавить ее от неудобства – для девушки это всегда неудобно – проходить через все гостиные и слышать, как объявляют твое имя. Вот почему мы здесь в нашем небольшом кругу. И именно поэтому на некоторых отосланных мною приглашениях указано «Десять часов», а на других «Полночь»: я хотела, чтобы Кармелита попала сначала в круг друзей, которые отнесутся к ней снисходительно.

– Благодарю вас, мадам, – сказал Лоредан, найдя предлог, чтобы включиться в разговор, – я благодарю вас за то, что вы включили меня в число избранных. Но я сержусь на вас за то, что вы посчитали меня малозначительным и не рекомендовали мне вашу подругу.

– О! – сказала госпожа де Моранд. – Вы слишком большой соблазнитель, мсье барон, для того, чтобы я рекомендовала вам красивую двадцатилетнюю девушку! Впрочем, красота Кармелиты послужит наилучшей рекомендацией для вас.

– Время выбрано очень неудачно, мадам. И позволю вам возразить, что в такой час только лишь красота имеет право…

– Извините, мсье, – раздался очень мягкий и наполненный исключительной вежливостью голос, сразу же прервавший разглагольствования барона, – но мне нужно кое-что сказать мадам де Моранд.

Лоредан нахмурил брови и обернулся. Но, увидев улыбающегося господина де Моранда, который протягивал руку к жене, промолчал.

– Вы что-то хотели мне сказать? – произнесла госпожа де Моранд, нежно сжав руку мужа. – Говорите же!

Затем, повернувшись к генералу, сказал:

– Прошу меня извинить, генерал!

– Счастлив тот, кто имеет на вас такие права! – ответил граф Эрбель.

– Что поделать, генерал! – со смехом ответила госпожа де Моранд. – Это – право сеньора!

И отошла в сторону, опираясь на руку мужа.

– Слушаю вас и повинуюсь, мой господин.

– Честно говоря, не знаю, как вам это сказать… Дело в том, что я об этом как-то позабыл и вот только сейчас вспомнил.

– Говорите же!

– Господин Томпсон, мой корреспондент в Нью-Йорке, порекомендовал мне некоего молодого человека и некую девушку из Луизианы, у которых есть ко мне кредитное письмо. Я вручил им приглашения на ваш вечер, но имен их я не помню.