то тут, то там зеленеют островки камыша и рогоза, местами торчат из воды причудливо изогнутые коряги, увешанные тиной и мхом. И всюду трава, трава, трава — элодея, кувшинки, кубышки, стрелолист.

— Ну что, поплывешь? — скрывая усмешку, спросил Сережка.

— Конечно!

— Валяй! Лодки, смотри, нету, запутаешься — некому вытаскивать.

Но Витька не обратил на предупреждение никакого внимания. Он разделся, забрел в воду до пояса, натянул на

ноги ласты, сполоснул маску, зачем-то поплевал в нее и потер пальцами, снова сполоснул и только после этого

надел на лицо, а трубку взял в рот.

Тем временем со дня поднялась вонючая рыжая грязь, в которой плавали какие-то жуки и пиявки. Однако и

это ничуть не смутило Витьку. Он зарядил ружье, еще раз поправил маску, потом наклонился и почти без всплеска

нырнул прямо в гущу водорослей. Через несколько секунд на поверхности воды показался конец трубки и затылок

пловца.

— Вот обождите, он запутается в траве, обязательно запутается! — тревожилась Танька.

Сережка молчал. Он сам был неплохим пловцом, уступал лишь Гусю, и видел, что Витька плывет необычайно

легко, быстро и бесшумно, а водоросли будто раздвигаются перед ним.

Вода в Вязкой старице была непроточная и потому прогревалась хорошо. Отстоявшаяся, она к тому же была

прозрачна, как в хорошем аквариуме, и у Витьки захватило дух от той прелести, которая открылась взору. Розовые,

желтые, коричневые, зеленые — всех оттенков листья водных растений и тонкие извивающиеся стебли создавали

впечатление сказочного неземного мира. А по дну расстилались зеленоватые мхи. Вдали они выглядели почти

голубыми и будто растворялись в синеватой толще воды.

Чуть-чуть шевеля ластами, держа ружье в правой руке, Витька осторожно раздвигал рукой водоросли и во все

глаза смотрел на это подводное царство непривычных красок. Никакого сравнения с тем, что наблюдал он в

мутных водах пригородной реки, где весь подводный мир предстает лишь в одном желто-сером цвете и где дальше

полутора метров ничего увидеть невозможно. А здесь прозрачность воды была, по крайней мере, метров пять или

шесть.

Перед маской сновали мелкие рыбешки, тоненькие, прозрачные, с мизинец и меньше. Их тут были тысячи. Но

вот впереди показалась стайка окуньков. Красноперые рыбки, топорща колючие спинные плавники, таращили на

Витьку — это огромное чудовище — желтые глаза, смешно поднимались на изогнутые хвостики, потом вдруг

бросались врассыпную, уступая пловцу дорогу.

Витька выбрал окуня покрупнее и повернул предохранитель, собираясь стрелять. И в этот миг вдали возникли

туманные силуэты огромных рыб. Витька замер. Он знал, что под водой, сквозь маску, рыба кажется на добрую

треть крупнее. Но даже если бы эти рыбы оказались вдвое, втрое меньше, и то они выглядели бы гигантами по

сравненью с окуньками.

Витька повис на месте. Он не дышал, он не смел моргнуть, шевельнуть пальцем! Он со страхом ждал, был

уверен, что рыбы — это были язи — вот-вот исчезнут.

Однако язи и не собирались уплывать. Они явно желали рассмотреть подводного пловца поближе и повернули

навстречу. Вот уже видны их желтоватые глаза, красные грудные плавники, серебристая чешуя — каждая

чешуинка! Витьке сделалось жарко. От наконечника гарпуна до ближайшей рыбины не больше метра. Надо

стрелять! Но разве попадешь, если рыба плывет навстречу?

«Промахнусь, ой, промахнусь!»» — с отчаянием думал Витька, сгибая палец на спусковом крючке.

Этого малейшего движения пальцем было достаточно, чтобы вся стая встревожилась. Язи стали

разворачиваться — одни вправо, другие влево. Теперь ни секунды промедления!

Витька слышал тупой удар гарпуна и видел, как брызнули сорванные острым наконечником чешуйки.

Подстреленный язь метнулся было в сторону, но, теряя силы, медленно пошел ко дну. В прозрачной воде заалело

облачко крови.

И тут вся рыбья стая пришла в смятение. Язи беспокойно сновали взад-вперед вокруг Витьки, задевали

скользкими боками его плечи, руки, ноги.

Пока Витька нырял за подстреленным язем, пока нацеплял ого на кукан и заряжал ружье, рыбы держались

поблизости, а затем, словно по команде, исчезли.

А на берегу в это время творилась невообразимая паника.

— Так и есть, запутался — кричала Танька. — Ведь утонет. Чего вы смотрите? Спасать надо! Веревку

надо!..

— Да не ори ты! — огрызнулся Сережка. — Пока за веревкой бегаешь, сто раз утонуть можно. Да и не

докинешь туда веревку...

Кто-то из малышей громко заплакал. Трудно сказать, чем бы это все кончилось, если бы все вдруг не увидели,

что Витька перестал крутиться на месте и поплыл дальше срединой старицы.

— Ну, куда он опять плывет? Рехнулся, что ли?! — возмущалась Танька.

Потом Витька опять нырял, опять крутился на месте, будто что-то удерживало его под водой, и голова его то

появлялась, то исчезала.

Ребята постарше начали злиться.

— Чего бахвалится! — не выдержал и Сережка. — Раз выпутался, второй раз выпутался, а потом так

замотается, что и не выберется.

Но Витька, поглощенный необыкновенно удачной охотой, плавал до тех пор, пока не почувствовал, что сильно

озяб. И тогда он повернул обратно и поспешил к берегу.

— Вы смотрите, что он делает, что делает! — раздалось несколько голосов. — Во дает! Ух ты!..

Напрямик, не огибая водоросли, Витька быстро плыл к берегу, клином рассекая воду. Но каково было

изумление ребят, когда он вылез из воды с тяжелой связкой рыбы на поясе! Самые отчаянные, самые смелые

подвиги Гуся на воде померкли перед тем, что совершил Витька.

Вовка Рябов восхищенно сказал:

— Вот это — да! Где уж Гусю тягаться!..

Даже Сережка не нашелся, что сказать в защиту своего лучшего друга, и только Танька заметила:

— У него же нету ластов. И ружья нету...

В этот год Танька еще не бывала в шалаше — Гусь ни разу не приглашал ее с собой. Но не выгонит же он ее,

если она туда придет? И, кто знает, может быть, он оценит ее поступок, что она не побоялась идти по лесу целых

восемь километров, и они, наконец, помирятся. Но если Гусь и не пойдет на примирение, если он не оценит ее

мужество, она не обидится — сама виновата.

Виновата... Как давно, кажется, это было! Танька вспоминает тот январский день, когда она, не устояв перед

соблазном пойти в кино с моряком, впервые почувствовала себя взрослой. Слов нет, тогда она совсем-совсем

забыла о Гусе. Вернее, не то, что забыла — просто он отодвинулся куда-то далеко-далеко, потому что было бы

смешно сравнивать красивого рослого моряка с худеньким подростком, который еще ходит в седьмой класс.

Но после того, как Танька поняла свою ошибку, она сразу вспомнила о Гусе и дала себе слово никогда больше

не изменять ему. Она не пошла в кино даже с десятиклассником Юркой Субботиным, самым красивым парнем в

школе, в которого влюблены все девчонки, все, кроме нее, Таньки.

Она простила Гусю обидные шутки и насмешки, и еще многое готова ему простить...

И сейчас Танька думала о том, что, может быть, Гусь заболел или с ним случилось несчастье, небольшое

несчастье, совсем небольшое. И тогда бы Гусь узнал, какая она заботливая и внимательная. Она бы положила его

голову себе на колени и гладила его волосы нежно-нежно. И ему бы стало легче, он бы закрыл глаза, а потом уснул.