Сить - таинственная река - Петухов Анатолий Васильевич - Страница 4

Но чем глубже становилась яма, тем медленней подвигалось дело и тем больше беспокоился Гусь, куда же

посадить волчат. Раз они могут кусаться, значит, и бегать могут. Чего доброго, разбегутся по лесу, а скоро вечер... И

когда копать осталось совсем немного, Гусь отложил топор.

— Хватит! — сказал он и утер потное лицо рукавом. — Надо пообедать, а то у меня кишки в брюхе

болтаются.

После запоздалого обеда работа пошла веселой, и вот уже топор пробил податливый грунт и провалился

лезвием в отнорок. Наступил самый ответственный момент.

— Толька, сторожи выход! Головешек туда напихай! — командовал Гусь.— А я волчонков имать буду.

Он спустился в яму и стал осторожно расширять отверстие. Землю теперь не нужно было выгребать наверх:

она сыпалась в нору, постепенно отгораживая тупик с волчатами. Когда нора оказалась заваленной землей на всю

высоту. Гусь отбросил топор, взял свой опростанный мешок в левую руку, а правую сунул в тупик. И сразу

почувствовал, как острые зубы впились в забинтованные пальцы.

— Теперь цапай, цапай! — пробормотал Гусь и сжал кисть в кулак.

Волчонок, крепко схваченный за нижнюю челюсть, завозился, заскулил.

— Есть! Один есть! — закричал Гусь и поднял над землей извивающегося волчонка, серого и лопоухого,

очень похожего на длинноногого щенка овчарки.

Подскочил Толька. Не без труда ребята затолкали волчонка в мешок.

Второй волчонок защищался особенно яростно. Он несколько раз вывернулся из цепких пальцев Гуся и так

искусал перевязанную руку, что тряпка насквозь пропиталась кровью. Однако и этот забияка угодил в мешок. А

Гусь опять шарил в отнорке. Но больше волчат не было.

— Надо в норе проверить, — решил Гусь, — может, остальные туда удрали, пока мы тут копались.

Но ни в норе, ни в просторной камере волчат не оказалось.

— А говорят, что меньше шести волчат в логово не бывает, — вздохнул Гусь.

Он, конечно, не мог знать, что за время, пока они обходили болото, волчица, заподозрившая опасность, успела

перетащить и спрятать большую часть выводка.

Волчат нес Гусь. Зверьки возились в мешке, царапались, тихо поскуливали.

— Ты хорошенько гляди, чтобы они мешок не разорвали, — предупредил Гусь Тольку. И Аксенов не спускал

глаз с драгоценного мешка.

Не прошли ребята и двух километров от логова, как позади послышался жуткий и тоскливый волчий вой.

— Это волчица, — пояснил Гусь, отметив про себя, что утренняя волчья песня было грубее и ниже,

— А она не пойдет за нами? Ведь она знает, что мы унесли волчат. Вдруг нападет?

— Не ной! Топором отобьемся.

— Да, отобьешься! — и Толька опасливо оглянулся назад. — Лучше залезем на дерево!

— Лезь, если охота.

Гусь был убежден, что волки не рискнут напасть, и к разговору не был расположен: он мечтал. Мечтал, как

вырастит волчонка, как будет ходить с ним в лес, как научит его охранять ферму, и тогда матери не понадобится

торчать все ночи в сырой и грязной избушке коровника. Да мало ли может быть в жизни интересного, когда у тебя

настоящий прирученный волк?!

А Тольке было до того страшно слышать волчью песню, что идти молча он не мог.

— Послушай, Гусь! А что ты хочешь купить на деньги, которые за волчат получишь? Ведь тебе целых

шестьдесят рублей дадут! Велосипед можно купить...

— Я своего волчонка выращивать буду— не сразу ответил Гусь.

— Выращивать? — Толька удивился, как ему самому не пришло в голову такая блестящая идея — вырастить

волка! — Ты обоих будешь выращивать?

— Сказано — своего! Один же волчонок твой. Вместе из логова брали...

— Правда? А я думал, ты обоих себе возьмешь. Логово-то ты нашел... А если отдашь одного мне, так я тоже

его дрессировать буду.

— Дрессировщик! Смотри, как бы отец твой волчонка на водку не выдрессировал.

— Ничего! Я его спрячу.

— Кого? Отца?

— Волчонка! Или скажу, что это — щенок овчарки. Он же никогда не видал волчат.

— Говори. А мне врать ни к чему. Волчонка я не украл, сам из логова выкопал.

— Тебе что? Ты сам хозяин! — вздохнул Толька.

Ребята спешили домой, а вслед им все неслась и неслась унылая волчья песнь.

...Предсказание Гуся сбылось. Второго мая бригадир Аксенов, пьяный настолько, что едва стоял на ногах, ни с

того ни с сего схватил волчонка за заднюю ногу и с размаху ударил об угол дома.

— Тридцать рублей — деньги! — глубокомысленно изрек он и бросил волчонка на сарай. — И ты его не

трожь — башку сверну! — пригрозил он Тольке, который все это видел и стоял бледный, готовый броситься на

отца.

В тот же вечер Толька ушел в поселок. Третьего мая занятий в школе не было, но он предпочел одиноко

прожить последние свободные сутки в интернате, чем видеть, как отец пропивает еще не полученную за волчонка

премию.

В сеннике сумеречно и прохладно. Пахнет вениками и мышами, сенной трухой. В многочисленные щели в

крыше пробивается свет, и в его голубоватых полосках, наискосок рассекающих сумрак, точно крохотные

комарики-толкунчики, мельтешит, посверкивая, пыль.

— Ну вот, Кайзер, опять утро пришло! — говорит Гусь, почесывая палево-серую грудь волчонка. — Опять

пропитание искать надо. Медвежата, говорят, все жрут, а ты ломаешься. Тебе мясо подавай! Я, брат, мяса-то сам

пожрал бы, да где его взять?

Кайзер, большеголовый и широколапый, величиною с добрую лайку, угрюмо смотрит в угол сарая, и трудно

понять, слушает он хозяина или думает свою тайную волчью думу.

— Ты вот что, — продолжал Гусь, — плюнь-ка на мясо и лопай рыбу. В ней фосфора много, лучше видеть

ночью будешь.

Кайзер медленно повернул голову, скользнул взглядом по лицу Гуся и опять уставился в угол, к чему-то

прислушиваясь.

— Чего уши-то навострил? Поди, мамка с фермы идет?

Кайзер тихонько заскулил, поднялся, нетерпеливо переступил тяжелыми лапами.

Скоро и Гусь услышал торопливые шаги матери, возвращающейся с ночного дежурства. Кайзер заскулил

громче.

— Не пищи. На место! Сейчас жратвы принесу...

Дарья, высокая сухощавая женщина с усталым, будто застывшим лицом, на котором живыми были только

большие черные глаза, брякнула ведро на лавку и, не взглянув на сына, сдержанно сказала:

— Лешой взял бы твоего Кайзера и тебя вместе с ним!

— Чего опять! — насторожился Гусь и заглянул в ведро. Молока в нем было совсем мало, литра два. —

Больше-то не могла принести?

— Где я больше возьму? Лешой-то косопузой опять расшумелся: не дозволю волка колхозным молоком

откармливать!

— Что ему, жалко? Не бесплатно берем — за деньги.

Гусь отлил молока в широкую жестяную банку, накрошил хлеба, украдкой от матери сыпнул две чайных

ложки сахарного песку и понес в сарай.

— Вот, ешь, — подал он миску волчонку. — Маловато, да что поделаешь. Этому пьянице-то и молока для

тебя жалко...

Кайзер опустил большую узкую морду, втянул ноздрями воздух — чем пахнет? — и жадно принялся за еду.

В интернате кормить волчонка было проще: ребята носили ему кто что мог, и мяса перепадало, и колбасы, и

яиц. А с тех пор, как начались летние каникулы, кроме молока да хлеба, Кайзер почти ничего не видел...

По заведенному в семье порядку Гусь мог быть свободен и идти, куда хочет лишь после того, как принесет в

избу дров и наполнит колодезной водой большую кадку, что стояла в кухне.

В это утро у колодца Гусь встретил Тольку.

— Слышь, Гусь! — шепнул Толька. — Тебе надо мяса для Кайзера?

— А где ты его возьмешь? — в свою очередь спросил Гусь.

— Батя ночью привез. Много. Пока они с мамкой соль да бочку готовили, я здоровенный кусок тяпнул! Он у

меня на сарае спрятан.

— А отец где мясо взял?

— Не знаю. Вроде бы какую-то корову пришлось дорезать — то ли задавилась, то ли объелась чем...