Всем штормам назло - Врубель Владимир Абович - Страница 15

Смольный институт, как бы восторженно ни описывали его некоторые историки, был такой же казармой для девушек, что и Морской кадетский корпус, куда собирался поступать их младший брат Николай. Разумеется, розгами девушек не секли, но между этими двумя учебными заведениями было много общего: суровый распорядок дня, одинаковая форменная одежда. Спали и ели в больших помещениях, находились под постоянным надзором не только учителей, но и классных дам, среди которых встречались настоящие садистки. Действовала довольно изощренная система наказаний и поощрений. Встречаться с близкими и родными ученицам Смольного института полагалось еще реже, чем кадетам. В помещениях было холодно, а еда дрянная. Девушки постоянно ходили полуголодными. Обслуживающий персонал воровал и дрова, и продукты.

Однажды Николай I, не обделявший воспитанниц, как и другие члены императорской фамилии, своим вниманием, после жалобы на плохую пищу одной не в меру смелой институтки лично отправился на кухню и, узнав, что девушек собираются кормить ухой, пытался половником выловить в баке кусок рыбы. Результатом рыбалки самодержца оказались одни лишь голые рыбные кости. Смерив гневным взглядом съежившееся от ужаса институтское начальство, царь тут же покинул Смольный. Всех поваров моментально уволили. Неделю воспитанниц кормили, как положено. Однако новые повара быстро освоились, и все пошло по накатанной дорожке: как воровали, так и продолжили.

Александра и Екатерина окончили Смольный институт в 1848 году. Ехать им было некуда. Имение матери, и без того расстроенное с «помощью» мужа, заложенное и перезаложенное, должно было пойти с торгов. На помощь вновь пришел дядя. Полковник Зарин к тому времени оставил военную службу, женился и собирался поступить в гражданское ведомство. Но планы изменились, когда его старый боевой товарищ, генерал-майор Николай Николаевич Муравьев, назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири, предложил ему должность иркутского гражданского губернатора. Зарин приехал в Петербург представиться министру внутренних дел по случаю назначения на должность и, отправляясь в Сибирь, забрал племянниц с собой. Он оказался человеком добрым и отзывчивым, таким же, как и его молодая жена, ставшая впоследствии близкой подругой Екатерины.

Дремотная жизнь Восточной Сибири нарушилась с назначением Муравьева генерал-губернатором. Неизменной темой разговоров во всех гостиных стали преобразования, затеянные новым наместником в Сибири, и события на Дальнем Востоке, главным героем которых называли капитан-лейтенанта Геннадия Ивановича Невельского. Девушки с интересом прислушивались к разговорам о происходящих событиях, тем более что дядя занимал один из ключевых постов в сибирской администрации. Как и Муравьев, он придерживался либеральных взглядов и не боялся принимать в своем доме декабристов. Общение с легендарными женами декабристов – Екатериной Ивановной Трубецкой и Марией Николаевной Волконской – произвело огромное впечатление на юных романтических особ.

Все уже были наслышаны об открытиях Невельского, знали и о том, что его самовольные действия вызвали гнев в высших правительственных кругах. Поговаривали, что офицеру грозит разжалование в матросы. Все это придавало личности моряка в глазах девушек героический и романтический ореол.

Командир транспорта «Байкал» Невельской и его офицеры установили, что Амур доступен судам с моря, а Сахалин не соединяется песчаными отмелями с материком и является островом, а не полуостровом, как считали многие известные мореплаватели, побывавшие раньше в тех краях. Значение этого открытия для России невозможно переоценить – это понимали все, и уж тем более правительство. Однако Невельской, проводя на свой страх и риск исследования устья Амура, нарушил данные ему инструкции, что могло привести, как считали в Петербурге, к военному столкновению с Китаем. Россия была совершенно не готова к войне на востоке, тем более что на западе назревал конфликт с Турцией и европейскими державами, который действительно закончился Крымской войной. Военный министр Александр Иванович Чернышёв и государственный канцлер Карл Васильевич Нессельроде кипели негодованием и обещали капитан-лейтенанту за его подвиги матросскую рубаху. Иркутское общество в высокую политику не вдавалось, поэтому поступок Невельского считало молодецким и патриотическим, а потому всей душой было на его стороне.

Племянницы губернатора, вырвавшись из Смольного на свободу, наслаждались ею. Они были красивы, умны, образованны, постоянно окружены поклонниками. Притом, что никакого приданого за ними не числилось, недостатка в кавалерах, предлагавших руку и сердце, не было. Не устоял и Геннадий Иванович Невельской, остановившийся в Иркутске по пути в Петербург, куда его вызвали для объяснений.

37?летний моряк, познакомившись с сестрами в доме Зарина, влюбился в Екатерину с первого взгляда. И немедленно сделал ей предложение. Получил отказ. Видимо, воображению девушки этот герой представлялся совсем другим: как говорится, высоким красавцем-принцем на белом коне. А «принц» оказался маленького роста, заикался, лицо его было покрыто оспинами, на голове – редкие рыжеватые волосы. По чести говоря, далеко не красавец. Зато глаза его будто загорались особенным светом, когда он говорил о сделанных им открытиях и планах освоения востока Сибири. В словах и манерах Невельского чувствовались внутренняя сила и уверенность.

Отказ был, конечно, ударом для капитан-лейтенанта, но он не привык отступать перед трудностями и был уверен, что своего добьется. Другие мысли беспокоили в тот момент сильнее: что ждет его в Петербурге? Чем обернется встреча с высшими чиновниками? Ему уже сообщили, что канцлер пообещал офицеру за самовольство матросскую рубаху.

К счастью для Невельского, царь, разобравшись в обстоятельствах дела, ограничился замечанием, а затем обласкал его, назначив начальником секретной Амурской экспедиции. Ему присвоили звание капитана второго, а через неделю – и первого ранга. Окрыленный доверием царя, Невельской поехал к новому месту службы, по пути, разумеется, не миновав Иркутска. На сей раз Екатерина не устояла.

Со свадьбой затягивать не стали: Невельской торопился попасть к месту службы до наступления зимы. Он планировал ехать на Амур один, а жену оставить в Иркутске в доме ее дяди. Обвенчались они 16 апреля 1851 года. И невеста категорически заявила: поедет вместе с мужем, что бы их ни ждало.

Супругу, который был старше почти вдвое, пришлось уступить.

Приданое невесты было нестандартным: меховые одежда и сапоги, мужского покроя одежда, белье из толстого холста и маски в виде колпаков из волосяной сетки для защиты от таежного гнуса. Через три недели после свадьбы, в сопровождении нескольких казаков и двух проводников, они тронулись в путь. Необычное свадебное путешествие началось. Вначале было действительно романтично: плыли на барже по реке Лене, редкой красоты пейзажи, восходы и закаты солнца, окрашивавшие в невообразимые цвета утесы и берега величавой сибирской реки, поросшие лесами, могли вдохновить любого художника. Что уж тут говорить о настроении счастливых молодоженов? Его омрачали лишь короткие стоянки вблизи редких деревушек. Екатерина увидела жизнь простых людей: убогие жилища, кишевшие насекомыми, беспросветную нужду, голод, лица, изуродованные сифилисом. Невельская раздавала оборванным детям и подросткам хлеб и мелочь, торопясь поскорее покинуть селение.

Окончательно романтика улетучилась, когда после водного путешествия пересели на лошадей. Путь лежал из Якутска по вьючной тропе, пышно названной Охотским трактом. Вот когда Екатерина поняла, что муж нисколько не преувеличивал, живописуя трудности пути. Действительность превзошла все, что рисовало ее воображение.

Обычно в день удавалось проехать не более 30 верст. Всю дорогу вязли в топких болотах, пробирались сквозь лесные чащи, карабкались по обледенелым за ночь скалам. Иногда тропа вела через глубокие пропасти или провалы, над которыми были перекинуты несколько бревен, изображавшие мост. Голова кружилась от одного взгляда вниз, когда лошадь осторожно ступала на ненадежный настил. Но страшнее всего был таежный гнус, доводивший и людей, и животных до исступления. Ни волосяные сетки, ни одежда не защищали от него. Тело нестерпимо болело от тысяч укусов, на веках и губах образовались волдыри. Во время стоянок приходилось не отходить от костров, дымом которых пропиталась вся одежда.