Великий Ганди. Праведник власти - Владимирский Александр Владимирович - Страница 15

Прибывшие в Англию прежде Ганди Бота и Смэтс вели с английским правительством переговоры о создании единого доминиона на юге Африки — Южно-Африканского Союза. Ганди был против этого, понимая, что создание доминиона укрепит позиции расистов и увековечит господство европейцев в Южной Африке. Он постарался торпедировать миссию Боты и Смэтса. Ганди встречался с министрами, членами парламента и редакторами газет, пытаясь повлиять на общественное мнение в Англии в благоприятном для индийцев направлении. Собеседники Ганди обещали попробовать убедить Боту и Смэтса учитывать интересы южноафриканских индийцев. В итоге бесед Ганди с новым британским министром колоний лордом Крю последний письменно уведомил индийского лидера, что «м-р Смэтс посчитал невозможным принять требования азиатов о том, чтобы они были уравнены с европейцами в иммиграционных и других правах».

Во время этой поездки в Англию Ганди много встречался с представителями местной индийской общины. Он утверждал, что патриотизм для него означает благоденствие всего народа. Он упрекал британских и индийских капиталистов в том, что «рабочие бомбейских фабрик превращены в рабов». В книге «Хинд сварадж» он писал: «Непохоже, чтобы те, кто обогащается за счет фабрик, оказались лучше, чем другие богачи. Глупо думать, что индийский Рокфеллер будет лучше американского Рокфеллера».

Разочаровавшись в западной демократии, Ганди говорил соотечественникам в Лондоне: «То, что вы считаете матерью парламентов, очень похоже на бесплодную женщину и проститутку».

В книге «Хинд сварадж» Ганди проповедовал отказ от современной цивилизации и от использования насилия народа против государственного насилия, отстаивал ненасильственные методы гражданского сопротивления. Британские власти запретили распространение книги. Вместе с большим письмом Ганди послал свою книгу в Ясную Поляну Льву Толстому. Последний, назвав Ганди другом и братом, 8 мая 1910 года ответил ему: «Я прочел вашу книгу с большим интересом, так как я думаю, что вопрос, который вы в ней обсуждаете — пассивное сопротивление, — вопрос величайшей важности не только для Индии, но и для всего человечества».

Вернувшись в Южную Африку, Ганди вместе с соратниками создал недалеко от Йоханнесбурга трудовую общину, аналогичную той, что была в Фениксе под Дурбаном, и назвал ее именем Льва Толстого. Дело в том, что депортации и суровые наказания участников сатьяграхи возмутили общественное мнение как в Индии, так и во всей империи, включая Британские острова, что соответствовало планам Ганди. Но фонды ассоциации были истощены, все сложнее становилось содержать газету и бюро в Йоханнесбурге и в Лондоне. Поэтому Ганди решил, что оказывать помощь семьям заключенных в тюрьму участников сатьяграхи будет проще, если поселить членов семей на кооперативной ферме. Феникс находился слишком далеко от Йоханнесбурга (30 часов езды на поезде) и для этой цели подходил плохо.

Тут Ганди помог архитектор Герман Калленбах, богатый немецкий еврей, подружившийся с ним на почве интереса к буддизму. Вскоре они стали друзьями неразлейвода, и после первой тюремной отсидки Ганди некоторое время жил у Калленбаха. Привыкший к роскоши архитектор признал Ганди своим учителем и, как и он, опростился. Ганди вспоминал: «Калленбах — человек с сильными чувствами, открытой душой, простотой ребенка… Мы вели довольно суровую жизнь… Нашей целью было вести жизнь беднейших людей…»

Теперь Калленбах купил ферму имени Толстого, которая находилась всего в 34 километрах от Йоханнесбурга, и подарил ее сатьяграхам. Путь пешком от фермы до Йоханнесбурга и обратно Ганди легко проходил за день.

«Ферма Толстого представляла собой семью, — вспоминал впоследствии Ганди, — где я был вместо отца и в меру своих сил нес ответственность за обучение молодежи». Всю работу на ферме выполняли ее обитатели. Они шили для себя одежду и обувь, обрабатывали землю, готовили пищу, убирали нечистоты. Слуг не было, как не было и разделения по профессиям. Ганди установил железное правило: не требовать ни от кого того, чего не делаешь сам. На ферме Ганди сам пек хлеб, писал книгу о здоровом образе жизни и под руководством Калленбаха учился столярному и сапожному делу. Ни стульев, ни кроватей не было, спали под открытым небом, у каждого была подушка и по два одеяла, ели по минимуму. После такой спартанской жизни Ганди и его соратников трудно было запугать даже самой суровой тюрьмой.

На ферме Толстого Ганди разработал план проведения новой кампании гражданского неповиновения в Южной Африке.

Тем временем он получил от Толстого письмо, датированное 7 сентября 1910 года, в котором писал, что получил газету «Индиан опиньон» и был рад узнать все об участниках движения гражданского неповиновения. Лев Николаевич признавался: «…Ваша деятельность в Трансваале, как нам кажется, на конце света есть дело самое центральное, самое важное из всех дел, какие делаются теперь в мире и участие в котором неизбежно примут не только народы христианского мира, но всякого мира…

В признании христианства, хотя бы и в той извращенной форме, в которой оно исповедуется среди христианских народов, и в признании вместе с этим необходимости войск и вооружения для убийства в самых огромных размерах на войнах заключается такое явное, вопиющее противоречие, что оно неизбежно должно рано или поздно, вероятно очень рано, обнаружиться и уничтожить или признание христианской религии, которая необходима для поддержания власти, или существование войска и всякого поддерживаемого им насилия, которое для власти не менее необходимо».

В 1912 году в Южную Африку приехал депутат британского парламента Гокхале. Ему устроили торжественную встречу и расстелили красную ковровую дорожку, как делали при приезде министров и членов британской королевской семьи. Гокхале заверили, что черный закон будет отменен, равно как и налог в три фунта для законтрактованных рабочих. Но как только Гокхале покинул Южную Африку, генерал Смэтс заявил, что налог будет сохранен.

В 1913 году Верховный суд Капской провинции объявил, что законными будут считаться только браки, заключенные по христианскому обряду, а все остальные будут признаны недействительными. Индуски, парски, мусульманки становились бесправными сожительницами. Такое не могли спокойно вынести ни сами женщины, ни их многочисленная мужская родня. Теперь индийские женщины с большой охотой присоединились к проводимой Ганди кампании гражданского неповиновения. Сатьяграха превратилась в подлинно народное движение. Но трудность, с которой столкнулся Ганди, состояла в том, что, с одной стороны, надо было удержать движение в его рамках, не допуская стихии и хаоса, а с другой — сохранить ясную главную цель, не поддаваясь соблазну решать с помощью сатьяграхи все существующие проблемы, и тем более проблемы, касающиеся лишь отдельных социальных групп. Ганди понимал, что для успеха кампании нужен четкий нравственный ориентир. Ведь рисковать жизнью можно только ради определенной и понятной цели, и одну великую цель нельзя раздробить на десятки малых, иначе кампания провалится и эффективность сатьяграхи окажется под вопросом.

Вождь сатьяграхи уже успел воспитать преданных помощников, с помощью которых удерживал кампанию в предписанных им рамках.

Ганди готовил проведение сатьяграхи, которая должна была охватить все провинции только что созданного доминиона Южно-Африканского Союза, и прежде всего Трансвааль и Наталь. В каждом номере «Индиан опиньон» появлялась его статья с призывом к гражданскому неповиновению. Две группы «сестер» — «Сестры Феникса» (в том числе жена Ганди) и «Сестры Толстого» — проникли без разрешения в Трансвааль и в Наталь. Прежде чем их задержали, «сестры» от имени Ганди убедили шахтеров из Ньюкасла в Натале начать забастовку. В нее включились сотни, а потом тысячи индийцев. В послании рабочим Ганди призвал их бастовать до полного удовлетворения своих требований. Забастовка с каждым днем разрасталась. На пике в ней участвовали более 20 тысяч горняков, она охватывала все новые города и провинции. В мирных демонстрациях протестах принимали участие тысячи индийских женщин. Правительство применило против бастующих оружие; несколько горняков были расстреляны на месте. Тюрьмы не вмещали арестованных.