Обрекающие на Жизнь - Парфенова Анастасия Геннадьевна - Страница 56

— Не надо, мама. Люди могут сколько угодно изгаляться по поводу инстинктов эль-ин, а в кланах могут сколько угодно шептаться о моих комплексах. Но в данном случае беспокойство о судьбе несчастного ребёнка играло самую последнюю роль.

— Так что же это тогда было?

— Расчёт. Политическая игра. Чёрный пиар. Аррек понял всё с первого взгляда, умница, и взял на себя.

Мгновение она молчала.

— Не понимаю.

— Люди… ты так и не удосужилась толком изучить людей, не так ли, мама? Они не похожи на нас. Они настолько не похожи, что вызывают у меня куда больший ужас, чем какие-то там демоны. — Я сложила руки домиком, внимательно вглядываясь в видимые лишь мне одной сплетения связей, по привычке формулируя мысли вслух скорее для себя, чем для и без того прекрасно осведомлённой Даратеи. — Ими правят странные силы. И это совсем не то, что понимаем под словом «сила» мы. Да, смертные признают власть оружия, признают, что приставленный к горлу кинжал или застывшая у границы враждебная армия могут заставить делать то-то и то-то. Они знают силу манипулирования, развивают искусство заставлять других плясать под свою музыку… Но по их меркам это довольно… примитивно. Самое грубое, самое глупое и самое бессмысленное, к чему можно прибегнуть.

— Я всё ещё не понимаю, — голос Даратеи звучал очень мягко. Сейчас начнёт отрывать головы.

— Людьми правят идеи, мама. Я сама не понимаю этой… эфемерности, но не могу закрывать глаза на факты. Какая-нибудь книга, вовремя появившаяся и умело раскрученная — и меняется сам стиль мышления, меняются правительства, формы власти, способы вести войну и выбор оружия. Взять, например, то, что они понимают под религией… Сборище нежизнеспособных банальностей, изречённое каким-либо блаженным, — и целые народы сдвигаются, подобно лавинам, бушуют священные войны, меняется облик целых планет. Бред.

— Ну, допустим. И как это связано с тем, что ты швырнула себя на защиту какой-то смертной девчонки? — Она действительно не понимала.

— Не девчонки. На защиту идеи. На защиту образа эль-ин, который я три десятилетия тщательно формировала в мозгах этих несносных мартышек. Ты знаешь, какое сейчас отношение к эльфам в Империи? «Они любят нас ненавидеть». Ключевое слово — любят. Они могут сколько угодно вслух возмущаться и хорохориться, рассуждая о захватчиках и Кровавых Ведьмах. В своём кругу. Но оливулец горло перегрызёт любому постороннему, вздумавшему брякнуть что-то недружелюбное по поводу «остроухих». Или, хуже того, вздумавшего поднять на одного из нас руку. Это уже въелось так глубоко, что не поддаётся выражению в словах. Они уже начали перенимать некоторые наши черты, даже сами того не понимая. Ироничное уважение к женщинам. Привычку разрешать личные споры дуэлями — не обязательно с использованием физической силы. Жестокость в воспитании детей, в сочетании с яростным, на грани безумия, стремлением их защищать. Хранительница Эль-онн бросилась на защиту умирающей девочки, потому что ничего иного она не могла сделать по определению. Я очень долго вбивала эту мысль под их чугунные черепа, и именно благодаря ей сборище жаждущих моей крови террористов сегодня сражалось за нас, а не пыталось воспользоваться случаем и ударить в спину. Они — наш Щит. И если для того, чтобы добиться этого, мне бы пришлось сегодня расстаться с жизнью на день раньше расписания — невелика потеря. Это всё равно была бы победа.

Мама откинулась в кресле, окинула меня странноватым взглядом.

— Да, эта должность определённо влияет на тебя не лучшим образом, Анитти. — Я вздрогнула, услышав почти забытое детское обращение в таком контексте. — Слишком легко ты стала оценивать жизни.

Она сидела, согнув ноги так, что ступня одной опиралась на лодыжку другой, и в небрежной гибкости этой позы была вся мама. Развевающиеся тёмным туманом крылья заполняли комнату, светло-серые, почти прозрачные глаза сверкали из-под падающих на лицо прядей. Я опустила голову на своё колено и потёрлась об него щекой, пытаясь понять, что она имела в виду, произнося последнюю фразу.

— Значит, вот зачем тут ошивается этот мальчик из Золотой Сотни?

В отличие от Тэмино, мама никогда не страдала от тоннельного видения. То, что она выдающийся специалист в своей области, ещё не означает, что Мать Изменяющихся ничего не знает о других проблемах.

— Всякий раз, оказываясь «на людях», я играю на публику, мама. Ворон — не исключение. Он — последний гвоздь, который я надеюсь забить в гроб тех, кто ещё всерьёз подумывает о независимости.

— Ах-ха, — Она знакомым жестом откинула голову, обнажив длинную красивую шею. Улыбнулась, блеснув кончиками клыков. Несколько зловещий и весьма прозрачный намёк. — А сам-то он догадывается о той роли, к которой ты его готовишь?

— Он же не идиот.

— Спорное утверждение.

— Нет. Не спорное.

А потом мама тихо, на этот раз очень серьёзно произнесла:

— Антея, ты убила всю его семью.

— Я помню.

— Быть может… ты требуешь от этого смертного слишком много?

— Быть может.

Мы помолчали.

— Он просто не понимает, что для эль-ин нет разницы между искренним побуждением и хладнокровным расчётом. Совсем нет. Но ты права: это действительно опасная игра.

— А когда игры эль-ин были безопасны? — Даратея изящным, каким-то очень тягучим и в то же время рваным, с головой выдававшим вене, движением встала на ноги. — Успокоилась?

— Да, спасибо, — я чуть помассировала раскалывающиеся виски. — Мне нужно было произнести всё это вслух.

— Всегда пожалуйста, — скользнула к выходу.

— Да, мам, передай, чтобы ко мне зашла Лейруору.

Она остановилась в проёме, и я заметила, как острые когти на мгновение впились в косяк. Кивнула. Исчезла.

Я откинулась на спину. Потом свернулась калачиком, подтянув к подбородку колени и закрыв глаза. Нет, для эль-ин не существует разницы между искренним побуждением и холодным расчётом. Только вот сами мы иногда об этом забываем.

Глядела в одну точку, изредка беспокойно прядая ушами. Мыслей не было. Или она придёт, или…

… Незримое присутствие, будто кто-то давно уже стоял за спиной и лишь теперь был замечен…

Она пришла.

Я приподнялась на локте, повернувшись к завернувшейся в крылья хрупкой фигуре.

Лейри.

Протянутая к ней рука упала, так и не дотронувшись до тугого пучка густых серебристых волос. Не твоя дочь, не твоя… Не забывай об этом!

— Лейруору тор Шеррн… вы ничего не хотите мне сказать?

Она подняла лицо, иссиня-чёрная кожа натянулась на узких скулах, бездонные фиалковые глаза показались странно расширенными.

— Хранительница, я… боюсь, что я переоценила свои силы, — голос приёмной дочери прозвучал непривычно хрипло.

Это заставило меня замереть удивлённо и несколько растерянно. Многого я ожидала от этого разговора, но такое начало ставило в тупик.

— Лейр… — Я запнулась. Ну не спрашивать же её, перерезать мне собственное горло прямо сейчас или чуть попозже? — Наследница Лейруору, считаете ли вы себя готовой к принятию сана Хранительницы Эль?

— Да, — ни малейшего колебания. И опять я ничего не понимала.

Теперь вопросы задавать надо было как можно осторожнее, рискуя в любой момент поскользнуться на тонком льду недомолвок.

— Вы уверены в том, что сейчас делаете, Лейруору? — я говорила очень медленно, тщательно вдумываясь в каждый звук. Очень многое зависело от ответа.

— Нет.

Я посмотрела на неё с изумлением. Почему-то возникло отчётливое ощущение, что мы имели в виду совершенно разные вещи. Весьма примечательно, если учесть, что я и сама не знала, что имела в виду.

— О! — на большее меня не хватило.

А Лейри вдруг заговорила:

— Ко мне недавно приходил лорд-консорт арр-Вуэйн. Мы… многое обсудили.

— М-ммм, — полагаю, это прозвучало, как если бы у меня внезапно случился приступ зубной боли. Что в некотором смысле было не так уж далеко от истины. Аррек я тебя убью.

Если смогу, конечно.