Защитник и Освободитель - Крабов Вадим - Страница 61

— Ну-с, молодой человек, как вы все это можете объяснить? Или это пасквиль «душителей свободы»?

Владимир подавленно молчал. Тянуло на штраф и, не дай бог, отчисление с «волчьим билетом»! И то, и другое — хуже некуда. О здоровье товарища, почему-то не беспокоился.

— Так и будем играть в молчанку? — тихо спросил профессор, откидывая гербовую бумагу. Недолго подождал и забарабанил пальцами по столу. — Вот что, господин пока еще студент…

Владимир втянул голову в плечи, стараясь стать как можно незаметней.

— Я не собираюсь вытягивать из вас правду клещами, у меня и без вас полно забот. Пишите объяснительную! — рявкнул он неожиданно громко.

— Ага, — ляпнул Владимир, вздрогнув от резкого звука.

Профессор торопливо подвинул ему лист бумаги и череп с перьями.

— Не тяните, молодой человек.

Студент взял ручку, зачем-то внимательно осмотрел новенькое металлическое перо на ней, привычно обмакнул его в чернильницу и написал шапку:

«Декану факультета медицины, профессору Эскулапу»… и замер, покраснев еще больше.

— Позвольте, господин профессор, другой лист, — выдавил он и сам потянулся за чистой бумагой, старательно прикрывая запись ладонью.

— Не стоит, молодой человек, — усмехнулся профессор, — думаете, я не знаю свое прозвище среди нерадивых студиозусов? Продолжайте далее, вам же запомнится на дольше. Урок-с на всю жизнь…

Владимир, вздохнув, продолжил, тщательно и медленно выводя буквы. Тянул время, лихорадочно обдумывая текст. В голову ничего не лезло.

«Объяснительная.

Я, Владимир Дьердьевич Нодаш, студент второго курса факультета медицины Санкт-Петербуржского Императорского университета, мещанин…»

Его вялые размышления прервал профессор:

— Позвольте, господин студент! С чего это вы взяли, что вы мещанского сословия?

— Так, Ваше превосходительство, я приютский… — промямлил Владимир.

— Приютский? — удивился профессор, — а позвольте узнать, как вы оказались зачисленными на курс, да еще и стипендиатом?

— Я в науках успевал, — смутился студент, — реальное училище при нашем приюте Великомученицы Надежды имелось…

— О как! Вы удивляете меня все больше и больше. А в приюте с какого возраста оказались, позвольте полюбопытствовать?

— Подкидыш я…

— А отчество у вас отчего-с такое мадьярское и фамилия? Записка с вами была?

— Не знаю, Ваше превосходительство. Нам не объясняли…

— Ну да, ну да… — профессор снова забарабанил по столу, теперь сильно нахмурившись. — Исправьте, — решительно произнес он, — дворянского сословия. И отчество зачеркните. Френомович вы. Нет, не надо портить документ, пишите всё заново…

— Ага, я мигом, Ваше… как дворянского… какой Френомович?! Вы что-то путаете, профессор! — студент впервые поднял голову и удивленно уставился на профессора.

— Нет, молодой человек. Я прекрасно знаю вашего батюшку, — Эскулап снял пенсне и поймал взгляд Владимира… — неужели вы думали, что я отвлекся бы от дел ради какого-то подкидыша?

У студента стучало в висках: «Отец… отец… а мать?», — взор он не мог и не хотел отводить, желая прочитать в бездонных зрачках сурового декана имена и судьбы. Собственная участь поблекла перед возможностью обрести семью, исполнить давно забытую детскую мечту.

— Ваш отец обитает в высоких сферах. Вы меня понимаете? — Владимир, шумно сглотнув, кивнул, — не стоит на него обижаться, тем более до недавнего времени он не знал о вашем существовании.

— А матушка? — завороженно спросил студент.

— О ней я не ведаю. Но не думаю, что она была достойной женщиной, раз вы оказались в приюте, — сказал и напялил пенсне.

Оцепенение и мечта о сказке сразу пропали. Владимир упал на стул. Он, оказывается, тянулся к глазам профессора. Папаша — сановник не желает его знать, мамаша — бросила еще младенцем. Всё вернулось на круги своя. Сказок не бывает.

— Так вы, господин профессор, только за этим меня вызывали? — озлобленно процедил Владимир, — выгнали бы без издевательств. Поманили пряником и мордой в навоз. Не зря вас Эскулапом прозвали…

— Ах вот как вы заговорили, господин студент, — последние два слова прозвучали издевательски. — Пожалуй, хватит.

Декан поднялся в свой… могучий рост, который оказался просто огромным. Удивительно, но профессор не упирался в невысокий потолок обычного кабинета.

Владимир не успел поразиться такому несоответствию, как громовой голос буквально вжал его в стул:

— Как тебе, Рус, когда меняют твою жизнь, нравится?!

В голове завертелось. Голодное приютское детство, розги, издевательства старших воспитанников, неоднократные «темные» «зубриле», мечта найти родителей. Не менее голодное студенчество с той же зубрежкой, игнорирование невзрачного «подкидыша» всеми порядочными барышнями. Тоска о красивой курсистке с шекспировским именем Джульетта, которая морщила носик, глядя в его сторону. Вся жизнь пронеслась за один миг и Рус стал Русом. Чужая, но такая реальная судьба со множеством совпадений схлынула.

— Ты!!! Ты!!! - «пасынок Френома» еще не до конца отошел от шока.

— Я и еще раз Я! — прогремел ответ, — тебе было столько намеков, но ты при всей своей Воле ни дарка не понял!

— Да за что?! — возмутился Рус, вскакивая со стула, — подумаешь, использовал образ твоей статуи! Тебе жалко?!

— К Тартару, к этому падальщику все изваяния вместе взятые! Не смей влиять на жизнь моего ордена! Ты что о себе возомнил?! Ты, трус, бегущий от божественности, смертный человечишка!

— Плевал я на эту твою божественность! И на… — слово «тебя» застряло в горле.

Бог опять превратился в «профессора» и снял пенсне. Глянул на разгоряченного Руса так… тот понял, что еженощные кошмары, о которых он думал, как о самом страшном возможном наказании «от Эскулапа» — акт милосердия.

— Да не хотел я вмешиваться в дела твоих Целителей, — примирительно сказал быстро взявший себя в руки, бывший «псевдобог», — была нужна срочная помощь и всё. — В Русе вновь, как тогда, при общении с Геей и Френомом, проснулась наглая самоуверенность. Впрочем, сам он того не замечал; ему такое «равное» общение с настоящим богом казалось вполне естественным.

— А зачем моего мастера обозвал «недостойным», а какого-то «волка» — «достойным»? Мастер с ума сходил, искал разгадку!.. И что странно — нашел. И что еще страннее — я с ней согласен, — замолчал, протер пенсне и нацепил их на положенное место.

— Ну так… я, конечно, не думал, но… вот и славно, — сказал Рус просто для того, чтобы что-то сказать, прервать затянувшуюся паузу.

— Эх, Рус, Рус… — вдохнул Бог совсем по-человечески, — ты поосторожней со своей «вселенной», мало ли что. Это я такой добрый, а Френом любопытный. С другими может не повезти, — теперь он напоминал типичного умудренного жизнью ученого, совсем не страшного. — Я с вашим племенем с самого его рождения, во всех мирах под разными именами существую. Не удивляйся, сакральное Имя может звучать по-разному. Ах, да, этого тебе эльфы не объяснили, — и усмехнулся еще более человечески.

— Договорились? — сказал, протягивая через стол руку. Рус уже и забыл о типично земном рукопожатии. Приподнялся и пожал крепкую ладонь Эскулапа:

— Договорились. Я не лезу к твоему ордену… от твоего имени, — и хитро прищурился. Бог в ответ прищурился еще хитрее, но согласно кивнул, — а ты не лезешь ко мне, — закончил наглый человек.

— Согласен, — улыбнулся Эскулап, весело сверкнув стеклами абсолютно ненужного ему пенсне.

— А тогда к чему было это кино? — поинтересовался Рус, опускаясь на стул, — вполне могли без него обойтись.

— Хорошее кино? Душу пробрало? — человек вынужденно согласился, — а теперь повторю еще раз: я хорошо знаю ваше племя. Слишком хорошо…

И тут Руса разбудил Дух Жизни. Вторая утренняя четверть, пора вставать.

Глава 17

Посвятить Грацию новому богу оказалось не так просто, как полагал Андрей. Его жена не слышала объяснений Чика, поэтому вверять свою душу неизвестно кому не желала. Отчаявшийся муж подвел супругу к окну верхнего, пятого яруса.