Флаг-капитаны - Крапивин Владислав Петрович - Страница 26

Мальчик дернул ногой, сумка отцепилась и закачалась.

— Не ставили бы в проходе, — спокойно сказал мальчик и пошел к сестренке.

— Ишшо учить будет! Не ставили б! На башку тебе ставить? Ишшо в школе учится, пионер, наверно! Билет-то оторвал без денег!

Глаза-ягоды у мальчишки сделались большими, а худенькое треугольное лицо побледнело. Он остановился и сказал все еще спокойно:

— Как это без денег? Не слышали, что ли, как звякнуло?

— Звякнуло! Всякая железяка звякать может! Где твои деньги? Ну, где?

— В кассе, — сказал мальчик.

— В кассе? — Она вытянула шею, заглядывая под прозрачную крышку кассового ящика, и обрадованно подскочила. — Где? Смотри, где?

— Все они такие, — включилась соседка. — Их воспитывают, а им хоть бы что…

Тетушка вдруг ловко извернулась и ухватила мальчика за локоть.

— А ну, иди сюда! Где твои деньги? Пустая касса-то! В милицию тебя, там разберутся.

«Вот дрянь», — подумал Сережа.

Дядя Витя мельком глянул на зашумевших пассажиров и опять погрузился в статью.

Что значила троллейбусная стычка по сравнению с величием мировых культур!

Тетка тащила мальчика к кассе. Тот попытался вырвать локоть и не смог.

— Да ладно, чего привязалась к мальцу, — раздались голоса. Но никто не встал.

«Почему не встанут? Почему не заступятся?»— отчаянно думал Сережа.

— Они и вправду так, — сказал кто-то. — Денег не бросят, а билеты рвут. Вот у меня теща водителем работала…

— Да бросьте вы, не все же такие. Мальчик-то симпатичный, он не будет…

Уже со слезами мальчик сказал всем людям:

— Я же не виноват, что деньги сразу в кассу ускочили!

И сестренка его, поднявшись с сиденья, крикнула:

— Он даже не четыре копейки бросил, а пять!

Этот крик словно сорвал предохранитель. «Пять!» — отдалось в Сереже. Так же, как раньше. Как в те дни, когда, готовясь к боевому броску, давал себе стартовый отсчет: «А Севастополь?»

Тетка не пускала мальчишку.

— Пусть докажет! Я видела, что не бросал!

«Четыре!»

Девочка заплакала и побежала к брату.

Пассажиры зашумели сильнее, но Сережа теперь не слышал шума. Все еще надеясь на что-то, он глянул на дядю Витю. Но тот был закрыт журналом, как стеной.

«Три!»

Девочка попыталась оторвать толстые теткины пальцы от брата, но та оттолкнула ее плечом.

Кто-то поднимался с сидений. Но проход к передней кассе был еще свободен.

«Два! Один…»

И будто со стороны он услышал свой голос:

— Не трогать!

ЭПИЛОГ

Барабанщики, марш!

Мраморные колонны разрушенной базилики— древнего храма в Херсонесе — кажутся с моря белыми свечками. Словно кто-то расставил их среди желтых камней. А море — синее-синее, и лишь у самого борта лодки оно как бутылочное стекло. В этом зеленом стекле висят медузы, похожие на большие прозрачные пуговицы. А ближе к берегу сквозь воду просвечивают бурые и косматые, как шкуры мамонта, водоросли. Они качаются туда-сюда вслед за волной.

Ялик, стуча мотором, шел вдоль берега и постепенно подбирался все ближе к скалам. Наконец человек, сидевший на корме, сказал:

— Хватит. А то тюкнемся килем о камни.

Другой человек, молодой и веселый, поддержал его:

— Точно. А ну, десантируйтесь на берег. Тут глубина по колено… Эй, лодку перевернете!

Два мальчика охотно гаркнули «ура» и с борта прыгнули в море.

Глубина оказалась не по колено, а выше пояса.

— Ой-ой-ой! — завопил темноволосый мальчишка с острыми лопатками под белой сетчатой майкой. И обернулся к шлюпке. — Ладно, Сашенька, припомним! А еще брат… Я вчера весь вечер штаны гладил!

Старший брат с шутливым раскаянием сложил на груди ладони.

— Ей-богу, не виноват. Здесь рефракция, преломление света в воде, а я не учел. Казалось, что совсем мелко.

— Рефракция… — проговорил братишка. — Знаю я вас, физиков…

Другой мальчик сказал:

— Саш, это он не из-за штанов. Это он боится, что письмо для Наташки в кармане размокнет.

Он тут же заработал полновесную порцию соленых брызг и, хохоча, кинулся к берегу, чтобы спастись от более страшной мести.

— Генка, Сергей! К обеду будьте дома, а то тетя Лиза вам покажет! И не лазьте на глубину! — крикнул Саша мальчишкам. И ялик стал уходить.

По камням они выбрались на узкий галечный пляж в тени желтого ноздреватого обрыва. Отыскали местечко, куда из-за каменистой кромки берега падало солнце. Скинули шорты и разложили на солнышке. Генка вынул из кармана мокрый, сложенный вчетверо листок, выразительно глянул на Сережу, развернул бумагу и расстелил на камне, придавив уголки голышами. Сквозь изнанку листа проступали чернильные буквы.

Было еще раннее утро, и на пляже стояла влажная прохлада. Зябко передернув плечами, Сережа стал выжимать на себе подол рубашки.

Генка сказал:

— Жди теперь, когда все высохнет…

— Можно выжать и надеть, — предложил Сережа.

— Ага! И ходи потом в жеваном.

— Все равно к концу дня и штаны и рубаха всегда мятые, — рассудительно заметил Сережа.

— Это у тебя. Потому что карманы набиваешь.

Сережа промолчал. Встал на колени и запустил руки в мелкие камушки.

Это лишь на первый взгляд казалось, что на берегу простая галька. На самом деле прибой перемешал с обломками камней обточенное бутылочное стекло, кусочки мрамора от херсонесских дворцов, сухие крабьи клешни, позеленевшие пуговицы с якорями, мелкие ракушки, автоматные гильзы, человеческие кости и осколки древних амфор. Куда ни шагни — находка.

Правда, сейчас Сережа не подбирал все подряд. А в первые дни карманы у него просто трещали. Саша даже посоветовал ему надевать длинные штаны, подвязывать у щиколоток веревочками и полностью загружать трофеями штанины.

Смех смехом, а вот и сейчас попался осколок горлышка от кувшина. Сверху выпуклый ободок, а под ним волнистый узор.

— Ген, смотри…

Генка с вежливым интересом посмотрел и признал, что находка стоящая. Потом со вздохом сказал:

— Давай уж выжмем да оденемся. Не сидеть же до обеда.

Минуты через три по лестнице, вырубленной среди желтого песчаника, они выбрались наверх. Здесь уже начинался зной. Нагревались глыбы развалин, в сероватой, с мелкой россыпью желтых цветов, траве заводили песню кузнечики. Пахло сразу водорослями, теплой травой и сухой пылью древних камней.

Ребята поднялись на холм к сигнальному колоколу, висевшему на квадратных каменных столбах.

— Ого… — сказал Сережа.

На зеленой от старости кромке колокола кто-то белой краской написал:

НАТАША

Вчера еще надписи не было.

Можно было бы спросить Кузнечика: «Не твоя работа?» Но нет уж, хватит дурацкой шутки насчет письма.

Гена тоже увидел надпись. Глянул на Сережу и промолчал.

Они сели на фундамент дома, в котором две тысячи лет назад жил не то винодел, не то гончар.

Распахнулась перед ними громадная синева. На краю этой синевы маячил одинокий сторожевик — он казался крошечным и прозрачным. Донеслась еле слышная перекличка горнистов: в Северной бухте на боевых кораблях поднимали флаги.

А впереди был бесконечный день, полный веселого солнца, плеска воды, неожиданных событий и удивительных находок…

Генка неловко завозился на камне, вытащил из кармана мокрый помятый листок. Развернул на колене и прикрыл его ладонями.

— Письмо я вчера еще отправил, — сказал тихо. — А это… Это я сочинил так… Про нас…

Сережа чуть встревоженно молчал и ждал. Генка был какой-то очень уж серьезный.

— Это песня? — спросил наконец Сережа.

— Нет… Это просто стихи, наверно. Ну, не совсем стихи. Я не знаю, что получилось.

— А можно? — Сережа нерешительно потянулся к листку.

Генка вскинул обеспокоенные, почти жалобные глаза.

— Смеяться не будешь?

— Я? — искренне удивился Сережа. — Когда я смеялся?