Остров Русь (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 75

— Что делаю? Разве негоже богатырю русскому на княжецком пиру потрапезничать? Новогодье встретить, с побратимом на свадьбе его чарку выпить?

— Гоже, — признал Владимир. — А чего раньше не пришел?

— Русь-матушку защищал, — зловеще сказал Иван. — Только теперь вижу — не там! Надо было тебя, собака-князь, уму-разуму поучить!

Советники ахнули, бояны торопливо заскребли палочками по бересте. Владимир побагровел:

— Как ты меня назвал?

— Собака-князь! — завопил Иван. — Не дорога мне жизнь, раз ты Русь продал!

— Как продал? — поразился Владимир. — За сколько? Кому?

— Кому и за сколько — мне неведомо, — гордо ответил Иван. — А вот как — любому дураку видно! Почему распустил дружину русскую? Почему в караулах одни нехристи стоят?

— Так праздник же, — растерянно объяснил князь. — Рождество да Новогодье! Зазорно русским богатырям в дозорах стоять. Я и нанял разных печенегов, не пожалел казны…

— Ох, дурак я, дурак, — пролепетал Иван, садясь на блюдо с черной икрой. — Чего наделал…

— Помилуй его, Владимир, — прошептала князю Василиса. — Он за Русь переволновался! А что собакой тебя назвал, так все тебя так называют, песик мой ласковый…

Владимир задумался.

— Я тебе разрешу к татарскому хану в гости съездить, — продолжала уламывать князя Василиса.

— Помилуй дурака ради праздника, — поддержал Василису Емеля. — Помилуй, тятя!

Неизвестно, что решил бы князь, но тут двери дубовые распахнулись и в трапезную вошли три богатыря с мечами наголо.

— Милую! — завопил князь. — Ради праздника — всех милую!

— Молодец, собака, — одобрил Илья, суя меч в ножны. — Отдашь Забаву за Добрынюшку?

— Отдам… — грустно сказал Владимир. — Вот ироды…

— А за меня — Марью-искусницу! — решил закрепить успех Иван.

— Машку? Да хоть сейчас! — заржал Владимир, приходя в хорошее расположение духа. — Марья! Пойдешь за Ивана?

— За Ивана? — заколебалась Марья. — Ну, в общем, если хорошенько подумать, вероятно… да. Пойду!

— Иди домой, одевайся в платье подвенечное! — завопил Иван. — Сейчас все вместе и поженимся!

Марья побежала из трапезной. А Иван слез со стола, соскреб с себя пригоршню икры, намазал на кус хлеба, заложил сверху бананчиком и с аппетитом съел.

— Как успехи-то, богатыри? — поинтересовался князь.

— Кащея в цепи заковали! — похвастался Иван. Василиса побледнела, а Владимир недовольно спросил:

— Почему не убили?

— Он же бессмертный, — рассудительно сказал Добрыня. — Ничего, лет сто цепи продержатся.

— Лет сто? Это хорошо. Это по-нашему. — Владимир встал и торжественно объявил:

— Вторая часть киевского бала! Гулянье народное, патриотическое. Стража — вина народу!

И советнички с боянами да летописцы с придворными веселой гурьбой высыпали на улицу. Высыпали и обомлели.

Благодать-то какая! Свечерело, на небе звездочки ясные зажглись. И снежок легонький с безоблачного неба посыпался. Таял, правда, до земли не долетая, потому что тепло было. Но это не беда. Главное, все как положено на Руси в Новогодье: снег, вино, народ веселый, князь добрый.

— Россияне! — крикнул Владимир, обращаясь к народу. Народ притих. — В эту праздничную ночь, — продолжил князь, — пользуясь поводом, хочу поговорить с вами о жизни. Во-первых, в этом году мы разогнали советников, которые нам плохо советовали. Это уже праздник. Во-вторых, набрали новых советников, которые обещали советовать хорошо. В-третьих, хороший урожай бананов и зерновых не позволит простым труженикам умереть с голоду. Во всяком случае, всем сразу не позволит. В-четвертых. Меня часто упрекают, что я не помогаю русичам, которых Кащей в полон увел али басурманы пленили. Сообщаю — басурманы обещали больше пленных не брать, а Кащей под моим чутким руководством весь разгромлен. Много россиян вернутся в этом году домой и несказанно порадуют сограждан. В-пятых, об экономической мощи Руси. В то время как весь мир прозябает в невежестве, нашими чародеями сделаны замечательные открытия: сапоги-скороходы и скатерть-самобранка. И пусть до их постановки на поток дело пока не дошло, я верю: скоро самый нищий крестьянин будет добираться до своего клочка землицы на сапогах-скороходах и полдничать от щедрот скатерти-самобранки. Упрощенные скатерти из холстины, подающие только черный хлеб и водицу, будут выпускаться уже в этом году. Все. С Новогодьем вас и с Рождеством Христовым. Ура. Вопросы будут?

— Князь! — прорезался кто-то самый отважный. — Ты обещал в этом году выйти к народу и крикнуть: «Люб я вам али не люб?» Крикни!

— Крикни! — поддержала толпа.

Владимир помрачнел:

— Это очень трудный для меня вопрос. Я, конечно, обещал, но по здравому размышлению передумал. Не время сейчас кричать! Работать надо! Ура! Вина народу!

— Вина! — закричал народ. И началось гулянье веселое.

Всюду с грохотом взмывали фейерверки, горели огни заморские искорчатые, а пьяненький народ болтался по площади от аттракциона к аттракциону. Кто на ковре-самолете в небо взмывал, кто на сапогах-скороходах в пять секунд вкруг площади обегал, но более всего народу восхищенного толпилось в том месте, где братья Черепановы запускали свой паровоз.

— Запаляй факел! Факел запаляй! — кричал один брат другому, сидящему на огромной железной махине, более всего напоминавшей Емелину печь.

— Погодь! — степенно отвечал тот. — Я еще вентиль не закрутил.

— Так закручивай! — И Черепанов повернулся к людям: — Уважаемая публика! Чудо из чудес! Самодвижущаяся тележка!

Многотонная туша тележки фыркнула и обдала окружающих клубами горячего пара. Народ с криками и визгом отпрянул.

— Кто желает прокатиться?! — надрывался изобретатель. — И всего лишь за пятак! Кто зараз не убоится, повезем еще, за так!

Но желающих не находилось. Пар все сильнее и сильнее бил из-под колес паровоза. И тут из толпы выскочил розовощекий молодец, запрыгнул на железную махину, уселся рядом с трубой и, взмахнув рукой, крикнул:

— Поехали!{82}

…Лишь Иван-дурак бродил среди веселой толпы непривычно трезвым. Вон уже в сторонке поп Гакон, пришедший на смену попу Гапону, венчал Илью с Аленой, Никитича с Забавой и Алешу с Лизой. Вон и Емеля с Несмеяной в опочивальню удалились. А Марьюшка все не шла. Наконец не выдержало у дурака сердце, оседлал он Гнедка да и помчался к дому.

Перед домом пальма стояла, игрушками украшенная, возле нее тридцать три богатыря в чехарду играли. Увидав Ивана, восьмой богатырь радостно завопил:

— Иван! С Новогодьем! Тебе Марья записку оставила, возьми!

И протянул Ивану грамотку берестяную. Сразу у дурака сердечко захолодело, но не подал он виду, а взял грамотку да и стал читать:

Бросил Иван грамотку под ноги, повернулся да и побрел ко дворцу Владимира, Гнедка в поводу ведя. Ох как грустно у него на душе было! Ох как тягостно! И не в том дело, что Марья с мудрецом убежала, негоже богатырю из-за женщины переживать. Русь-то, она невелика есть! И как же ему ее защищать от басурманов, коли их сами русичи и придумали! Зачем жить, когда все вокруг — понарошку?